Unbound

      Лес разговаривал с Ужасным Волком: он шептал ему, ветром покачивая игольчатые ветви высоких сосен и поскрипывая кронами вековых дубов. Белые шапки холодного снега искрились в свете стройного месяца и ярких звезд, что осколками хрусталя были разбросаны по ночному небесному своду. Это пушистое одеяло тихо хрустело и проседало, когда зверь погружал в него широкие лапы, а небольшие снежные комья прилипали к жесткой шерсти. Где-то в стороне громко ухал старый филин, острым взором высматривая среди голых кустарников мелкую дичь себе на ужин. И далеко впереди в несколько голосов выли волки.       Фен’Харел всегда поражался тому, как остро чувствуется жизнь мира вокруг него, когда он принимает облик зверя. Как какофония самых разнообразных запахов бьет в мокрый кожаный нос; как острые стоячие уши четко улавливают звуки, едва различимые для эльфийского слуха, а несколько пар алых глаз замечают маленькие объекты на том расстоянии, на котором, будь он в своей привычной личине, не смог бы разглядеть ничего, кроме верхушек елей, разряженных в темно-зеленые платья, украшенные крупными шишками.       Волк был единым целым с природой, идеально подстроенным под ее жестокие законы хищником, которому были не страшны ни крепкие морозы – от них его защищала густая шерсть и подшерсток, – ни пустой желудок, ибо, в отличие от эльфов, зверь не терзался голодом, если весной не всходили посевы, и его охотничьи угодья всегда полнились различными деликатесами от всякой мелкой живности, вроде леммингов, до крупных оленей с высокими коронами ветвистых рогов на головах.       И сейчас, пользуясь всеми своими преимуществами, Волк шел за своей новой добычей, и пасть его заполнялась густой слюной.       Широкая цепочка следов спускалась по склону и, плутая меж деревьев, покидала приют леса, выводя лохматого хищника на широкую равнину, любовно покрытую белоснежным пологом. Там, среди высоких, богато украшенных шатров и мелких палаток, принадлежащих слугам, ярко горел костер. Раздраженные запахом дыма, фыркали холеные кони, а сочное мясо румянилось на вертеле и пламя тихо шипело, когда в него капал жир. В самом сердце лагеря, упиваясь вином и травя охотничьи байки, у огня грели бока непокорные лорды.       Гончие учуяли Волка первыми и громко залаяли, предупреждая своих хозяев. Откликнулись не все: часть охотников едва ли соображала, в чем дело, другие же резко поднялись, пытаясь в свете костра понять, с какой стороны исходит опасность. Слуги высунули головы из палаток, засновали вокруг, хватаясь за оружие и любые другие предметы, которые могли бы за оное сойти. А Волк все крался, нарезая круги вокруг лагеря и с каждым витком подходя все ближе и ближе.       Вскоре грозный лай сменился жалким скулежом – гончие поприжимали уши к треугольным головам с вытянутыми носами, поджали хвосты и покорно отступили перед лютым зверем, противостоять которому им не хватало смелости. А охотники… Те из них, кто мог трезво оценивать ситуацию, сперва обомлели и лишь потом вскинули луки и выставили вперед железные мечи. Другие же, пропившие свою гордость и разменявшие преданность своему народу на золотую монету, попадали с низкого бревна, заменявшего им скамью. Расплескалось вино, окрасив протоптанный грязный снег росчерками алого.       Ужасный Волк широко расставил лапы и вскинул голову, надменно взирая на крошечных эльфов, чьи хрупкие тела он с такой легкость мог раскусить напополам, попадись они ему на зуб. Но стоило его пасти приоткрыться, выпустив наружу облачко пара, как вместо утробного рыка послышался искаженный магией глубокий голос Фен’Харела.       — Вы, предатели своего народа, — прогоготал он, и лорды одновременно вздрогнули, а их прислуга задрожала. — Как смеете вы пить и веселиться здесь, когда в ваших землях элвен увядают без присмотра Диртамена? Как вы осмелились на эту дерзость, когда народ ваш пухнет с голоду и, молитвами подпитывая Хранителя Тайн, выкупает для себя объедки с ваших столов? Неужели сердца ваши настолько очерствели, что вы разучились видеть страдания, терзающие вашу империю? Неужели жажда богатства настолько застлала вам взор?       — Это Ужасный Волк! — зароптали слуги, пока властители их судеб тщетно пытались сконцентрировать взгляд на огромном звере, что так нагло явился к ним на огонек в разгар пиршества.       — Да, но что он делает здесь? Я думал, он терзает в своей пасти Арлатан…       — Тихо! — рычание слилось с голосом Фен’Харела, а глаза превратились в узкие щелочки. — Вы, дети и внуки рабов и рабынь, считаете ли вы своих господ достойными ваших жизней? Прольете ли вы за их здравие свою кровь?       Слуги быстро обменялись тихими шепотками и тревожными взглядами, после чего и кончики мечей, и наконечники стрел опустились к земле.       — Вы… слушае... ик… слушаете волка? Убейте… ик… эту тварь! Мы подарим его шкуру нашему… ик…нашему повелителю! — пошатываясь, приказал лорд со светлыми волосами и бесцветными рыбьими глазами.       — Посмеете дерзнуть – умрете, — отозвался Волк, встряхнув головой. — Но я предлагаю вам иной выбор.       Глаза слуг метнулись обратно к мохнатому гостю.       — Возьмите господских коней, свои вещи, оружие и возвращайтесь домой, — Фен’Харел обвел каждого раба взглядом, заостряя внимание на их бледных валласлинах, которые почти что терялись на белоснежно-белой коже. — И расскажите всем встречным рабам, что Ужасный Волк здесь, на поднебесных землях, и готов грызться за вашу свободу и с богами, и с их жалкими прихлебателями. Передайте тому, кто заседает в крепости между гор, что я иду, и поступь моя символизирует смерть старых порядков, а вой сопровождает падение недостойных, восседающих на королевских тронах!       — Но в Тарасил’ан те’лас сейчас иной владыка…       — Предупредите его! — Волк оскалил зубы. — Он либо освободит вас, либо умрет.       «Слова – они же угроза и обещание себе самому».       Слуги, испугавшись, синхронно склонили головы в слабом поклоне.       — Эй! — недовольно забурчал один из лордов, по-видимому, протрезвев и заметив, как невольники поклонились зверю и торопливо начали расходиться по сторонам, не обращая внимания на своих хозяев. — Я буду бить вас плетью, пока кожа не слезет!       — Не будете, — отозвался Волк. — Вы умрете, а ваши места займут более… покладистые персоны.       Беловолосый лорд обменялся вопросительными взглядами с двумя другими и начал метаться из стороны в сторону, пытаясь найти оружие, которое слуги поспешно унесли вместе с другими пожитками. Он бранился и бешено размахивал руками, лучше своих компаньонов осознавая, какая опасность нависла над ними.       И они называли себя охотниками? Жалкая пародия! В свите Андруил даже ученики во сто крат смелее и хитрее, и никто из них никогда не напивается на охоте! Никто не выпускает оружия из рук, пока Андруил не решит вернуться в столицу!       Воспоминания, подобно осе, больно ужалили Волка, и эльф, чья личность скрывалась под шкурой, вздрогнул. Зверь помнил миг своей смерти, помнил безумную улыбку на устах богини и темную фигуру ее спасителя, увиденного краем глаза. Фантомная боль от сломанного позвоночника ударила по магу, и он изогнулся, однако с уст его сорвался не вопль, а вой.       Покинутые всеми лорды попятились назад, к костру, чье пламя уже изжарило тушку на вертеле до черной корочки. И один из них, рискнув всем, вытянул из прожорливого пламени факел, однако не успел ткнуть им Ужасному Волку в морду, как тот набросился на него и придавил мощной лапой к земле. Широкие челюсти сомкнулись на тонкой шее.       Хрустнула кость, и аристократы, взвизгнув, побежали в разные стороны, неуклюже прыгая по сугробам.       — Охотьтесь со мной, младшие братья! — проревел Фен’Харел, но не на языке элвен, а на зверином, и гончие, что еще секунду назад прижимались к холодной земле и прятали морды, громко залаяли. Подгоняемые волей Ужасного Волка, его гневом и голодом, они кинулись в рассыпную, быстро нагоняя тех, кто так стремился спасти свою жизнь.       А их статный предводитель, чью шкуру примерял на себя простой эльфийский маг, остался у костра, тяжело дыша и борясь с самим собой. Его звериная часть хотела свежей плоти. Хотела погрузить челюсти в живот мягкотелой добычи, испачкав морду теплой кровью, и выжрать внутренности. Но эльф не понимал этой безумной жажды убийства и уж тем более ее не разделял.       Он хотел его подчинить и заставить служить, как когда-то подобное с ним самим пыталась сотворить Великая Охотница. Но истина была весьма проста: Волк, живой он или мертвый, не желал склонять морду. Впрочем, в этом они с Соласом были похожи.

***

      В который раз Эльгарнан убеждался, что у одной империи не может быть сразу несколько владык.       Элвенан имел в своем пантеоне восемь богов, и у каждого из них было свое мнение касательно того, какими способами нужно удерживать власть и как общаться с народом. Они раздирали государство изнутри, вынуждая подданных метаться из стороны в сторону, и своими преткновениями создавали лазейки в устоявшихся законах, которыми охотно пользовались нечестивцы. Сперва это привело к тому, что они поделили территории, где каждый эванурис был горазд править, как ему вздумается, но это лишь усугубило ситуацию, и элвен, живущие под крыльями разных богов, перестали ощущать себя как единый народ. Напоминанием о родстве друг с другом и существовании империи им служил Арлатан – благословенный город, где боги забывали о распрях и держались друг друга; город, где золото текло быстрыми реками, водопадами ниспадая с королевского дворца, а сила магии вскруживала голову. Живое сердце Элвенана, яркий янтарь в коронах эванурисов…       Но то время прошло, и с течением веков элвен начали понимать, что в столице большую часть времени заседает только Эльгарнан – и он же сосредотачивает в своих руках власть над священными землями. И тогда по золотому сердцу империи пошли глубокие трещины, расширяющие пропасть непонимания между эванурисами и их подданными.       Эльгарнан был слеп к этому: думал, что разделение обязанностей пошло всем впрок, но он ошибся, и последствия этой ошибки были прекрасно видны с его балкона.       Солнечный диск плавно опускался за горизонт, окрашивая постепенно темнеющее небо всполохами ярких красок. Казалось, что по ту сторону горного хребта разгорелся целый пожар: пылающий багрянец покрыл заснеженные пики и закатные лучи обласкали рябые облака нежно-розовым светом. Небесный отец последний раз за сегодняшний день смотрел на своего божественного сына, гладил его шелковые волосы и подсвечивал золотые глаза. А тот, в свою очередь, обратил взор на народ, что, подобно муравьям, ворошился далеко внизу.       Очередное столкновение между теми, кто не привык к отказам, и теми, кто едва ли успел глотнуть свободы, а уже опьянел настолько, что посеял смуту в обществе. Благородные и безродные, богатые и нищие, именитые и неизвестные… Они специально избрали главную площадь своим ристалищем в надежде быть замеченными. Проливали друг другу кровь, алые струйки которой стекали в небольшие канальцы на местах стыков голубой брусчатки, вырисовывая строгие узоры. Кричали так громко, что птицы в тревоге стремительно слетали с козырьков крыш и уносились ввысь.       О да, Эльгарнан их прекрасно слышал и видел, и сердце в его груди полнилось гневом, словно чаша, в которую до краев, не жалея, заливали смертельно опасный яд.       Он уже давно отправил свою стражу разобраться в ситуации и разнять противоборствующие стороны, но сейчас, с высоты своего балкона, взирал на то, как те, сверкая доспехами, встали на защиту знати. Они разделили их недовольство и начали теснить привилегированных Соласом рабов назад, загоняя их обратно в клоповник нижних районов. Те в ответ швырялись в них камнями, приправленными смачными оскорблениями и жуткими проклятьями.       Ожидать, что с приходом ночи обстановка успокоится, не приходилось.       — На ночь мне снова придется запустить стражу патрулировать улицы, чтобы предотвратить возможную резню, — недовольно пробурчал золотоволосый бог, вернувшись в свои покои, когда солнце скрылось за горизонтом, а первый сумрачный холодок пробежался по гладкой коже лица.       — Ты же видишь, что они разделяют мнение знати. Выпустить их в город – все равно, что спустить разъяренных вивернов с поводков.       Деланей сидела на краю кровати, закинув ногу на ногу, и, оперевшись на коленку локтем, подпирала острый подбородок. Ее глаза лучились нежностью, благоговением и любовью – казалось, что мир вокруг нее опустел, и кроме Эльгарнана в нем никого не осталось. То было слепое обожание, опротивевшее эванурису в прошлом, но в котором он теперь остро нуждался, ибо все в этом дворце, будучи свидетелями их ссор с Митал, смотрели на него устало и без всякого восхищения.       — Ты слышала? — риторический вопрос шелком соскользнул с губ, и от одного голоса Верховного короля по телу эльфийской леди пробежала дрожь.       Разумеется, она слышала. Подобные разборки обошли бы стороной только тех, кто глух, мертв или же скитается далеко за стенами Арлатана.       — Отправь охотников Андруил, — соскользнув с кровати, очаровательная обольстительница примкнула к груди своего короля, и тот властно обхватил ее тонкую талию рукой, сгребая струящуюся ткань платья пальцами. — Твоя дочь их хорошо выдрессировала, и они не пойдут против приказов эванурисов, даже если очень захотят.       Эльгарнан одарил ее благодарной улыбкой и повернулся к смуглокожей чашнице, обновляющей графин с вином.       — Ты слышала слова моей возлюбленной леди, дитя? Немедленно иди к Андруил и передай ей нашу волю.       Служанка, робко похлопав глазами, согнула колени в неуклюжем книксене и поспешила прочь, осторожно прикрыв за собой дверь.       — Это было обязательно? — Деланей нахмурилась и опустила глаза. Ее ладони вспотели от волнения.       Эльгарнан усмехнулся в ответ.       — Пусть все знают, что ты – моя фаворитка и с твоими решениями лучше считаться, так как ты говоришь от моего имени и выражаешь желания моей души.       Эти слова ее не успокоили, а, казалось бы, наоборот – подпалили ее страх, заставив щеки вспыхнуть румянцем. Она боялась ревности Митал. Того, что богиня могла с ней сделать. Эльгарнана это забавляло.       Он уже столько раз укладывал эльфиек в свое ложе, унижая свою супругу при дворе, что та уже особо не обращала внимания на новые пассии мужа. Драконья владычица была крепко уверена в том, что ни одна из любовниц золотоволосого короля не порушит их союз, который, к тому же, был надежно скреплен наличием общих детей.       Но Деланей… Она была особенной, и Сыну Солнца было интересно, что скажет Митал, узнав, что соперница почти что на равных с ней заправляет парящим в объятьях неба дворцом.       О, ее лицо определенно стоило увидеть и запечатлеть в памяти на всю вечность. Эльгарнану стало в разы приятней уже от простой картинки этой встречи, возникшей в мыслях, и он улыбнулся самому себе, поцеловав эльфийку в своих руках в теплый лоб.       — Что ж, если ты так скажешь, — в голосе Деланей по-прежнему мелькала тень страха, но ради своего бога она попыталась собраться и, вдохновившись чем-то Эльгарнану неведанным, поведала:       — Мои знакомые в городе по дружбе рассказали мне, что в школы нижнего района не рискует спускаться ни один учитель. Во-первых, там их могут ограбить и убить, а во-вторых, многие из них считают, что негоже ученым мужам учить «помойных крыс» без титулов и возможностей оплатить их услуги, — Деланей задумчиво закусила губу и, отстранившись от возлюбленного, подошла к письменному столу. — Мне казалось, что твоя казна покрывает все расходы на обучение…       — Нет, — Эльгарнан отрицательно покачал головой и легким мановением руки заставил графин с вином воспарить и наполнить его хрустальную чашу, украшенную золотой крошкой и крупными бусинами медового янтаря. — Из-за нынешней обстановки наша казна едва пополняется, и я решил попридержать средства, на… иные, скажем так, нужды. К тому же, я и так догадывался, что сия затея окажется бесперспективна.Что толку от грамотных слуг? А чтобы преданно и хорошо служить – много мозгов не надо.       — Ты боишься… — слова застряли у Деланей в горле, когда эванурис метнул на нее рассерженный взгляд, — вернее, ты опасаешься, что они поймут. Поймут, что вы с Митал не настоящие боги, что по вашим венам бежит обычная кровь и…       — …и что нас можно убить или заменить кем-то другим, — оборвав ее, закончил Эльгарнан.       — Что ж, я не могу винить тебя за это, — эльфийка заняла его место и сложила руки на столе. Неприемлемый жест для светского раута, но вполне естественный в спокойно обстановке, среди близких, рядом с которыми можно забыть об изрядно докучающих правилах этикета. — Будь я одной из эванурисов, я бы тоже пресекала любые возможности прознать о моей истинной натуре.       Эльгарнан взглянул на нее украдкой и уловил что-то необычное в ее глазах. В них промелькнула хитрая искра. Она негласно бросала ему вызов.       Верховного короля прельщала сама мысль о том, что Митал можно заменить другой, более послушной и любящей женщиной. И, быть может, однажды Деланей родит ему новых наследников – неиспорченных скверным характером Митал, которым в будущем будет не страшно передать в пользование империю. А может, принцы с принцессами не нужные ему вовсе? Какой в них прок, когда Эльгарнан и сам может править целую вечность? Он стал отцом для Силейз и Фалон’Дина и приютил под своим крылом Андруил – и это привело Арлатан к непрекращающимся кровопролитным спорам из-за неспособности младших богов в равной степени поделить между собой земли.       Ошибки лучше не повторять дважды.       — Твои друзья рассказали тебе еще что-то? — одергивая себя от слишком приятных размышлений на тему «а что, если бы…», спросил Эльгарнан, сделав большой глоток крепкого и душистого вина.       — Пожаловались на то, что нынче содержать в домах прислугу совсем не выгодно, что многие рабы набивают себе цену, хотя их навыки весьма скудны, а отношение – небрежно.       Эльгарнан сильнее сжал пальцы на вытянутой ножке своей чаши. Он знал, что так будет. Рабам всегда мало, они ненасытны в своих желаниях и не знают меры. Стремления Соласа лишь сильнее затягивают петлю на его шее, ибо к подобным переменам эльфы вряд ли когда-нибудь будут готовы. Невольники просто должны смириться со своим положением и делать то, ради чего их вообще терпят – служить тем, чье благополучие составляет один из столпов, на которых зиждется их империя. Подопечный Митал этого не понимает, что очень странно для того, кто родился и вырос в нищете… Или же Эльгарнан его когда-то видел? Возможно, он был одним из слуг, прежде чем стать кем-то значимым, а Эльгарнан не имел привычки запоминать лица тех, кто греется у его ног.       — Напомни мне, на кого распространяются реформы нашего Гласа Народа? — попросил у своей любовницы Сын Солнца, и та тут же с головой погрузилась в многочисленные бумаги, хаотично разбросанные по столу.       — Граждане столицы, рожденные и выросшие под божественным покровительством, — Деланей подняла на него глаза. Она поняла, что он собирается сделать, ведь за годы правления Эльгарнан научился пользоваться любыми неточностями в формулировках, обращая их себе на пользу.       — Пусть дворяне нанимают прислугу за пределами Арлатана, — сказал он, указательным пальцем очерчивая края чаши, откликающиеся тихим звоном. — Желающие подзаработать потянутся в Арлатан и будут согласны на любые условия, а обнаглевшие и распущенные влиянием Соласа рабы останутся не у дел.       — Хорошо, — Деланей взяла чистый пергамент, окунула перо в чернила и начала писать новый указ, который в будущем выйдет от имени главы эльфийского пантеона. — Тебе, любовь моя, играет на руку то, что реформы Соласа – так ведь его зовут? – еще не приобрели широкое распространение.       — Должен ли я обратить внимание на что-нибудь еще? — Эльгарнану нравилась ее лесть, но всему было необходимо знать меру. Для того, чтобы вершить великие дела, как и положено богам, необходимо иметь холодный ум.       Деланей замерла, и перо в ее руках остановилось, так и не закончив выписывать слово.       Эльгарнан отчетливо услышал тяжелый вздох и скрип дерева, когда эльфийка, отложив письменные принадлежности, откинулась на спинку кресла.       — Я не знаю, правда это или нет, но…       — Что? — раздраженно спросил Эльгарнан, подгоняя леди Деланей поближе к сути.       Королевская любовница вздохнула и, собравшись с мыслями, осторожно сказала:       — По городу ходят странные слухи о твоем первенце.       Глаза Эльгарнана зажглись и впились в фарфоровую фигурку Деланей, которая поежилась под его взглядом. В одну секунду преодолев разделяющие их расстояние, он оказался возле своего рабочего стола из темного дуба и посмотрел на эльфийку сверху вниз.       — Он покинул свой замок, я так полагаю? Ослушался моего приказа и пренебрег нашим с Митал великодушием! Его предупреждали, что непослушание карается смертью, а он все равно осмелился пересечь запретные границы! Что ж, я предвидел, что мой непутевый сын призовет на свою голову смерть, будучи на поводу у собственной глупости. Я немедленно дам распоряжение своим палачам, и они…       — Эльгарнан, — Деланей потянулась к богу и коснулась его руки. Сплела свои пальцы с его и погладила большим по тыльной стороне ладони. Этот успокаивающий жест сбил спесь с короля-мага, заставив временно позабыть о гневе, коим ознаменовывались их отношения с сыном. Он был готов слушать.       Немного помолчав, эльфийка поняла, что Эльгарнан остыл и продолжила:       — Отчасти ты прав – Фалон’Дин покинул свои земли, но в то же время он никуда не уезжал. Есть множество свидетельств того, что он усердно исполняет свои обязанности и лишь иногда отдыхает, устраивая своим приближенным веселые пирушки.       Чаша, сжимаемая свободной рукой, начала трескаться, пропуская красное, словно кровь, вино сквозь трещины. Затем послышался хруст, и сосуд смялся в руках божества, точно побитая яичная скорлупа, а вино быстрыми струйками побежало по кисти и дальше, пропитав шелковый рукав халата.       — Новый двойник? — глухо спросил Эльгарнан, но Деланей отрицательно покачала головой.       — Диртамен во плоти.       Сын Солнца до скрежета стиснул зубы и сжал кулаки, в одной руке зажимая руку возлюбленной, а в другой – раздавленную чашу, чьи осколки впивались в ладонь.       Кто шепнул ему это заклинание? Кто научил подобному искусству? Существовать единым разумом в двух телах сразу было практически невозможно для создания яви – Эльгарнан и Митал вместе с другими великими генералами с трудом обучились этому навыку у древних духов еще до того, как приняли на себя короны правителей. Смерть одного из тел несла огромный вред для другого и была сопряжена с высоким риском помутнения рассудка. И это уже не говоря о том, что управлять двумя телами крайне затруднительно для необученного мага, который может неверно распорядиться своим могуществом.       Но кто?.. Кто поделился с Фалон’Дином этим знанием? Неужели Митал вновь прониклась сочувствием к своему сыну, позабыв неизвестные Эльгарнану обиды? Или же кто-то другой научил его этому замысловатому трюку?       Знавших это заклинание было лишь несколько, и большинство из них уже мертвы, за исключением трех, одним из которых когда-то был…       Гельдауран.       Вспыхнувшее в памяти имя обожгло сознание венценосного бога, и Эльгарнан поморщился, подавив сиюминутный порыв закричать от смеси гнева и отчаяния.       — Мой владыка? — Эльгарнан упустил тот момент, когда Деланей встала и подошла к нему, робко приобняв за плечи. Она тревожилась за него, как давно не тревожился никто, и глаза ее были большими от испуга.       Сын Солнца, видя ее растерянность, быстро взял эмоции под контроль и, поцеловав эльфийку в макушку, отстранился и начал собираться, магией призывая крепкую золотую броню на свое тело. Халат в мгновения ока испарился, точно вода, на миг оставив статного эльфа обнаженным.       — Я отправляюсь на Перекресток, — сказал эванурис, цепляя на плечи плащ из переливающейся ткани. — Мне нужно развеять свои опасения… А затем я наведаюсь к сыну и спрошу с него за эту жалкую попытку внушить всем и вся, что у него все-таки есть брат-близнец.       Широкими шагами король-маг направился к выходу из покоев, однако замер на пороге и, полуобернувшись, добавил, глядя на любовницу через плечо:       — Сохраняй хотя бы видимость порядка, пока меня не будет. И если моя дочь-шлюха и ее белокурая содержанка начнут возникать, то скажи, что я спрошу с них за неподчинение тебе по возвращению!       Деланей покорно кивнула, принимая распоряжения своего короля, и Эльгарнан покинул ее, громко хлопнув дверью.       Когда эльфийка осталась одна, на ее губах заиграла легкая улыбка и, сцепив руки в замок под грудью, она вышла на балкон, по-хозяйски взирая на неспокойный вечерний Арлатан с высоты птичьего полета.