Unbound

      Рожденный ползать – летать не может. Так гласила древняя как мир поговорка, к которой так часто прибегали эванурисы, несколькими резкими словами опуская в глазах общественности неугодных и закрывая безродным дорогу к важным государственным должностям. И эльфы, не имеющие за своими плечами громкого родового имени и влиятельного патрона, прозябали в тени. Их потенциал со временем угасал, словно прогоревшая ночь напролет свеча, и многие интересные идеи, способные ускорить развитие элвен, так и остались не озвученными и затерялись в веках.       Солас был первым рабом, добившимся статуса эвануриса. Так, по крайней мере, считали бывшие подданные Диртамена. Не зная полной истории его возвышения, они окрестили его новым богом. Правда, не сразу, а когда над их городом нависла зловещая тень неуловимого и жестокого мятежника Фен’Харела.       Для мага не стало сюрпризом, когда главенство в семьях убитых его альтер эго лордов заняли женщины – сестры и жены. Он изучал их геральдику перед тем как пригласить ко двору и принять у них присягу. И, когда вместо согласия пришел отказ, сразу рассчитал, чей голос прибавит в весе, когда верные последователи Фалон’Дина бесплотными духами начнут скитаться по загробному миру.       К счастью, эльфийки оказались куда сговорчивей и осторожней, чем их предшественники. Сохранность семей была их главным приоритетом.       Леди Белланарис была на сносях, но, к счастью, не скинула дитя прежде времени, узнав о гибели своего мужа. Их брак был фиктивным, а потому отношения супругов не были спаяны крепкой любовью, и сию трагедию молодая жена пережила, не проронив ни единой слезинки. Однако ей все равно стоило беречь себя от всякого рода потрясений, а потому, едва ли заслышав о приближении Ужасного Волка, она тут же попросила у Соласа аудиенции, в надежде, что тот убережет и ее, и дитя, мирно спящее в материнской утробе. Разумеется, Солас пообещал Белланарис защиту в обмен на преданность всех воинов, служащих под ее знаменами, и эльфийка в тот же момент присягнула ему, произнеся старую клятву, имеющую магическую силу. Она, сама того не ведая, подарила Ужасному Волку сто мечей и положила начало основанию его личной армии.       Леди Ассан, сестра того трусливого дворянина с белесыми рыбьими глазами, тут же преклонила колено и назвала Соласа своим господином. Она всерьез опасалась за благополучие своей семьи, ведь их имение располагалось за городскими стенами, на окраине небольшой деревушки у подножья гор. Ужасный Волк мог беспрепятственно пройти на их территорию и перебить всех членов этой маленькой, но богатой семьи. Однако Солас успокоил ее добрыми словами и разрешил в целях безопасности расставить по периметру всяческие ловушки, капканы и магические обереги, чтобы отпугнуть мятежника, примерившего на себя волчье обличье. Все равно Солас не намеревался посещать их, а потому решил, что раз им от этого будет спокойнее, то пусть.       Третьей гостей в тронном зале Тарасил’ан те’лас стала герцогиня Нэн, мужа которой с Фалон’Дином связывало очень дальнее родство. По линии Эльгарнана у них был общий предок, однако это было так давно, что с тех пор семья раскололась на несколько ответвлений и в нынешние времена между магом-королем и его родичем невозможно было проследить никакого сходства. Нэн была матерью трех сыновей, самому старшему из которых было меньше сорока лет от роду, а потому он не считался совершеннолетним, и судьбу их Дома решала их черноволосая мать. А она была персоной тихой, болезненной и несведущей в политике, чем Солас охотно воспользовался.       Так, окропив свои руки кровью, он собрал вокруг себя самых влиятельных людей горного королевства, получив весьма важную поддержку в виде их армии, влияния и золота.       С этого момента для горцев начиналась новая эпоха. Эпоха перемен.       За стенами Небесной крепости по-прежнему оставались приверженцы Диртамена, но они значительно уступали вассалам Соласа, а потому их голоса постепенно стихли. Величие бывшего раба начало расти и приносить свои плоды, и пусть он еще не имел права внедрять свои реформы на землях, которыми правил, но все же маг не мог лишить себя удовольствия внести некоторые поправки в законы, установленные двуликим эванурисом еще задолго до его рождения.       Это была его маленькая победа, и она была довольно приятной.       В самой же крепости, расположенной на том месте, где горы целуют небеса, он устроил масштабный ремонт. Однако эльф решил не прибегать к наемной силе и осуществлял необходимые перестановки своими стараниями, оттачивая магическое мастерство.       Солас очень удивился, когда Господство, не спрашивая разрешения, начала помогать ему. Серый камень легко поддавался ее мысли, был послушен и текуч, точно глина, и вскоре вместо большого зала образовалась ротонда, стены которой Солас не без удовольствия расписал, пробуя себя в роли художника. Он орудовал кисточкой под монотонные наставления Мудрости, а затем они вместе дивились полученным результатом. Рисование его расслабляло, а запах краски успокаивал сумбур мыслей в голове.       В главном зале осыпалась тусклая мозаика, изничтожив лики ложных богов, а статуи, словно ожив, изменили свою форму, повинуясь мимолетным капризам Господства. Эльфийский маг долго спорил со своей советницей насчет ее решения вместо большеглазых сов изобразить его, но тогда она спросила о том, какой звериный аватар он изберет для себя, и Солас умолк.       Он уже давно выбрал своим символом волка, но духу нельзя было об этом знать. По крайней мере, не сейчас.       Не услышав ответа, Господство продолжила творить свою магию, уже не обращая внимание на недовольное бурчание с его стороны. Она отвергла предложение поставить в тронном зале статуи Митал, подкрепляя это тем фактом, что драконья владычица не имеет власти над этой областью. К тому же, по ее мнению, большое значение имело то, чтобы подданные помнили, кто правит балом в этой крепости и всех близлежащих к ней городах.       Спорить с ней и дальше было уже бесполезно, однако Соласу не приносило никакой радости созерцать свое лицо в высоких каменных изваяниях. Он казался себе надменным, и более всего эльфийскому магу претила мысль, что он сам становится похож на тех, против чьей тирании желал бороться.       А потому Солас каждый день спускался в тронный зал с первыми лучами солнца и смотрел на своих величавых двойников, напоминая себе о том, каким ему быть не следует. И однажды за этим занятием его застали с дурной новостью.       — За вратами встал целый отряд во главе со знаменосцем Эльгарнана, — запыхавшись от долгого бега по лестницам, сказал раскрасневшийся слуга.       Солас опешил. Он не знал, что Эльгарнану могло понадобиться от него, однако, поймав себя на мысли, что негоже показывать подчиненным свою растерянность, гордо выпрямился и кивнул, давая нежданным визитерам разрешение войти в его обитель.       Как только слуга удалился, чтобы передать его волю, молодой маг занял трон, сидя на котором во время аудиенций, он чувствовал себя намного увереннее и быстрее соображал. Положив руки на широкие подлокотники и откинувшись назад, он окинул зал холодным взглядом и легким движением руки зажег жаровни, расположенные по сторонам от темно-синей ковровой дорожки, протянувшейся по центру.       «Не хватает только гобеленов, свисающих с потолка, но нужна ли мне собственная символика? Что будет следующим после обретения герба? Новая версия валласлина?»       Маг мотнул головой, заставляя собственный внутренний голос замолчать, и стал ждать.       Вскоре в зал его вошли гости, и не успел Солас высказать свою ложь о радости и чести быть посещенным доверенным лицом Верховного эвануриса, как знаменосец небрежно отбросил штандарт со знаменем Эльгарнана в сторону, и жердь громко стукнулась о холодный каменный пол. Парчовый золотой плащ с широким капюшоном, закрывающий глашатаему лицо, сменил цвет, став светло-серым.       Воины позади незнакомца рассредоточились по залу и обнажили оружие, сверкающее в лучах утреннего солнца, просачивающегося сквозь витраж за троном. Ужасный Волк, чуя опасность, проснулся и начал царапать когтями по клетке плоти, терзая Соласа изнутри и требуя выхода. Однако эльф был бы давно мертв, если бы все свои проблемы решал, выпуская Фен’Харела наружу и гневно скаля зубы.       Неизвестный гость вышел вперед и откинул капюшон назад, открыв безэмоциональную фарфоровую маску. Хозяин Тарасил’ан те’лас, сидящий на троне, напрягся всем телом.       Фалон’Дин… Видимо, пренебрежение словами матери и отца доставляло ему какое-то особенное удовольствие, разделить которое или хотя бы понять бывший раб был не в силах. А знаменосцем Эльгарнана он назвался только потому, что при иных обстоятельствах Солас мог запретить ему находиться на его землях, и тот был бы вынужден либо вернуться туда, откуда пришел, либо объявить новому владельцу Тарасил’ан те’лас войну.       А может, это всего лишь очередной двойник, призванный сохранять видимость, что богов все-таки двое? Тогда со стороны Летанавира эта попытка поддержать свой авторитет и не дать распространения правде выглядит еще куда более жалкой, чем запугивание собственного народа одним из демонов.       — Как смеешь ты сидеть в присутствии Диртамена Хранителя Тайн?! — рявкнул командир отряда эвануриса, однако двуликий король-маг поднял руку, жестом велев ему молчать, и сделал один шаг вперед.       В зале воцарилось гнетущее молчание, и Солас заметил, что эльф в маске с любопытством осматривается по сторонам, подмечая все изменения.       — Нравится? — спросил Солас, склонив голову набок.       Ложный знаменосец не ответил.       А вокруг Соласа тем временем начали материализоваться духи, почувствовавшие смятение друга. Господство с вызовом посмотрела на пришельцев, но, несмотря на все ожидания мага, ничего не сказала. Тревожный знак.       — Раньше было лучше, — наконец отозвался незнакомец, и от его голоса по телу Соласа пробежали мурашки. Он звучал так похоже на…       Сорвавшись с места, Солас кинулся к двойнику и, рывком сняв маску с его лица и отбросив ее в жаровню, встретился взглядом с тем, кого совсем не хотел видеть. Все двойники Фалон’Дина, несмотря на всю схожесть с Другом Мертвых, всегда меркли по сравнению с безупречным оригиналом, а потому Солас с абсолютной уверенность мог сказать, что перед ним стоит эванурис собственной персоной.       По-видимому, удивление отразилось на его лице, потому как бог удачи самодовольно улыбнулся, однако потом его красивое лицо разгладилось и приняло отстраненное выражение, свойственное исключительно Диртамену.       — Явившись сюда, ты подписал себе смертный приговор, — осторожно сглотнув, сказал Солас, — ты знаешь об этом?       — Нет, — холодно отозвался Диртамен, — мой брат не покидал своих владений. Запрет Митал и Эльгарнана не нарушен.       — Зато ты, оборванец, воспользовался отсутствием нашего господина и узурпировал трон! — вновь рявкнул защитник божества, сжав руку на рукояти меча.       Солас усмехнулся, но все же опасливо сделал несколько шагов назад.       — А не кажется ли тебе, леталлин, странным, что я заседаю здесь уж несколько месяцев, ни от кого не прячусь и действую открыто? Будь я на этой должности не по воле Верховных эванурисов, на меня бы уже давно пошли войной!       — Ты был назначен наместником до возвращения владыки, — тут же нашелся с ответом Диртамен и указал на себя. — Теперь я вернулся и в твоих услугах более не нуждаюсь.       Эти слова… Они были так похожи на то, что Солас сказал Таэллону перед тем, как выгнать его. Видимо, он успел повидаться со своим господином прежде, чем тот пересек врата крепости.       Послышался тяжелый скрежет и протяжный скрип заржавевших петель – створки входа сомкнулись, и железная перекладина легла поперек двери. Прищурившись, Солас увидел Таэллона, который замыкал шествие и сделал все, чтобы хоть ненадолго задержать солдат, готовых в любой момент прийти своему новому владыке на помощь – им нужно лишь сообщить.       Эльфийский маг повернулся к своей советнице, однако рядом с ней тут же возник блекло-фиолетовый силуэт Мудрости, а перед Соласом, выстраивая линию защиты, начали возникать тени часовых, когда-то служивших и убитых в этих стенах.       — Хорошая попытка, но души мертвых состоят на службе у моего брата, — проговорил Диртамен.       — Но вашего брата здесь нет, — Мудрость подловила эвануриса на его же двуличии, и Хранитель Тайн одобрительно кивнул головой.       — Знаешь ли ты, Солас, что духи, которые тебе служат, зародились при мне? Я помню те дни, когда то, что нынче зовется Мудростью, было еще слабыми завихрениями силы у корней Священного Древа. А что насчет тебя, Господство? — взгляд Диртамена переметнулся на пульсирующий огненно-рыжий силуэт. — Ты помнишь, плодом каких важных решений, принятых мной, ты… стала? Полагаю, наш любитель духов вынудил тебя принять на себя роль женщины, чтобы… его влечение к тебе выглядело более естественным.       — Хватит распылять эту ложь! — всплеснув руками, рыкнул Солас.       — Я сама выбираю свою форму! — добавила дитя Тени.       Такая бурная реакция вызвала на мрачном лице Диртамена легкую тень улыбки. Он провоцировал их специально, невидимыми пальцами перебирая туго натянутые нити терпения, пока какая-нибудь из них не лопнет.       Солас увидел это и решил более не поддаваться, а все возможные упреки и смешки недалеких вояк пропускать мимо ушей. Он уже давно не хулиганистый мальчишка и уж тем более – не избранник Андруил, скорый на гнев и расправу. Терпение – вот залог успеха в борьбе с личностями, подобными Диртамену.       — Что ж, даже если вы и подозреваете меня в тяге к духам, то это ваше право. Однако, хочу отметить, что ваши отношения с братом-близнецом куда более… противоестественны, — ядовито выделив последнее слово голосом, сказал Солас, напуская на себя видимость спокойствия и невозмутимости.       Даже если Диртамена и задела эта ответная колкость, он не подал виду. Однако, первоначальной целью бывшего раба был вовсе не эванурис, а его приспешники. А, судя по их реакции, о «близости» двух божественных братьев они никогда не задумывались в таком ключе.       — Да чтоб у тебя язык отсох! — голос Таэллона совмещал в себе и удивление, и негодование. — Как смеешь ты говорить такое в лицо богу?!       Диртамен полуобернулся. Изящным жестом руки он приказал своим сопровождающим спрятать мечи в ножны и расслабиться. Таэллон поубавил в храбрости под его взглядом и, прикусив губу, опустил глаза.       — Ничего, я не в обиде, — без обиняков сказал он, хотя в глубине души Солас понимал, что это неправда. Просто эванурис до последнего играл свою роль, а она заключалась в том, чтобы Диртамен прослывал едва ли не святым, чьей чернеющей тенью Фалон’Дин и являлся. Это были две грани одной и той же личности, разбитой под гнетущим влиянием венценосных родителей на два осколка. И только сейчас, глядя в синие глаза мага-короля, Солас смог наконец полностью осознать масштабы трагедии, произошедшей в семье Митал. И ему стало жаль, по-настоящему жаль того, кого он считал своим врагом.       Родные не заметили его боли, его страданий, а собственное самосознание бога, опаленное подступающим безумием, нашло выход в виде такого необычного разделения. Он обратил это в политическую игру, – или, по крайней мере, внушил себе, что это так, – ухватив вдвое больше, чем мог бы от лица одного, и при этом Фалон’Дин всегда так или иначе страдал, попадая под горячую руку отца, а Диртамен избегал этого, будучи баловнем судьбы. И поэтому, в очередной раз перевоплощаясь в свое светлое отражение, первенец Митал… отдыхал? Был тем, кем хотел быть изначально? Или же просто прятался?       Солас отвел от фигуры эвануриса глаза. Учитывая все эти капюшоны да маски, третий вариант казался ему наиболее вероятным и вместе с тем самым грустным.       Где была Митал, когда все это началось? Куда был обращен ее взор, пока рядом ее собственный сын, не справляясь со стрессом и гнетом отца, превращался в монстра? Почему она ничего не предприняла еще тогда, когда имя брата-близнеца впервые было упомянуто?       «Она возводила империю, — проскрежетал в мыслях голос Волка, — оттесняла захватчиков и строила гробницу между мирами для тех, кто в те далекие времена еще не был забыт».       Ее внимание было сосредоточено на Элвенане, но не на тех, кому было суждено им править. Откуда берет корни ненависть Эльгарнана? Почему Андруил не питает любви к той, что заменила ей мать? Почему Гиланнайн робеет перед ней, а Джун предпочитает всячески воздерживаться от встреч с королевской четой и приезжает в Арлатан только на праздники, являя взору элвен свои новые изобретения?       Казалось бы, Силейз была единственной из всего пантеона, кого с Великой Защитницей связывали нежные узы любви дочери к матери, однако их отношения в основном зиждились на безмерном уважении и восхищении родительницей. По крайней мере, так считал сам Солас. Андруил же, еще в бытность мага ее ручным Волчонком, говорила, что Силейз большую часть своей молодости провела в храме, где ее и научили смиренно следовать любому материнскому указу.       «Она могла бы стать Верховной Жрицей, — говорила Андруил, щурясь для лучшего прицела. Наконечник ее стрелы метил большому медведю точно в середину между ухом и глазом. — Но потом появился Джун и вправил дурочке мозги, пробудив в ней желание править народом и быть им любимой. Сейчас же, она впилась в свой титул, точно коршун в зайца».       — Солас, — эльфийскому магу показалось, будто его окатили ведром с водой. Тело пробила резкая дрожь, дыхание перехватило, а на лбу выступил холодный пот.       Он отогнал воспоминания и решил оставить свои догадки о причинах и следствиях на потом.       Диртамен смотрел на него пристально, с интересом и… неким беспокойством? Неужели остерегался еще одной колкости, способной мокнуть его лицом в грязь?       — Прошу прощения, я задумался.       — Надеюсь, над тем, чтобы подчиниться и отдать мне обратно мою крепость.       Говорил эванурис уверенно, однако кому как не Соласу было знать, как у двуликого короля все внутри сжимается в ожидании какого-нибудь подвоха.       — Нет, — Солас отрицательно покачал головой, и призраки часовых, точно почувствовав, что обстановка более-менее разрядилась, начали меркнуть и вскоре исчезли вовсе. — Митал распорядилась, чтобы я был властителем здесь, и я продолжу исполнять свои обязанности. Это королевство нуждалось в новой власти, так как то положение, в котором оказались твои подданные, неприемлемо. А потому, пока не поступит соответствующего распоряжения, я останусь здесь.       — А, — Диртамен поджал губы и на секунду – всего на секунду! – опустил взгляд к полу. И этого было достаточно, чтобы Солас успел осознать свою победу. Возможно, он просто отсрочивал неизбежное столкновение, но сейчас не стоило воротить носа даже от такого преимущества.       — Нам взять крепость силой? — спросил командир личного отряда Диртамена.       Усмешка едва ли показалась на бледном лице эвануриса, как он тут же прикрыл ее ладонью, принимая задумчивый вид и маскируя тем самым Фалон’Дина, порой прорывающегося наружу.       — Не нужно, мой друг, — доброжелательно отозвался он, — насколько мне известно, Солас не терял времени зря и обзавелся могущественными сторонниками, чьи силы питает Священное Древо. К тому же, я против насилия.       На сей раз пришла очередь Соласа сдерживать нервный смешок.       — Ты можешь остаться здесь до поры до времени, — как добродушный и гостеприимный хозяин, предложил эльфийский маг, в сердцах надеясь и молясь на то, что эванурис откажется. — Я прикажу приготовить для тебя покои.       — Очень радушно со стороны узурпатора, но я вынужден отказаться, — Диртамен развернулся к своим эльфам и расправил руки по сторонам, точно намереваясь обнять всех и сразу. — Я буду жить в городской корчме, — и полуобернувшись, добавил:       — Среди своего народа.       И важно удалился вместе со всей своей разряженной в доспехи свитой.       Двери он оставил открытым, и внутрь, удивленно восклицая, стали стекаться дворяне, требующие ответов на то, кто все-таки правит горным королевством.       Солас устало вздохнул. Эта встреча морально выжала его, добавив новых тревог.       А Эльгарнан знает о том, что его сын здесь? Неужели теперь он заявится сюда с огнем и мечом? А если и нет, то как Фалон’Дину удалось оставить в дураках всех и сразу? Что за заклинание он на себя наложил и сколько сил на его поддержание тратит?       — Его нельзя подпускать к Древу, — сказала Мудрость, подплыв к Соласу, когда он рухнул на трон.       — Его надо изгнать, пока он не стал созывать вассалов, — отчеканила Господство, и силуэт ее воспылал ярче. — Еще не все присягнули тебе, и они примкнут к нему, пообещай он им положение лучшее, чем то, в которое мы их низвергли, восстанавливая баланс между знатью и крестьянами.       Солас поднял руку ладонью вверх, призывая обоих духов к молчанию – ни к чему было говорить о таких деликатных делах на глазах десятков свидетелей.       Он признавал, что его помощницы правы, однако прежде, чем действовать, ему было необходимо подумать.       А пока еще было время и в горном королевстве царил относительный мир, он должен был делать то, для чего Митал и посадила его на этот трон.       И, сделав приглашающий жест рукой, Солас подозвал к себе первого просителя.