Бегущая за солнцем

На входе в ванные комнаты я столкнулась с Ван Дайк. Она была в кедах и длинной мужской футболке – наверное, подарил кто-то, кто решил пошутить. Мокрые дреды спрятаны под кепкой (снова мужской), губы скривлены в упрямом выражении. Она выжидательно взглянула на меня и подняла одну бровь. Я только покачала головой. Флегматично пожав плечами, она протиснулась мимо меня и прошла в нашу комнату. Я осталась одна в ванной. Директриса дала нам полчаса на приведения себя в надлежащий вид перед выволочкой. Это походило на наведение последнего туалета в жизни перед казнью. Возможно, Александра надеялась, что у меня появились какие-то новости, хорошие новости. Тогда я сожалею. Запихнув запылённую одежду в шкафчик, я прошмыгнула в душевую кабинку. Было достаточно холодно, хотя ванные, вроде как, и отапливались. Поскорее пустив горячую воду, я предоставила своим мыслям плыть в том направлении, в котором им заблагорассудится. Отцу я не звонила, думаю, за меня это сделала директриса. Скорее всего, он приедет за мной сегодня вечером, заберёт документы, осуждающе посмотрит на меня и отвезёт домой, вкратце пересказав матушке слова директрисы, игнорируя мою версию событий. И в итоге перед ней предстанет разнузданная и дикая девчонка, намеренно добивающаяся исключения. И кто даст мне вставить слово? Хотя, что я сама могла сказать в свою защиту? Мам, пап, это всё Ван Дайк!? Вздохнув, я закончила с душем и, ежась от холода, поплотнее запахнув халат, быстрыми шагами пошла в свою комнату. Нашу с Ван Дайк комнату, - поправила я себя. Войдя, я застала Александру, сидящей на кровати в джинсах и полотенце, накинутом на плечи. - Что, всё настолько плохо с формой? – на удивление миролюбиво спросила я. Она повернулась ко мне: - Да нет, вроде. Только нахрен мне она? - Уже пакуешь вещи? Ты так уверена, что тебя исключат? Она хмыкнула: - Всегда исключали. Я непонимающе нахмурилась. Выходит, это не первый проступок Александры. Тогда неудивительно, что она так спокойна. Будто услышав мои мысли, она кивнула: - Ага. Меня четыре раза выпирали из школы. - Нет! – я потрясённо выдохнула, - Что для этого надо натворить? - Не так уж много. Потом расскажу, - по её мимике я бы не казала, что мисс Ван Дайк слишком тревожилась по поводу своей биографии, - М-да... Ты мою футболку не видела? Ту, тёмно-зелёную. Которая мне не идёт. Я помотала головой, даже не желая разбираться в её предпочтениях и гардеробе. По моим наблюдениям, у Ван Дайк только и было, что две пары джинсов – обе рваные, разница только в оттенке синего, - и несколько футболок и толстовок. Хотя нет, была ещё рубашка в чёрно-серую клетку. А на физкультуру она ходила в тех же кедах, что и надевала для улицы. - У нас есть ещё десять минут, - сказала она, кружа по комнате в полотенце, съехавшим с одного плеча. Пробормотав что-то в ответ, я принялась переодеваться. Собственно, это не было таким уж хитрым делом, если бы процесс не осложняло присутствие моей соседки. Я с детства стеснялась переодеваться при людях, даже на пляже, где все ходили чуть ли не голыми. И дело было не в том, что я считала своё тело несовершенным, нет, просто всё это казалось мне стесняющим. Словно я допускала окружающих к себе слишком близко. Но и попросить Ван Дайк потоптаться за дверью я не могла – ещё сочтёт меня какой-то ненормальной извращенкой. Поэтому, стиснув зубы, я принялась за переодевание, встав спиной к Александре. Напряженная, чуть ли не вздрагивающая от каждого звука за спиной, чувствуя, как кровь приливает к лицу. Покончив с основным, я повернулась лицом в комнату, копаясь с пуговицами блузки. Ван Дайк стояла напротив меня с самым насмешливым и удивлённым выражением лица, которое я только у неё видела. - Ты что, меня за парня принимаешь? – прыснула она со смеху, как-то по-простому, без всех этих показных жестов, которыми часто сопровождались её слова. Чувствуя, как запылали у меня уши, я хмуро уставилась на неё, надеясь оборвать её идиотский смех своим суровым взглядом. Но это только ещё больше рассмешило её. Я глубоко вдохнула. Наконец, чуть успокоившись, она иронично заметила: - А может, ты стесняешься, что у тебя только второй размер? - Ван Дайк! – я приложила холодную ладонь к пылающей щеке, будто от пощечины. - Да что?! – она была явно довольно моей реакцией. - Ты... Тебя это, должно быть, очень интересует? – прищурилась я. - А почему бы и нет? Ван Дайк передёрнула плечами и, секунду смотря на меня странным взглядом, фыркнула. Я несколько раз моргнула. Совсем забыв о рубашке и чулках, которые надо было ещё натянуть, я тупо глядела на Александру. Я отметила, что она уже почти одета, за исключением кед – сейчас она стояла босиком на полу. А одну руку она уже успела разрисовать за время моего отсутствия, видимо вместо того, чтобы одеваться. Какие детали бросаются в глаза в моменты замешательства! - Да ну тебя, - махнула я рукой, отворачиваясь, - Дура, - не стала я утаивать своё истинное отношение. ____________________________________________________________ Кабинет директрисы был таким же, как и когда попала туда в первый раз. Мрачным, с клубами сигаретного дыма, плывущими по углам, заставляющим гостя почувствовать себя чужим и ничтожным. Мисс Гилберт сидела за своим столом и что-то писала. Взглянув на нас, она сделала знак подождать. Я услышала, как Александра резко выдохнула, будто нетерпеливо. Пользуясь временной заминкой, я стала скользить взглядом по множеству фотографий на стенах. Чёрно-белые, почти все. Почти все запечатлевают директрису. Разные люди представительного вида, женщины в вечерних платьях, деловых костюмах, где-то они пожимали друг другу руки, где-то сидели за столом или позировали на фоне чего-либо. На некоторых снимках мисс Гилберт, кажется, отсутствовала. Сначала я и не поняла, как они попали в коллекцию, восхваляющую директрису. Но, только я пригляделась к одной из таких фотографий получше, как заметила мисс Гилберт на заднем плане: вот она, стоит за мужчинами, которых и снимал фотограф, с какими-то папками в строгом костюме и смотрит в направление объектива. И ещё другая фотография: богатый приём, сплошная позолота и блеск, а вон и мисс Гилберт – прячется за бокалом вина в углу кадра. Отыскав её таким способом ещё на нескольких фотографиях, я пришла к выводу, что наша директриса крайне тщеславный человек. Тем временем, отложив тяжёлую и дорогую на вид ручку, она вскинула голову и надела очки. - Ну, юные леди, - скрипучий голос вызвал во мне лёгкую рябь паники, - чем вы объясните вашу авантюру? Ван Дайк сделал шаг вперёд: - Я увлекаюсь историей. - Вот как? Спешите в библиотеку, я вас задерживаю? – сыронизировала она. - Мне было интересно, что там, в подвалах с точки зрения истории этого здания. Болезненно нахмурив лоб, словно от их беседы у меня разболелась голова, я скосила глаза на Александру. Она хотя бы соображает, что говорит? Или решила поупражняться в остроумии? - Я приветствую вашу тягу учёного, - директриса сухо улыбнулась, - но вы, кажется, забылись. Это школа-интернат. Над всем здесь главенствуют строгие правила. Ван Дайк отвела глаза в сторону, уставившись на вазу с искусственными цветами. - А вы, мисс Лейн, - директриса переключилась на меня, - Вы, кажется, ещё при нашей первой встрече сказали, что прекрасно осознаёте, что это за место. Допустим, что мисс Ван Дайк решила побыть бунтаркой, но вы, как мне показалось, претендуете на роль благородной леди. К слову, я замечала в вас нездоровый интерес ко всему... что вас не касается, куда вам не следует соваться. Я изучала свои туфли, ожидая окончание обличающей речи. Подняв глаза на директрису, я увидела, что она, склонив голову, с недобрым любопытством смотрит на меня. - Извините... – пробормотала я, - Нас... То есть меня, исключат? - Мисс Лейн, вы искренне полагаете, что исключение будет для вас действительно серьёзным наказанием? Скорее всего, вы будите безмерно рады, - она вскинула брови, будто констатируя очевидное, - Как и вы, мисс Ван Дайк, - та встретилась с ней смелым взглядом, - Вы и так уже приготовились к отъезду, я вижу. Вы ведь мечтаете вернуться домой, в Нью-Йорк, и снова заниматься там всякими непотребными вещами. Но я не зря приняла вас под своды интерната Святой Анны. Я бы не простила себе, если бы вы выпорхнули назад в вольную жизнь без капли привитой нравственности в своих юных головах. Я ведь не зря столько времени занимают пост директора. В мои обязанности входит большее, чем следить за вашей успеваемостью и отчитываться перед министерством. Я отвечаю за ваши души. Ну, что вы думаете, юные леди? Мы украдкой переглянулись. Кажется, на лице Александры запечатлелось то же выражение, что и на моём: замешательство. Мы ожидали чего угодно – от снисхождения до скандала, но не такой, странной и несколько пугающей невнятностью намерений, тирады. Ван Дайк была озадачена. Она чуть поколебалась и просила за нас обеих: - Значит, мы остаёмся? - Да. - А что вы сообщите нашим родителям? - Ничего. - О, это... – она натянуто улыбнулась, кажется, не особо радуясь, - Это круто. Спасибо. Вам. Я кивнула в знак благодарности, ожидая дальнейшего с волнением, не свойственным помилованным. - Но помните, - сказала мисс Гилберт, подняв указательный палец, - наказания никто не отменял. Мы заверили её, что в курсе, и будем с нетерпением ждать. Выйдя из кабинета в солнечный холл, мы остановились. Дверь за нами тяжело захлопнулась, отгораживая от директрисы. Так быстро начался и закончился разговор, которого я боялась больше всего на свете. После посещения обители мисс Гилберт осталось какое-то неприятное чувство, словно я что-то забыла или оставила там, но не могу вспомнить, что именно. А ещё во мне начала крепнуть мысль, что впереди меня ждёт кое-что похуже, неприятных бесед с директрисой. Поправив прядь волос, вновь спадшую на лицо, я оглядела холл. Всё, как и было раньше, как и в первый день, как и сутки назад. Смеющиеся ученицы, порхающие по интернату, тёплые лучики солнца, падающие сквозь большие окна, дерево и камень, сочетающиеся в торжественный интерьер. Казалось, жизнь на какое-то время замерла, а теперь снова продолжила свой ход. Но вот только в каком направлении? - Знаешь, - тихо сказала Ван Дайк, - Она немного «того»... - Я не уверена, но почему-то я не чувствую, что легко отделалась, - так же тихо ответила я. Снова переглянувшись, с некоторым страхом, ещё не вполне непризнанным, мы зашагали прочь.