Телекинез

POV Том        Я сидел в машине и безучастно наблюдал в стекло заднего вида, как одевается Паула. Хотя между нами и был секс, мне он не принес никакого удовольствия. Спать с девчонками за баллы. Другим это интересно, а вот мне не очень. От недотраха я не страдаю, да и хочется полноценных отношений. Вот только Паула прицепилась ко мне. Я не знаю, настоящие это чувства или просто желание владеть самым популярным в школе парнем. Но мне как-то все равно. Я не люблю играть чувствами девушек. Но с такими создается впечатление, что кроме вот таких как Паула, ко мне никто и не лезет. Да уж, не утешительный прогноз.        — Ты чего такой рассеянный? — спросила Паула, перебравшись на переднее сиденье.        — Ты слышала, что сегодня девушка покончила с собой? — поинтересовался я у нее.        — Да, ну и что? — пожала плечами девушка.        — В смысле?        — Она никто!        — Что? — неужели она ни во что не ставит человека, если он не популярен в школе?        — Ну, то есть, я ее не знала, — поправилась девушка, увидев, что ее ответ мне не понравился.        Паула дала мне четкий намек, что хочет пойти со мной на вечеринку к Марку в честь окончания школы. Поцеловав меня в щеку, она вышла из машины. Я нажал на газ и поехал, рассуждая о необычном парне, которого я увидел возле той мертвой девушки. POV Билл        Домой я вернулся необычайно опустошенный. Мать сразу бросилась расспрашивать меня, как прошел день. Я не хотел рассказывать им о… том, что произошло. Я даже попросил психолога ничего не говорить приемным родителям. Тот сперва упирался, утверждал, что мне нужна психологическая помощь. Я отказался и признался Эшли, — так его называют все, да и он не против, — что у меня приемная семья. Эшли был удивлен. Также, я поведал о сидящей в психушке мамочке, которую я все равно люблю. Психолог сказал, что понимает меня. Что-то в нем есть, что-то мне подсказывает, что он такой же как и я. Я чувствую у него на душе рану. Сильную рану. Если честно, я удивлялся, почему он в свои годы все еще холостяк и ни с кем не встречается, а ведь он очень красивый. Но спрашивать я не стал.        — Билл, что-то случилось? — всплеснула руками мать.        — Нет, ничего, — покачал я головой, но, не смотря на хладнокровие, соврать у меня не получилось.        — Билл, звонил директор, просил с тобой поговорить, — настояла мать.        — Пустое дело, — бросил я.        — Сынок, скажи, что случилось?        — Ким… покончила с собой, — сдался я, понимая, что мне нужно кому-то рассказать.        — Почему?        — Лишилась девственности с футболистами, а те только спят с девчонками, а на их чувства им плевать.        Мама прижала руки ко рту. Она обняла меня поглаживая по голове. Сейчас я был спокоен, не позволял эмоциям взять верх. Я помню это. Я сел за стол, впутав пальцы в длинные волосы. Мама поставила на стол тарелку с хлопьями. Медленно массируя кожу головы, я думал. В голову приходило только мертвое лицо Ким. Каждый раз вспоминаю. Посуда начала подрагивать. Мама была в недоумении. Черт, опять накосячил! Успокойся, Билл, успокойся, все хорошо, ты не должен выдать свою силу. Посуда перестала дрожать. Если бы сила проснулась почти вся, как в случае со шкафчиками, то дрожало бы все.        — Что это было?        Я стал есть хлопья. В таком случае, лучше пожать плечами и кушать хлопья. И хотя на меня тут никто не подумает, я едва не спалился. Погорячился ты, Билл.        — Ох, только землетрясения нам не хватало, — с грустью сказала мать.        Я продолжал есть хлопья, стараясь ни о чем не думать. Ведь все мои мысли возвращаются к мертвой Ким. Но я не могу приказать своему сознанию вычеркнуть все это, сделать не нужным, как кусок простой бумаги. Ким сделала мне столько добра, я не могу так просто ее забыть. Тень прошлого накрывает с головой. И противится ей я не могу. Мне нужно уйти в комнату, там не так страшно выпустить свои силы. И хотя мне нельзя это делать, я люблю лежать на кровати и видеть, как вокруг парят предметы. Это так здорово, что временами я не понимаю, что в моей силе плохого. Я что, чудовище? Или животное? Почему моя сила опасна? Неужели мне придется скрывать ее всю мою жизнь? Может, именно эта моя особенность откроет новый мир таких же, как и я? Или меня отправят на исследования и я буду подопытным кроликом? Нет, я хочу нормальной жизни, но без всяких опасений. Интересно, есть ли еще люди, владеющие телекинезом?        — О, приперлась наша шлюха! Кто там сдох? — а вот и папочка собственной персоной. Я сжал костяшки пальцев до побеления.        — Брайс, — воскликнула мама, — погибла одноклассница и подруга Билла. Помнишь Ким?        — И что с того? — равнодушно осведомился папаша.        — Она покончила с собой из-за выходки футболистов, — возмутилась равнодушием мужа мать.        — Такая же шлюха как и это животное!        — НЕ СМЕЙ О НЕЙ ТАК ГОВОРИТЬ, УБЛЮДОК! — рявкнул я, потеряв над собой контроль. Я вскочил и треснул руками по столу.        В этот момент раздался звук треснувшего дерева и на отца долбанулись полки с навесного шкафчика. Мама вскрикнула и бросилась помогать мужу. Я понял, что произошло, и уже мысленно обругал себя всеми матюками, которые знал, причем на всех языках мира, и послал себя со своей несдержанностью во все глубокие места.        — Я, пожалуй, пойду, — промямлил я.        Схватив сумку, я быстрее ветра вбежал в свою комнату, запер дверь и яростно швырнул сумку в угол. Грохнувшись на кровать, я прорычал:        — Ты придурок, Каулитц, не сдержался! А мамочка что тебе говорила? Контроль, ублюдок, контроль, а ты… я не хотел обрушить полки, но то, что они упали на него само по себе плюс.        Знаю, я и так себя ужесточил, но я не могу по-другому. У меня нет выбора. Стоит мне разозлиться, как я теряю контроль над своими мыслями. Я живу опасной жизнью. Каждый день может стать для меня последним. И я не знаю, почему. Я просто чувствую. Я не могу объяснить это ни себе, ни кому-либо другому. Я не знаю, что ждет меня в ближайшем будущем, но меня это не сильно волнует. Я не живу прошлым, но и не заглядываю в будущее. Я живу настоящим.        — БИЛЛ!        Да что этому ослу от меня надо? Если он свалит на меня полку, то адекватно он это не докажет. А вы докажете, если не будете знать, что я владею телекинезом? Вот именно.        — БИЛЛ, А НУ ЗАБЕРИ СВОЮ ТУПУЮ ПСИНУ ОПЯТЬ В ДОМ!        Уолтер… Я вскочил с кровати, открыл дверь и выскочил в холл. Отец был в бешенстве. Но меня это не волновало. Мама была возле открытой двери, звала собаку.        — Где Уолтер? Где моя собака?        — Он о этой шавке беспокоится, — проворчал папаша.        — Это не шавка, а мой пес! И о ком мне еще беспокоится?        — О нас бы побеспокоился, эгоист! МЫ тебя приютили, крышу над головой дали, не пес, а ты…        — Брайс…        — Я скоро вернусь, — выскочил я за дверь, не давая родителям опомнится.        Я побежал за своим псом. И с чего это Уолтер выбежал из дома? Наверно, его выгнал мой дебильный папаша. Или его напугали мои силы? Хотя, раньше такого не было. Я бежал за Уолтером, который уже выскочил на дорогу. Я кричал ему, звал, просил пойти на мой голос. Уолтер не слушал. Я заметил машину, едущую прямо на пса.        — УОЛТЕР!        Раздался звук удара, скуление, и тело падает ближе к обочине. Машина даже не остановилась, чтобы помочь. Я кричу от страха, прошу кого-нибудь помочь, но ни одна машина не остановилась.        — О Боже мой, Уолтер!        Я взял бедного пса на руки. Моя одежда начала пропитываться кровью. Я крикнул одной машине, но она проехала. Так было и с второй, и с третьей. И тут показалась еще одна. На водительском сидении, я разглядел дредастого парня, который учиться в той же школе, что и я, и в моем же классе. По-моему, ему столько же, сколько и мне. Он чаще всего тренируется и учиться на спортсмена, потому я его очень редко вижу на уроках. Том Трюмпер, если я не ошибаюсь. Я встал прямо у него на пути, но он не тормозил. Ему либо наплевать, либо он не видит меня, хотя, я стою у него под носом.        — СТО-О-ОЙ! — заорал я, пока он меня не сбил.        Лобовое стекло его машины треснуло, парень вздрогнул и, наконец, увидел меня. Он остановился, выскочил из машины и подошел ко мне.        — Билл? В чем дело?        — Прошу, помоги, — умолял я его. Тут Том заметил пса у меня на руках, и кровь.        Без лишних слов, Том открыл мне дверь, я сел на переднее сиденье. Он сел на водительское и мы поехали. Я убаюкивал несчастное животное, ощущая его раны. Мне даже не потребовалось искать пульс, ради того, чтобы понять, что он жив. Я сразу ощутил его боль, насколько серьезны раны, бьется ли сердце и есть ли пульс. Через десять минут мы были возле ближайшей ветеринарной клиники. Я отдал Уолтера ветеринарам, а сам сел на скамейку и стал ждать. Том сел рядом и тоже стал ждать. Хотя, чего ему ждать? Мы не о чем не говорили, а просто ждали. Том приобнял меня за плечи. Так, по-дружески, но было приятно, что он заботиться обо мне, хотя мы никогда не были близкими друзьями. Прошло, наверное, полтора часа, прежде чем к нам вышла ветеринар.        — Как Уолтер? — вскочил я.        — Плохо, — ответила ветеринар, — у него перелом ноги, порваны связки и большая кровопотеря. Ему стоит побыть здесь около недели. Потом заберете.        — Что-нибудь нужно?        — Нет.        — Спасибо, — и ветеринар удалилась.        — Я отвезу тебя домой, — сказал Том.        — Не стоит, — покачал головой я.        — Почему?        — Все равно я не хочу возвращаться, — угрюмо ответил я.        — Родители будут беспокоится, — просто заметил парень.        — Они мне не родные, а приемные. Отец будет только рад от меня избавиться. Наверно, уже празднует. Думает, что меня сбила машина.        — Да-а… Ну, думаю, все наладится.        Спорить я не стал, просто пожал плечами. Том предложил пойти куда-нибудь и перекусить. Я согласился. Хорошо, что я одет в темное, и крови не особо видно, а то еще весь персонал перепугается, подумает, что я прибил кого-то. Вот смеху-то будет! Наверное. Том повел меня к своей машине. Только тут я вспомнил о лобовом стекле.        — Интересно, что произошло со стеклом? — задумчиво хмыкнул Трюмпер.        — Прости, — ляпнул я не подумав.        — Не извиняйся, ты же не виноват. Наверное, ветка или камушек, — подумал Том.        Нет, Том, это я сделал, только ты этого не знаешь. Лишь бы только не ляпнуть о своем даре.        — Садись, — открыл дверь Том.        Я сел. Том тоже сел, завел машину, и поехал. Я разглядывал пейзаж за окном, но на самом деле, любовался Томом. Он был и вправду симпатичный. А характер превзошел мои ожидания. Я-то его считал выскочкой, занудой, черствым, ну и так далее. А он оказался мягким, надежным и сочувствующим. Он не ворчал, что я его отвлекаю от дел или что я неблагодарный ублюдок, мол, люди меня приютили, а я жалуюсь. Он просто утешил теплыми словами. Да, я ошибался на его счет.        Том остановился возле небольшого кафе. Когда мы вошли в него, мне в нос ударил запах сладостей. А ты, Том, походу, сладкоежка. Я извинился перед Томом, и пошел в уборную, отмыть руки от крови пса. Том сказал, что придержит нам очередь, и предупредил, что если я не приду до нашей очереди, то он сам закажет пирожные. Это была шуточная угроза, и я ее оценил. Я быстро вымыл руки, сполоснул лицо, к счастью, я сегодня без макияжа, и вышел. Том так и стоял в очереди, но она сильно укоротилась.        — Моя угроза, видно, очень действенная, — ухмыльнулся дредастый.        — А ты сомневался?        Ух, а я уже и расслабится успел. С Томом очень комфортно. Тут очередь подошла и к нам. Я взял клубничный чизкейк и персиковый сок, Том тоже чизкейк и минералку.        — Еще раз хочу поблагодарить тебя за помощь, — сказал я, когда мы уже сели за столик.        — Мне не трудно было. А можно вопрос? — прожевал свой кусок Том.        — Давай, — пожал плечами я.        — А почему ты не хотел возвращаться домой и говорил, что отец будет только рад, если тебя собьет машина? И почему у тебя приемная семья?        — Это уже два вопроса, — заметил я с маленьким смешком.        — Ой, да, — хихикнул Том.        — Ничего. Просто… моя родная мамочка сейчас в психушке, уже как десять лет, а их сочли лучшими опекунами. Брайс, мой приемный папаша, относится ко мне, как к животному, он так меня и называет. А мать любит.        — А почему твоя мать в психушке?        В моем сознании возникли картины прошлого…        Мамочка берет кисточку, окунает ее в красную краску, рисует барьер от Дьявола. Я подхожу к ней с просьбой поиграть. Она бьет меня кисточкой по лицу, оставляя след. Слова… о контроле моих сил… последнее, что я сказал себе в тот день…        — Билл? — щелкнул пальцами Том.        — Все хорошо, — очнулся я, — я просто задумался. Мамочка была душевно больна. Вот ее и забрали. Ей поставили диагноз «шизофрения». Прошу, не задавай мне больше об этом вопросов. Мне трудно об этом говорить.        — Извини, — поник парень. — И с тех пор, у тебя опекуны?        — Да!        — А ты их любишь?        — Я к ним холоден, Том. Я вообще не слишком эмоционален от природы. Я не могу по-другому. За десять лет я так и не смог их полюбить. Матери я благодарен за приют, а отца не перевариваю.        — Мне жаль, Билл, — попытался взять меня за руку Том, но я ее перехватил, извинившись при этом.        — Не жалей. Я не люблю, когда меня жалеют, — прохрипел я. На самом деле, я просто не могу вынести его прикосновения к коже. Том такой милый, заботливый… красивый, в конце концов. Я что, влюбился? Нет, не может быть! Или может? Нет, Билл, ты не умеешь любить и не должен!        — Извини, — убрал руку Том. — Но ты преувеличиваешь, когда говоришь о своей хладнокровности.        — Почему?        — Я по тебе вижу. Ты беспокоился за своего пса, и при мне ты более эмоционален, и я видел тебя возле тела той девушки, — улыбнулся Том.        — Ты меня перехваливаешь. Уолтер — это все, что осталось у меня, как напоминание о старом доме. А Ким… она была мне верным другом. Только ей я доверял…        — Мне жаль, и я не преувеличиваю. Хотя я и плохо тебя знаю, мне бы хотелось с тобой подружится.        — Ты серьезно? — а у меня глаза как блюдечка.        — А что? — тоже удивился парень.        — Просто… ты популярный футболист… и хочешь подружится с таким, как я?        — Я не только футболист, но и музыкант, и да, я хочу с тобой дружить. Ты не плохой парень, я это вижу! А популярность здесь ничего не значит.        Я был поражен. Румянец тронул мои щеки, но в плохом освещении Том этого не заметил. Он сказал, что я не плохой парень. Ох, Том, ты и не подозреваешь, как ошибаешься. Моя сила… я слышал от мамочки напоминание о каком-то парне, которого телекинез погубил. Но кто он? Как давно это было? И в смысле погубил? Убил, покалечил, свел с ума? Я не знаю. Что если подобное случиться и со мной? И чем этот таинственный телекинетик отличается от меня?        Мы с Томом прикончили свои порции, допили сок и минералку, и вышли из кафе. Том сказал, что подвезет меня домой, и не хочет слушать возражения. Я согласился. Даже встреча с противным приемным отцом не испортила мне настроение. С дредастым я разговаривал почти всю дорогу. Когда мы подъехали к дому, я попросил Тома затормозить.        — Не хочу, чтобы ты попал под горячую руку, — объяснил я. Мне-то ничего, я привык, но с моей стороны будет подло подставлять друга. Так приятно. Я долго никого не мог назвать другом. Ким была мне подругой. Я даже не помню как с ней подружился. Вроде бы наша дружба началась тогда, когда я расплел ее косу, а она огрела меня сумкой по башке. Так и подружились. Она была не такой, как все, она была чувствительной, ранимой, творческой. Но теперь ее нет.        — Мне плевать, — махнул рукой Том, — я отвечаю за тебя, пока ты здесь, так что, я провожу тебя. Что в этом плохого?        — Если что, то не говори, что я тебя не предупреждал, — усмехнулся я и вышел из машины.        Том вышел следом за мной, поставил машину на сигнализацию и пошел. Мы приближались к двери. Только я хотел открыть дверь, как передо мной предстала злобная физиономия моего папаши. Он тяжело дышал и прямо-таки покраснел. Я было подумал, что он щас треснет, либо он меня треснет, либо он Тома треснет, либо я его тресну. Прямо-таки расписание.        — Бродяга чертов, где тебя носило, жалкий кусок мяса?        Том в шоке уставился на это недоразумение, осыпающее меня разными словами. В основном, только гадостями. Зато, теперь Том понял, что я не преувеличивал и на себе испытал злобу моего бати. В прямом смысле.        — А это что такое? Твоя новая подружка? Не думал, что ты клюнешь на ту девку с червями на голове!        Том нахмурился. Отец схватил меня за кисть и уже хотел закинуть домой, как Том и тут меня в беде не бросил. Он перехватил руку отца, заставив его отпустить меня, и прорычал:        — Я не знаю, как мне Вас называть, но если Вы еще раз тронете Билла, я вызову полицию, но до этого сам Вас тресну!        Папаша вырвал свою руку и ушел, жалея, что не треснул меня. Растрескались тут все! Отец скрылся на лестнице, а мама подошла к двери.        — Сынок, что здесь…?        — Мам, все хорошо, — успокоил я ее.        — Вот и славно, а то твой папа не в духе после того как на него упали полки. Ой, а кто это с тобой? — мама наконец-то заметила дредастого.        — Я Том Трюмпер, миссис…        — Уотсон, — ответила мама. — Мы Биллу не родные родители.        — Да, он сказал.        Мама предложила нам покушать, но мы отказались. Том попрощался с нами и пошел к машине. Я попрощался с ним и отправился, от греха подальше, в свою комнату. Маме коротко сказал, что Уолтера сбила машина и он в ветеринарной клинике, а Том помог мне его отвезти. Мама проводила меня странным взглядом, но ничего не сказала. Я оказавшись в своем «убежище», заперся там. Скоро мне нужно будет идти на работу. Я проявляю фотографии по заказу. Недавно, Ким меня просила проявить некоторые ее фото, я согласился. Я наскоро поел, собрался и выскочил из дому, чмокнув мать на прощание. Это была не просто привычка, я начинал проникать к этой женщине симпатией. Как-никак, она меня приютила. Может, после встречи с Томом во мне все начало меняться?        Я решил дойти пешком, не тратить деньги на автобус. Я наслаждался окружающей меня природой, думая, что ей бы это понравилось. Она так любила природу. Мечтала рисовать пейзажи, мечтала заниматься ботаникой. Я открыл маленький домик, который и служи мне мастерской, открыл окошко для посетителей, и начал работать, воткнув в уши наушники. Фото Ким уже были готовы, только я не успел ей их отдать. Я сидел, печально рассматривая подругу на них, ждал пока другие фото пройдут через механизм необходимые операции. Машина выдала мне еще одно фото. На нем Ким была с Эдди, тем самым футболистом, который лишил ее девственности. Я начал закипать, глядя на лицо этого подонка. Тут раздался звук подъезжающей машины. Я вытащил наушники и повернулся к приехавшему. Там были Марк, Том, Паула и Франческа, подруга Паулы. Том улыбнулся мне. Я ответил на улыбку. Мне кажется, или Паула на меня посмотрела с ненавистью?        — Здорова, Билл, слушай, отдай мне фотографии Ким, моему другу они очень дороги! — сразу в лоб выдал Марк цель их приезда.        Эдди этот друг, которому дороги фото девушки, покончившей с собой из-за него? Если это правда, в чем я сильно сомневаюсь, то почему он сам не приехал? Этот сочувствующий объект в машине на данным момент не наблюдается. Я не отдам их фото. Им нужно избавиться от улик, от факта знакомства Эдди и Ким. Вот же суки! И Том с ними заодно? Или он не знает причину такой спешки? Второе прощу, а вот первое — нет. Он специально ко мне в друзья напросился? Если так, то он пожалеет, что связался со мной. Нет, Билл, гони эти мысли, держи себя в руках!        — Нет, я не отдам фотографии.        Марк состроил печальную моську, словно этого он и ожидал. Он достал кошелек, усмехнулся, и вытащил 300 баксов.        — Я дам тебе за них 300 баксов, — и протянул деньги мне.        — Нет! — я сложил руки на груди и смотрел на него уничтожающим взглядом.        — А сколько хочешь? — спросил Марк.        — Марк, хватит! — прикрикнул на него Том.        Франческа посмотрела на меня интересным взглядом. Придвинувшись к Марку, она что-то зашептала ему на ухо. Тот кивнул и отмахнулся от нее. Франческа повернулась ко мне и кокетливым голосом спросила:        — Хэй, красавчик, не хочешь прокатиться с нами? Иди ко мне! Составь мне компанию. Не бойся, я не кусаюсь!        — Думаю, не стоит, — хмыкнул я.        — Почему?        Я оперся на опору окошка, где был уступ для разных вещей, в том числе и фотографий, и сказал:        — Я гей!        Том прыснул от смеха, глядя на лицо Марка и Франчески, Паула была недовольна моим ответом, а Марк ничего не говорил, а переваривал мною сказанное. Я презрительно посмотрел на них, натянул наушники, выключил музыку и притворился, что работаю. Они не уезжали, а смотрели на меня, думая, что я их не слышу. Паула что-то зашептала Франческе на немецком, так как они родом из Германии, но, так же как и я, переехали в США:        — Этот Каулитц помеха на моем пути. Вообразил себе невесть что!        — Мне еще никто не отказывал, тем более таким образом! — негодовала Франческа.        — Вот и будет какое-то разнообразие, потому что я не жалею о своем выборе! — ответил я им на немецком.        Девушки, если их так можно назвать, тут же спохватились, посмотрели на меня, и приказали Марку ехать отсюда. Да, родной немецкий их напугал. Они-то не думали, что я могу знать немецкий. Машина скрылась за поворотом, а я был доволен. Я быстро закончил с проявлением фотографий. Ко мне еще зашли пару человек, забрали фото, заплатили и ушли. Я сидел над фото, которые отказался отдать ребятам. Ким на них была такая счастливая, она была со мной в обнимку, рядом. Я перебирал фото один за другим. С них на меня смотрела счастливая Ким. Последняя фотография показала мне Ким стоящую вместе с Эдди. Я не успел ничего подумать, как меня отвлек чей-то голос:        — Эй, ты занят, Каулитц?        Полицейский по имени Джон показал мне свой значок. Я покачал головой, тем самым показывая, что не занят.        — Мне нужно задать тебе несколько вопросов. Поехали в школу, нас там ждет Эшли.        Психолог… Зачем я им? Какие вопросы?        Через полчаса, мы были в кабинете психолога. Эшли сидел за столом. В одной его руке был кулон пятиконечная перевернутая звезда. В другой — фотография с кем-то, но я не рассмотрел изображение. Мужчина напевал какую-то песню, пока разглядывал фото и держал кулон. Увидев нас, Эшли поставил рамку на стол так, чтобы ее никто не увидел, а кулон упрятал под одежду.        — Билл, садись! — Эшли указал на стул рядом с собой.        Я сел, готовясь отвечать на вопросы. Джон посмотрел на Эшли. Тот кивнул. Эшли взял письмо, и начал читать его вслух:        — Почему все так? Я ведь была так счастлива! Я думала, что он меня любит, я отдалась ему, а он так поступил. Эдди врал мне, когда говорил, что я особенная. Мне никто не поможет смыть этот позор. Даже Билл. Мне так жаль… Я не хочу причинять боль моему единственному другу. Прости меня, Билл, прости…        Эшли прекратил читать. Джон посмотрел на меня и спросил:        — Билл, ты знаешь, о ком идет речь?        — Да, это Эдди Митч, он один из команды футболистов, — ответил я.        — Я с ним поговорю!        Джон вышел из комнаты. Эшли посмотрел на меня. Усадив меня за диван и заварив чаю с мятой, он спросил:        — Я ознакомился с твоим делом. Твоя мать лечиться от шизофрении. Ты знаешь, как она?        — Мне не разрешают ее навещать. Но я верю, что она поправится и заберет меня, — сказал я, отхлебнув из кружки. М-м, а чай очень приятный на вкус.        — Шизофрению могут вылечить только если сам больной этого хочет. Иногда, они могут видеть что-то очень важное для них, привязаться к своим видениям, а потому могут не захотеть их отпускать. Я это по себе знаю. Я сам лечился в психиатрической больнице от шизофрении, — улыбнулся Эшли.        Я чуть было не подавился чаем. Он выглядит нормальным, по нему и не скажешь, что с ним такое произошло.        — Я тебя удивил Билл? — поднял брови психолог.        — Очень, — кивнул я, — ведь ты выглядишь нормальным. Необычным, конечно же, но нормальным, а еще счастливым, здоровым.        — Я стараюсь, — наклонил голову Эшли.        — А почему ты попал в психушку?        — Длинная история. И очень печальная.        — Расскажи!        — Сперва ответь мне: ты боишься уподобиться своей матери?        — Что ты имеешь ввиду?        — У меня был… неважно… в общем, у одного парня была мать-пуританка, без шизофрении, но тоже со своими тараканами. Впоследствии, она убила своего сына, а сын убил ее.        — Ты знал их?        — Знал… Так ты боишься?        —…Нет… — ответил я.        Эшли ничего не ответил, но после его слов мне стало не по-себе. Не думаю, что он мне поверил. И кто этот парень? Он немного напоминает мне меня.        — Билл, я понимаю, что тебе больно…        — Откуда ты можешь меня понять? Ты никогда не страдал так, как я, — пробормотал я.        — Не говори такого о людях, которых совсем не знаешь. Ты не знал, что я провел два года в психушке, а потому сильно удивился, когда я сказал. О моих страданиях ты даже не подозреваешь.        Я замолчал на такие слова. А ведь и правда, я ничего о нем не знаю.        — А как ты попал в психушку? Расскажешь?        Эшли подошел к столу и взял оттуда рамку с фотографией, которую незадолго до нашего прихода рассматривал, напевая песню. Он дал ее мне. Я аккуратно взял и начал ее рассматривать. Это было изображение молодого парня, где-то моего возраста, одетого во все черное, с красивыми голубыми глазами, которые светились как лед, пухлыми губами с колечком пирсинга, такой же был и в носу, длинными черными волосами чуть ниже плеч, ярко выраженными скулами, и очень счастливой улыбкой. Я вопросительно взглянул на психолога. Он снова держал в руке звезду, цепочка плавно скользила по его коже.        — Его зовут Энди Бирсак. Он был моим одноклассником… и моей любовью.        Мои глаза были размером с пустую чашку, которую я поставил на стол. Он гей?        — Я не гей, я би, — если окажется, что он еще и мысли читать умеет, то я окончательно съеду с катушек. — Ты что-то хотел сказать или язык проглотил от шока?        — Так это и есть причина, по которой у тебя нет второй половинки?        Эшли печально улыбнулся и поправил меня:        — Одна из причин, Билл.        — А где этот парень сейчас? Вы расстались? — спросил я.        — Он погиб, — покачал головой Эшли. — И отчасти здесь есть и моя вина.        — Как так?        — Энди был необычным парнем. Очень необычным. Из-за этого он подвергался насмешкам и издевкам со стороны сверстников. Однажды, на уроке физкультуры, его начали избивать, и я в том числе. Просто ни с того ни с сего. В итоге, он отбросил нападающего Майка почти не касаясь его. Майк задумал ему отомстить, решил опозорить Энди на выпускном. Я же хотел искупить свою вину перед парнем, а потому уговорил свою девушку пойти на выпускной с Энди. А потом уговаривал Энди согласится. Я начал понимать, что чувствую что-то к этому парню, но постоянно откидывал эти мысли. Но не получалось…        Пока он это говорил, то вертел в руке свой кулон-звезду. Я чувствовал исходящую от него боль. Он страдает до сих пор, он не может это забыть, ему слишком тяжело принять смерть дорогого человека. Мой взгляд упал на паренька. На фото он такой счастливый. Удалась ли шутка его одноклассников? Что-то во взгляде Эшли мне подсказывало, что удалась…        — На выпускном, Майк со своей девушкой вылили на него свиную кровь. Я пытался помешать шутке, пытался предупредить мисс Дежардин, нашу классную руководительницу и учительницу физкультуры. Но она меня вывела, подумав, что я хочу сделать гадость. Мне не удалось. И хотя остальные не были замешаны в этой шутке, они не пожелали заступиться за парня, а начали издеваться над ним. Энди рассвирепел и выпустил наружу свою силу телекинеза. Он убил почти всех выпускников, кроме меня и мисс Дежардин. Майк и его девушка Сара погибли, когда пытались сбить Энди машиной.        Видеть его лицо, обремененное таким грузом прошлого, было непривычно, неприятно. Я начал его понимать. Его рана не может зажить даже сейчас…        — Когда я прибежал в его дом, — продолжил Эшли, — то увидел как он сидит на коленях и держит на руках мертвую мать. Маргарет пыталась убить его ножом. Убить она не убила, но рану нанести успела. В спину. Энди едва не убил меня тогда. Я бы не был против. Я сказал ему тогда посмотреть в мои глаза, и он увидит, что я ему не вру, и я не имею никакого отношения к этому приколу. Начался камнепад. Я пытался вывести его, спасти. Мы признались друг другу в любви. Наш первый и последний поцелуй я не забуду никогда… Он вытолкнул меня из дома с помощью телекинеза.        Может, именно о нем мне говорила мамочка? Может, она его имела ввиду? Пока что все услышанное от мамочки и Эшли сходиться, только я многого не знал. Энди Бирсак был телекинетиком, полюбил парня и погиб от рук родной матери-пуританки. Его история частично сходиться с моей. Только меня так одноклассники не унижали, хотя и тоже оскорбляли из-за того, что я другой.        — Энди погиб, а я поклялся, что буду любить его и только его. С тех пор у меня не было никаких отношений, хотя мне и оказывали внимание. Мне уже 37 лет, а у меня нет семьи, да она мне и не нужна. Я всю жизнь буду одинок, ведь моей любви нет в живых. Так я и живу уже 20 лет.        Мне стало очень дурно. Эшли несет тяжкое бремя. Он 20 лет страдает, не может простить себя, не может забыть того, кого по-настоящему полюбил. А Энди? Его хотела убить родная мать. Эшли на это намекал, когда говорил боюсь ли я уподобиться своей матери? Нет… нет… моя мамочка не такая… она не поднимет на меня руку, она просто хочет меня защитить! Я люблю свою мамочку, все будет хорошо! Моя сила не возьмет надо мной контроль! Мозг тут же выдал в памяти отрезок, где мамочка замахнулась на меня ножом. НЕТ!        Кружка треснула и разлетелась на куски в одно мгновение. Я сильно испугался и этого сюрприза, и понимания, что я выдал себя. Эшли хоть и психолог, но явно не скептик. Он не смахнет все на магнитные бури или камешек, или падение, лишь бы только не думать о сверхъестественном. Эшли удивленно уставился на меня.        — Не может быть… опять. Телекинез снова меня преследует!        Я решил, что лучшая защита — это прикинуться дурачком.        — О чем ты?        — Кружку разфигачило не просто так, это был телекинез! — его рука лежала на кулоне, который был ему напоминанием о погибшем возлюбленном и его удивительной силе.        — Вовсе нет, она упала! — сперва говорю, а потом уже думаю. В этом весь я.        — С чего и куда?        На этот вопрос ответ был не готов. Я просто уставился на мужчину. Я влип. Как он отреагирует на это? Упрячет меня в психушку, как и его в свое время? Или наоборот, поможет контролировать ее?        — Пошли, я тебе кое-что покажу, и это не займет много времени, — вздохнул Эшли.        Я послушно встал. Эшли привел меня к своей машине. Открыв дверцу, он попросил меня сесть. Я сел на переднее сидение. Вскоре, мы уже были в пути к какому-то месту. Всю дорогу, из лежащего на бардачке телефона с черным экраном, играла песня. Не было музыки, только чей-то красивый голос с хрипотцой, и смех. Тот, кто смеялся, иногда и подпевал.        — А кто это поет? И что за песня?        — Песня называется «Rebel Love Song». Это Энди ее поет, он же ее и написал. Я смеялся, когда записывал это видео, а также и подпевал ему. Энди мечтал быть рок-звездой, мечтал вырваться из той беспросветной жизни, что вел 17 лет. Я мечтал вместе с ним…        Больше спрашивать я не стал. Просто рассматривал улицы за окном до тех пор, пока не показались большие развалины. Здание было жертвой пожара, это видно стало сразу. Интересно, чем оно было до пожара?        — Где мы?        — Это здание хранит гордое молчание о людях, павших жертвой телекинеза. Это школа, в которой я учился. Энди почти полностью ее разрушил. Кровь просто леденеет, стоит только мне вспомнить те ужасы, происходившие там. Я думаю, что многие не забудут ту ночь. Ты же слышал о ней, так?        — Да, я слышал, что Энди Бирсака обвиняли в уничтожении школы и убийстве выпускников, но я не знал, как он выглядит, что стало причиной, кто погиб, кто выжил.        — Я написал книгу о произошедшем. В ней, я выложил всю правду той ночи. Я боролся за доброе имя своего возлюбленного. Мне удалось остановить поток ругани и проклятий в его сторону. Конечно, родителям тех, кто при жизни унижал Энди было тяжело принять правду о своих детях, но они осознали все, хотя для них их дети всегда будут невинны. Сейчас, Энди обрел то, что хотел в этом мире — он стал чем-то важным, изменил мир к лучшему.        Я кивнул, не имея возможности что-то сказать. Этот парень столько хотел, но судьба оказалась к нему жестока. Но у него есть Эшли, который до сих пор его любит. И хотя они принадлежат двум разным мирам, их любовь живет даже сейчас. Я никогда не видел такую любовь. Жаль, что у них ничего не получилось.        Эшли снова усадил меня в машину, и мы поехали в другое место. Та же песня грела мне сердце. В ней все чувства этого парня. Все, что он думал… Все, что чувствовал… Все, что хотел… Все, что потерял…        Надгробия… Он привез меня на кладбище.        Психолог вел меня среди мест вечного покоя умерших. Мертвых, увы, больше, чем живых. Он остановился возле кристально белого мраморного надгробия. На нем были выбиты имена:

Маргарет Энни Бирсак (1960-2010) Эндрю Деннис Бирсак (1993-2010)

       Эшли присел возле надгробия, погладил его, и сказал:        — Когда их похоронили, то баллончиком с краской написали: «Энди Бирсак, гори в Аду!». Когда мне удалось восстановить его доброе имя, надгробие заменили. Именно здесь покоиться моя любовь. Я часто прихожу сюда, приношу лилии, розы, фиалки, он любил эти цветы. Даже в них, он видел смысл.        — Мне жаль… — грустно сказал я.        — Думаю, что ты меня поймешь, Билл, когда сам полюбишь, если еще не полюбил! — посмотрел на меня психолог.        — Я не умею любить, — возразил я.        — Можешь отрицать, но я-то вижу, что в твоих глазах больше тепла, чем в тот раз. Твое сердце хранит образ кого-то, к кому ты неровно дышишь. Том тоже тебя полюбил, крепко, навсегда. Я не ошибаюсь в своих словах, Билл. Когда придет время, ты меня поймешь.        Я пожал плечами. Не хочу спорить. Эшли снова повел меня к машине, снова я сидел, разглядывая окно. Но бурю в моей душе выдавали судорожные глотки. От человека, способного читать других людей как книги, это не укрылось, но он ничего не сказал.        — Боже мой, мистер Парди, что-то случилось? — встретила нас мама у порога дома.        — Нет-нет, просто я провел Биллу сеанс, а потом решил отвезти его домой. Ему нужен покой, так что не беспокойте его пока что, — оповестил маму Эшли.        — Спасибо, мистер Парди, — мама заключила меня в объятия и погладила по голове.        — Спасибо, Эшли, — поблагодарил я психолога.        — Пока, Билл, — попрощался он и ушел.        Я сел за стол, и мама поставила тушеные овощи на стол. Мама знает, как я люблю овощи. Вскоре вышел и отец. Он никак не отреагировал на меня, просто проигнорировал, что просто удивительно. Он всегда любил унижать меня. Как он сам однажды сказал, если он не подразнит меня, не выскажет все свои колкости, то день прошел зря. Мама поставила ему на стол стейк, но не так как мне, нежно и с любовью, а почти швырнула, словно злилась на него. Меня едва не стошнило. Я вегетарианец, ненавижу мясо, не могу его есть. Также, терпеть не могу носить меха из шкуры зверей. Ким тоже не любила. Она всегда носила только искусственный мех. А папаша зря время не терял и начал грызть мясо как зверь. Вот ублюдок, знает же, что я терпеть не могу мясо, и вечно жрет его перед моими глазами! Это война! Я запихивал за щеки овощи и начинал хрустеть ими. А отец выжимал все соки из мяса. Выглядело очень смешно. Таким образом, мы просто ели, чтобы добить друг друга. Отец ненавидел овощи, как и я мясо. Дошло до того, что мы оба чуть не подавились, но сдаваться не собирались. Я прикончил свою порцию быстрее его, ведь я первый сел за стол. Да и у него мраморная говядина, а у меня легкие овощи. Я подошел к нему и прошептал: «Я победил, старый осел!». Когда я вышел из кухни, я услышал четкое: «Несносный щенок!». Я пробежался по лестнице и заперся в своей комнате.        — Здравствуй, уютная берлога, — поприветствовал я свое «убежище».        Я решил скоротать время за чтением книг, пением и другими любимыми занятиями. В общем, развлекался, как мог. И вроде все было хорошо, если бы не шум возле моего окна. Такое ощущение, что кто-то крадется. Я аккуратно отдернул занавеску. Марк и его дружки, среди которых и Эдди. Что они здесь забыли? А этот Эдди… Убью его собственными руками! Нет, Билл, держи себя в руках! Все хорошо, надо поднять тревогу. Черт, мама может пострадать. А вдруг у них нож или ружье? Я не могу рисковать здоровьем, а тем более жизнью матери. А этого старого козла мне хоть и не жалко, но он тоже дал мне крышу над головой, так что, по сути, я ему тоже обязан, а значит, я должен защитить это место. Я боялся выпустить свои силы.        — Этот Каулитц уже должен спать, так что сейчас посмеемся. Будет знать, как угрожать нам. Отправиться к этой шлюхе!        — Не говори так громко, а то еще разбудишь этого недоумка!        Шлюха? Недоумок? Ах так, ну держитесь! Ведь я не сплю. В моей комнате все начало дрожать, на улице возле дома тоже. Шаги стихли, ребята были в недоумении.        Шланг с водой прочистит ваши гнилые мозги!        И тут шланг с холодной водой начал поливать их из брандспойта, устраивая неплохие гонки. Футболисты пытались его сбить, но шланг повиновался лишь моим мыслям. Игра «Убеги от бешеного шланга» объявляется открытой. Для первых пяти участников скидки! Смахивает на рекламу, не так ли? Мне удалось прогнать незатейливый народ. Значит, они мне мстят? Ох, ребятки, моя месть в сто раз страшнее. Вы не знаете, с каким огнем играете. Я смертельно опасен для вас, если вы вздумаете объявить меня вашим врагом. Я не ищу себе врагов, у меня их не было до смерти дорогого мне человека, моего друга.        Я был вымотан всем тем, что видел и слышал за день, а потому решил лечь спать пораньше, что было для меня необычно. Я вообще та еще соня. А ведь обычно, я ложусь только к полуночи. Я хотел увидеть хороший сон, думал о хорошем. И знаете, что лезло мне в голову? Да, Том! Молодец, возьми с полки конфетку! А, ты в туалете сидишь, ну ясно, тогда конфетка моя! Именно Трюмпер лез мне в голову. А почему? Нет-нет, я не люблю его, я не умею любить, и все тут. Не-Умею-Любить! А этот Трюмпер засел в голову и не хочет выходить. Это уже болезнь какая-то. «Трюмперомания»! О, я, конечно, не Колумб, но кое-что тоже открыл. Не Америку, но болезнь, которой я, видимо, болен. Блядь, Том, оставь меня в покое! Почему мне лезет в голову твой образ? Везде вижу твои глаза, твои дреды, вообще все вижу! Мне неспокойно на душе, очень неспокойно. Я даже побился головой об подушку. Ну, так, для профилактики, но даже это не помогло. Что со мной? Я никогда не был таким. Я даже мать чмокнул в щеку без напоминания, без привычки, а потому что захотел. И все после встречи с Томом. И что, мне теперь радоваться другу, а потом прятаться от тех, кто захочет нашей дружбе помешать? Нет, лучше тогда быть без друзей. А почему? Потому что я боюсь их потерять. Мне постоянно лезет в голову история Энди и Эшли. Они так любили друг друга, и что-то похоже на нас с Томом. И у нас, и у них дружба началась неожиданно, Энди и Эшли были разные, как и мы с Томом, Энди и я владеем телекинезом, а Эшли и Том поначалу этого не знают, пока что-то не приводит к резкому срыву, который влечет за собой убийства. Так, Том не знает о моей силе, пока все нормально. Внутри у меня похолодело: Энди не выжил в конце, а наша с ним история похожа. А что если я полюблю Тома, и тоже потом погибну? Нет, тогда завтра же скажу ему, что не хочу с ним дружить, что нам лучше не видеться. Тем более, у меня есть причина. Если выбирать между любовью и жизнью, я выберу жизнь. Мне жаль Энди, ведь он искренне любил Эшли, и психолог несет тяжкое бремя. Я не хочу, чтобы и Трюмпер так жил. Хотя, стоп, а где гарантия, что мы с Томом вообще полюбим друг друга?        Твое сердце хранит образ кого-то, к кому ты неровно дышишь. Когда придет время, ты меня поймешь. Том тоже тебя полюбил, крепко, навсегда. Я не ошибаюсь в своих словах, Билл. Когда придет время, ты меня поймешь.        Неправда, это все не так, психолог не то увидел. Том меня полюбил? Чепуха! Это не к Тому относиться, это точно. Так, а с самим Томом все будет легко. Я просто должен дать ему понять, что не намерен запускать наши с ним отношения к такому финалу. Да и к тому же, он натурал, а я гей, так что все хорошо. Том дорожит своей репутацией, он не станет общаться с таким изгоем как я. Значит, это предложение дружбы просто какой-то хитрый ход. Ему что-то нужно от меня. Или он хочет мне навредить. Да, так и есть. Предметы, словно чувствуя мое угнетенное состояние, начали дрожать. Я мысленно приказал:        Хватит…        Предметы дрожали, словно дразнили меня. Звук начал меня раздражать. Чертов Трюмпер, вот же заноза в заднице! Подумаешь о тебе, и все пойдет кувырком.        Хватит!        Некоторые книги попадали на пол, тряска увеличилась. Черт, только бы родители не услышали!        ХВАТИТ!        Все мгновенно затихло. Никаких шагов, голосов и причитаний я не слышал, значит, шум был слышен только мне. Я облегченно вздохнул и прядь моих волос с «львиного начеса» электризовалась, а потом спокойно упала на место. Чертов Трюмпер, вот кто меня за мозги тянет о тебе думать? ТЫ вообще мне безразличен, ты… пустое место… Просто оставь в покое мое сознание! Меня от тебя тошнит! Но сознание упрямо думало о нем, показывая мне нашу встречу как в кино. Одна сторона моей души мне говорила о Томе хорошо, приводила доводы, защищала его, а другая сторона души, делала все наоборот. Кого мне блин слушать? У меня мозг щас в трусы упадет от напряжения!        — Я не люблю тебя, Том Трюмпер, и никогда не полюблю! — прошептал я в пустоту.        Стараясь не думать о этом странном и непонятном мне парне, я уснул, в то время как предметы изредка подрагивали и выходили из строя…