Телекинез

POV Билл        Я ощущаю кровь… Вкус крови на своих губах… Руки горят, глаза пылают, я вижу каждую комнату, вижу каждую деталь. Мое сознание словно змея скользит, позволяя мне находится в одном месте, но при этом великолепно видеть остальные комнаты. Я ищу, но не могу найти. Не могу простить. Как такое могло произойти? Почему? Я не должен был доверять, но я доверился. И это лишило меня рассудка. Я теряю его капля за каплей. Не могу восстановить картину. Не могу сложить осколки воедино. Знание правды и истины закрывает собой жажда мести и ярость, подобная огню. Последнее, что живет во мне — это она, надежда, в виде голубой бабочки, позволяющая мне найти то, что я ищу.        Стоп, а что я ищу? Почему на моих губах кровь? А мне нравится. Это возбуждает мое желание отомстить. Но это не я… не я…        Том… спаси меня… прошу…        Когда я открыл глаза, то первое, что увидел, это парящие возле меня предметы. Я резко распахнул глаза на всю ширину, уселся на кровати и все, что парило, рухнуло вниз. Создался неплохой шум. Фак!        — Билли, сынок, что там такое? Ты в порядке? — крикнула мне с кухни мама.        Пожалуйста, только не поднимайся сюда… Прошу тебя, не поднимайся…        — Да, мам, я просто упал! — крикнул в ответ.        Угу, упал, конечно. Не иначе как упал в объятия телекинеза. Убедившись, что я ничего себе не сломал, мама крикнула, чтобы я спускался, а не то в школу опоздаю. Я запустил пальцы в волосы, которые тут же электризовались. Тело горело словно меня в печку поместили.        — Это ты во всем виноват, Трюмпер! Да чтоб ты… гитарой стал!        Проклятье, все мои мысли упрямо сводятся к Тому. Так, мозг, Том мне до фени! Сердце, Том мне безразличен! Сознание, Том мне враг! И точка! Ах вы… упрямые умные скотины. И если сердце и мозг можно в чем-то убедить, то сознание упрямо говорило со мной:        Билл, не упрямься, ты же любишь Тома, но ты боишься не своей смерти, которая возможна в таком случае, а боишься, что Том может пострадать.        Нет, меня тошнит от Трюмпера, я не хочу ни видеть его, ни слышать, ни чувствовать, и ничего больше! Я не хочу умирать молодым. Энди погиб из-за своей любви к Эшли, но они вправду любили друг друга, а вот я не люблю Тома, а значит и умирать не собираюсь! Мне жизнь важнее! И точка!        Ты упрямый баран, Билл, но переубеждать тебя я не перестану!        Да кто ты вообще такой?        Я — твой страх, твоя сила, твой внутренний голос! Я — телекинез!        — ЗАТКНИСЬ! — заорал я, совершенно забыв, что в комнате гробовая тишина, а внизу родители.        Предметы начали опять дрожать, но чем дальше они находились от меня, тем слабее дрожали. Например, предметы на тумбочке просто плясали танец дикарей, а вещи у окна вообще не реагировали, только иногда шатались. Сознание продолжало говорить со мной. Слушать я его не желал. Я схватился за лохматую голову, и начал качаться на постели вперед-назад, влево-вправо, бешено приговаривая:        — Нет-нет, оставь меня в покое…        И не мечтай, я всегда с тобой! Покой не вечный…        Раздался торопливый топот, дверь открылась просто с размаху, и в комнату ворвалась обеспокоенная мама. Она быстро озиралась по сторонам, так что я успел принять сидячее положение, чтобы она не застала меня за безумием. Она как материнское торнадо бросилась ко мне, начала щупать лоб, целовать его, осматривать мое лицо и проверять меня на наличие всех невзгод мира.        — Билли, что случилось? Ты в порядке? Может, заболел?        — Ничего, мама, просто… просто по телефону разговаривал… — ляпнул я первое, что пришло в голову.        — Это на счет Ким? — мама знает, что только плохое упоминание о Ким, может довести меня до бешенства.        — Да, шутники, блин… — потер башку я.        Мама поцеловала меня в лоб, попросила быстрее спускаться к завтраку и вышла. Я упал этим лбом на подушку. Из горла вырвался гортанный рык. Я не без злости спустился завтракать, хотя аппетита не было вообще. И с папашей я опять поругался. На этот раз он начал дразнить меня шлюхой, говорить гадости о Томе, спрашивать подставлял ли я ему свою задницу, и так далее и тому подобное. Нет, однажды я точно его убью, даже если меня семеро Томов будет держать, закопаю его далеко в лесу и скажу, что так и было! С помощью телекинеза, я заставил рухнуть его стул. Знаете, что самое классное в этом? Я вижу объект сильно увеличенным, вижу мельчайшие повреждения и изменения в структуре и воздействую на полученные результаты. Так классно наблюдать за трескающимся деревом и видеть, как папаша падает и поднимается с пола с громким матом, а после предпринимает жалкую попытку свалить свое падение на меня. Мать на его сторону не встала. Папаша разозлился:        — Этот щенок мало того, что псих, так еще и гей, и ты по-прежнему считаешь его своим сыном?        — Да! Он такой, какой он есть, и тебе уже пора начать гордиться Биллом! — вскрикнула мама, мгновенно выйдя из себя.        — Ни за что! — скривился отец.        — Хватит, больше ни слова чтобы я не слышала, — возмущенно крикнула мама. Она буквально загорелась от гнева.        — Да ты посмотри на его компанию! Шлюха Даллас и наркоман Трюмпер! И он такой же! — не сдавался отец. Да у него скоро пена изо рта повалит!        — НЕ СМЕЙ ТАК О НИХ ГОВОРИТЬ! — бешено взревел я. Я заорал от боли.        — Билл, твоя рука! — воскликнула мать.        Я и забыл, что держал в руке пустую чашку. Я не знаю, как у меня так получилось, и подозреваю, что без моего упрямого сознания тут не обошлось, но чашка лопнула в моей руке, осколки впились мне в руку, лишь чудом ее не пробив насквозь. Кровь обильно потекла на стол.        — БИЛЛ!        Отец бросился куда-то в другую комнату. Наверно, сейчас ржать будет и радоваться, или наорет, что скатерть испортил. Но нет, он приперся с пинцетом и зажимом. Продезинфицировав их, он взял мою руку и начал вытаскивать осколки.        — Как ты так умудрился? Ты придурок, Билл! — выдохнул папаша.        — Весь в тебя… — проворчал я.        Осторожно захватывая крупные куски зажимом, он легонько пошатывал их из стороны в стороны, чтобы легче было вытащить. Пинцетом, он вытаскивал маленькие кусочки. Я сидел в шоке. Какого… Похоже, что та полочка об голову была явно лишней… Я даже не стал выдергивать руку, ведь она болела просто беспощадно. Лучше пусть действительно сделает хоть что-то полезное. Усилив приток энергии к руке, я помогал осколкам выходить наружу, чтобы отец их вытащил. Когда потусторонних предметов в моей руке не осталось, я ощутил облегчение от пустоты в ранах, но боль была просто невероятная!        — Спасибо, папа, — сказал я, и тут же прикусил себе язык.        Он очень странно на меня посмотрел, вскочил, схватил инструменты, и пошел к выходу из кухни. В проеме он остановился и тихо сказал:        — Не за что, сын, — и ушел.        Мама бросилась к аптечке. Первым делом, она остановила кровотечение и промыла рану. Смазав йодом участок возле раны, она, достав бинты и мазь, смазала бинты и перебинтовала мне руку. Мазь приятно холодила раны, но в тоже время, они горели Адским Пламенем. Мама предлагала не идти в школу, но я отказался. Мне нужно поговорить с Трюмпером.        — Сынок, прошу тебя, не злись на отца, — умоляла мама, когда мы уже стояли в прихожей.        — Мам, прости меня, я не хочу, чтобы вы ссорились из-за меня, — со слезами сказал я. С каких пор я так успел привязаться к маме? С каких пор я стал проявлять к ней искренние чувства, а не холодное равнодушие? И что это со мной сегодня? Я даже отца поблагодарил!        — Нет-нет, он не имеет права тебя унижать, — мама не дала мне винить себя.        Мама обняла меня. Я обнял ее в ответ. Никогда я не был рад ее обнимать, никогда ее объятия не приносили мне такого счастья. Теперь я понимаю, что такое семья. Мамочка… а ты бы любила меня также как и мама Хилари? Теперь я сомневаюсь. Как много перемен с того самого дня, как погибла Ким и я встретил Тома. С этого дня буду любить и ценить маму. Может быть, с этого дня моя жизнь изменится к лучшему? Может быть, я даже с отцом найду общий язык? Вряд ли, но надежду отбрасывать не стоит, на ней все и крепится, с нее все и рождается. Не зря же она умирает последней. Я поцеловал приемную мамочку в щечку, поблагодарил за заботу, и пообещал как можно скорее вернуться домой. Мама удивилась и даже прослезилась, поражаясь и радуясь моей перемене. POV Эшли        Я шел по коридору вместе с Симоной Каулитц, мамой Билла, по коридору. Да, я в психиатрической больнице, в которой когда-то лежал сам. С этим местом у меня связанны не самые лучшие воспоминания. Когда Энди погиб, я был опустошен. Я сидел в палате, иногда меня привязывали ремнями к кровати, ведь я орал, звал любимого, просил его простить меня. Иногда мне казалось, что Ди обнимает меня сзади, спасая от полного безумия.        Симона вела себя действительно не совсем адекватно. Она постоянно что-то бормотала, что-то бессвязное. Иногда общалась от себя как от третьего лица.        — Это плохо, слишком сильно, не правильно, плохо, плохо, не хорошо, до этого никому нет дела, кроме меня…        — Симона, я пришел поговорить с вами о Билле,        — Билл? Мой Билл умереть! — упрямо покачала головой Симона.        — Нет, он жив, но я хочу поговорить о его даре, — я пытался достучаться к ней. Но женщина меня просто не слушала.        — Это дар Дьявола, он проклят, он проклятое дитя, Симона должна была его убить, но Симона смогла, Симону околдовали, — бормотала миссис Каулитц, безумно разглядывая свои руки.        — Это передается чаще всего от матери к дочери, от отца к сыну, и наоборот, даже если отец или мать этим даром не владели, это сложно объяснить, — спокойно говорил я ей. С Маргарет разговаривать было не легче.        — Энди Бирсак… Билл быть таким же, как и его брат… Как же это неправильно… — вздохнула Симона.        — Что вы имеете ввиду? — мигом напрягся я.        — У Билла и Энди один отец — Крис Бирсак. Они единокровные братья, — ошарашила меня Симона. — Дар уже погубить Энди, теперь он погубить и Билла, я не справиться, так же как и Маргарет. А ты любить Энди?        — Да, я люблю Энди, — кивнул я.        — А Билл кого-то любить?        — Да!        — Это неправильно, Симона хотеть научить сына жить как Господь велел, Билл все испортить, он проклят, навеки, — рассердилась женщина.        — Симона, вы должны понять, что Билл ваш сын, и он такой, какой он есть. Вы должны любить его, иначе можете потерять его навеки, — не я сдавался.        — Симона ненавидеть свой сын, он плохо, он зло. Пусть умрет!        Тут-то мое терпение и дало сбой. Я сильно разозлился, когда Маргарет начала проклинать Энди, и только просьба любимого удержала меня от того, чтобы не наговорить пару «ласковых слов» его матери. Иногда я жалел, что послушался его. Надо было вставить его мамаше мозги на место, или хорошенько приложить ее Библией.        — Да что вы за мать такая? — разозлился я.        — Что? — Симона от шока даже отступила на шаг.        — Настоящая мать должна любить свое дитя, даже если оно владеет телекинезом. Что в этом такого? Биллу нужна поддержка, ему нужна мать, настоящая мать. Вы что, готовы его ненавидеть из-за своего толкования Библии?        Симона тряслась, у нее как-будто был нервный тик, а глаза бегали по всему, что могли видеть. Я уже потерял надежду заставить ее почувствовать свою вину, как тут она начала лопотать, и в ее бормотании, я расслышал имя ее сына:        — Где мой Билл? Где мой любимый сыночек? Где мое солнышко? Я оставила его одна, я бросила его! Мое альтер-эго завладело мной. Другая Симона чтит Библию, она ею живет. Мой двойник не хочет оставить меня в покое, она берет надо мной контроль, она ненавидит моего Билла! Мне здесь никак не помогают, лекарства только сильнее злят ее. Она не свободна, она не всесильна надо мной, и это ее злит. Она хочет убить Билла, но не может, и это ее злит. Я ей мешаю, и это ее злит. Я не смогла помешать ей навредить Биллу! Да что же я за мать такая?        Симона схватилась за побелевшие из-за этих тяжелых 10 лет в психушке сухие локоны. Колени ослабевшей женщины подкосились и она упала, вырывая волосы. Я схватил женщину за запястья, не давая ей наделать глупостей.        — Я могу помочь вам сбежать и увидеть Билла, но если ваше так называемое альтер-эго проснется, мне не удастся подвести вас к Биллу. Я не хочу причинить ему вред, я хочу ему помочь.        — Тсссс, — зашикала миссис Каулитц, — она может услышать, притихнуть и когда я увижу моего Билла, проснуться и навредить ему.        Тем временем, наше общение пришлось прекратить. Пришла медсестра и увела миссис Каулитц. Симона смотрела на меня, как на спасательный круг. Выходил я из лечебницы в странном состоянии. Я вызволю Симону и дам ей увидится с сыном. Она должна поговорить с ним и снять с него то страшное проклятие, которое наложила на него, из-за которого Билл стал таким холодным и отстраненным.        Билл и Энди — единокровные братья. Такого я не ожидал. В таком случае понятно, откуда у Билла дар. Интересно, а он сам это все знает? POV Билл        В школьном дворе царила бешеная атмосфера. Я высматривал Трюмпера, думая, что мне делать: самому ему найти, пусть сам меня найдет или просто игнорировать его, чтобы сам отстал. Возле фонтана было так хорошо, что я полностью растворился в гармонии моего сознания и голосах природы, немного отключился. Но тут мое внимание сразу привлек именно тот, которого я так хочу послать куда подальше.        — Привет, Билл, — поприветствовал меня Том.        — Отвали! — кинул я.        — Почему? В чем дело, Билл? — охренел дредастый.        — Как-будто ты не знаешь! Кто пришел вчера за фотографией Ким? Кто прислал своих дружков проучить меня?        — Ты о чем? Да, я пришел с ребятами, но фотография Ким мне не нужна, я вообще не в курсе, что происходит! И кто тебя хотел проучить? — не въезжал Том.        — Не ври мне! Ты с ними заодно! Что тебе от меня надо? — выпытывал я у него, надеясь, что он проговориться.        — Послушай, Билл, прошу…        — Да отстань ты! Поэтому я и не люблю заводить друзей! Все меня предают!        Я круто развернулся и хотел было свалить подальше от него. Но Том не был готов так просто отпустить меня. Парень схватил меня за руку. За правую поврежденную руку. Слезы боли брызнули из глаз. Больно!        — ПУСТИ! БОЛЬНО! — заорал я.        Том обратил внимание на руку и увидел бинты, которые снова окрасились кровью. Отлично, раны открылись. Или вообще корку содрал и она будет раздражать кожу.        Я помогу вылечить рану, а ты не теряй зря время!        Как не вовремя мое сознание подало голос. Но о чем это он? Ну, хотя бы на счет раны я спокоен.        — Ой, прости… — покраснел Том. Ему было стыдно за это. Не будет же он пытаться искупить вину?        Том притянул меня к себе и начал критично осматривать руку.        — Пойдем, я отведу тебя в медпункт и обработаю рану, — или будет…        — Нет, не надо, я не пойду с тобой! — запротестовал я.        — Правильно, я тебя сам понесу, — спокойно кивнул Том.        Трюмпер перекинул меня через плечо. Я начал брыкаться, махать ногами, колотить парня по спине и орать:        — Помогите! Меня маньяк схватил, хочет изнасиловать и закопать в лесу!        — Я так могу сделать, если ты не успокоишься, — нарочито грозно сказал парень. — Да шучу я, — добавил Том, увидев мое лицо. — Я же не желаю тебе зла.        — Все так говорят, — презрительно фыркнул я.        Том ничего не ответил. Я уже и расслабиться успел, просто позволил ему себя тащить. Подперев подбородок рукой, я устало рассматривал пейзаж, в то время как другая рука висела просто веревкой. Том таки донес меня к медпункту, ценой синяков и ушибов, которые я нанес ему в попытке освободится. Спортсмен, елки-палки! На нас странно смотрели все, мимо кого проходил наш путь, но для меня это ничего не значило. Какое мне до них дело? Я для них пустое место, как и они для меня.        Том усадил меня на стул. Я скрестил руки на груди и сверлил дредастого злобным взглядом. Парень старался не обращать на это внимание. Взяв антисептик и бинты, он начал болезненный процесс.        — Может… расскажешь в чем дело? —осторожно спросил Том.        Я вздохнул и таки поведал дредастому о вчерашней выходке Марка и его друзей. Я ожидал что он мне не поверит, будет обвинять меня во лжи, но этого не было, наоборот, к моему удивлению, Том был возмущен:        — Да как они вообще посмели?! Они охуели вообще! Поднять руку на моего друга! Что с ними творится в последнее время? То куда-то пропадают, то тренировки пропускают, то странно себя ведут! Я с ними поговорю, обещаю! И если они замышляют против тебя что-то плохое, то я…        — Лучше скажи правду: ты хочешь мне навредить? Если да, то ты пожалеешь, что связался со мной! — исподлобья взглянул я на него.        — Билл, клянусь, я не понимаю в чем дело! Я не желаю тебе зла!        В его глазах были слезы и мольба. Тепло его глаз было у меня как на ладони. Но если он действительно не желает мне зла, и если он и вправду мой друг, почему я не могу ему поверить? Почему я ищу постоянные доводы против него?        «Потому что ты самовлюбленный идиот, Билл! Ты погубишь себя, если не перестанешь быть таким!»        Я рассвирепел на такое заявление, но виду не подал.        «Заткнись! Возможно гибели мне не избежать, но ты тогда отправишься в Ад вместе со мной! Умеешь ты, блин, находить нужный момент, чтобы разозлить меня!»        «Дурак, я тебе добра желаю и забочусь о тебе. Ты оттолкнул от себя всех, кого только мог, а я помогаю тебе снова найти свое. Ким, твои приемные родители, Том… Хоть сейчас не отворачивайся от друзей и родных и не ищи себе врагов. Они тебя уже нашли!»        Спорить дальше я не стал, могу себя нечаянно выдать, а спалится нельзя. Том, тем временем, закончил химичить над моей рукой и завязал свежие бинты. Я почувствовал облегчение.        Том немного ломался, словно хотел еще что-то спросить, но боялся то ли задеть меня за живое, то ли вообще задавать этот вопрос, но… решился таки:        — А как ты поранил руку?        Я на мгновение задумался и минутой позже ответил:        — Моя чашка была покрыта трещинами, я ее сжал, она развалилась и поранила мне руку. Я не знал, что она такая хрупкая стала.        Да, я соврал. А что мне еще остается? Сказать: «Да не обращай внимания, Том, я просто телекинетик и расфигачил чашку телекинезом!», и сделать няшную улыбку? Вряд ли он мне, конечно, поверил, но и придираться не стал. Наверное, решил, что я просто не хочу говорить об этом.        — Это тебя отец так? — все-таки придрался. Я вообще не могу ничего угадать в его поведении. Думаю одно, а получается совсем другое. Ким была для меня очевидной чуть ли не во всем, но я не всегда уделял ей должное внимание. Если бы уделил, то, может, оградил бы от опасности.        — Что? Нет! Он наоборот помог вытащить осколки, — так, а с каких это пор я защищаю этого… бля…        — Ты уже не такой, как раньше… — спокойно заметил Том.        — Наверное… — пожал плечами я.        Тут вошла медсестра. Она увидела мою руку, завопила и велела мне идти домой. Пока она, отвернувшись, писала мне освободительную записку директору, Том шепнул мне, чтобы я ждал его у школьного двора, возле фонтана. Медсестра снова закатила скандал и мы с парнем, после моего обещания пойти домой, вышли в коридор и отправились куда подальше, а если быть точнее, то во двор. Медсестра с грозным видом проследила за нами до входа в двор и скрылась на лестнице, ведущей к кабинету директора, завуча и учительской. Еще раз попросив меня подождать неподалеку, Том ушел. Куда он отправился? POV Том        Я был возмущен выходкой парней. Как они посмели даже попытаться приблизиться к Биллу? Я никому не дам своих друзей в обиду, тем более другим друзьям. Я успел сильно привязаться к пареньку. Он такой необычный. Я думал о нем всю ночь. Даже Пауле забыл позвонить, из-за чего она мне устроила истерику. Но мне плевать. Меня необъяснимо тянет к Биллу. Действительно необъяснимо. Я не могу понять причину. Но я все чаще начинаю ловить себя на мысли, что он мне безумно нравится. И эта мысль мне очень нравится. Я безумно рад, что смог кого-то по-настоящему полюбить. Но я боюсь, что он меня ненавидит или что он не отвечает мне взаимностью. Мне хочется быть с тем, кто любит меня искренне, но Биллу я, кажется, не внушаю доверия.        Картина в раздевалке была не самая классная. Парни стриглись налысо с диким кличем. Марк и раньше выглядел по-дурацки, а теперь и подавно. Решил придать себе важности. Завидев меня в проеме, Марк заорал:        — О, Том, присоединяйся, а то твои дреды не вписываются в наш… АЙ!        Я в один шаг преодолел расстояние к нему и зарядил ему со всей дури в грудь и начал колотить кулаками по морде с воплем:        — ТЫ ЧЕГО ТВОРИШЬ, МАРК?!        — Что с тобой, Томми? — не понял Марк.        — Не смей меня так называть! Ты хотел навредить Биллу? — осуждающе заорал я на него.        — Какому Биллу?        Марк пытается меня обмануть! Не ожидал от него такого. От них я такого не ожидал. Именно это вывело меня из себя еще сильнее.        — Не притворяйся! — рыкнул я. — Ты знаешь Билла Каулитца! Какого вы вчера заявились к нему? Что вы от него хотели?        — Проучить слегка, чтобы не совал нос не в свое дело! — беззаботно откликнулся Марк.        — Он-мой-друг, и никто из вас не смеет ему угрожать или даже близко стоять рядом!        — Он твой друг? Ты чего, Томми? — удивился Марк. — Это отброс общества, а мы — элита! Что о тебе будут думать люди?        — Насрать! Почему вам так важно что о вас подумают? Билл не такой как все вы, я это вижу. Да, он не популярен и не крут по статусу, но он самый искренний, самый добрый и милый человек на всем белом свете! И если мне придется выбирать между вами и Биллом, я выберу его!        — Том! Трюмпер! — орал Марк мне вслед.        Но я не обернулся. Мне плевать теперь на них. Они для меня ушли в прошлое, где я был наивным мальчиком и закрывал глаза на очевидное. Я продолжил яростно нестись в школьный двор, где меня ждал Билл… POV Билл        Ожидание затянулось. Из спортивной площадки доносились крики, но я ничего не мог разобрать. Это явно не клич футболистов и не голоса девчонок из группы поддержки, а чья-то ругань. Я сел на фонтан и снова устремил свой взор на спортивную площадку. Честно, хочется оглохнуть. Такой дикий ор. Надеюсь, это не Том там чудеса творит. Мне бы не хотелось, чтобы он с кем-то поссорился по моей вине, защищая меня. У него есть друзья, в отличии от меня. Какие-бы они не были, они его друзья, хотя мне и трудно их простить за то, что было, я не могу указывать Тому, что ему делать и кого прощать. Может, и мне их простить?        — Билл!        Вот он, идет прямо ко мне и машет рукой. Такой приветливый… Никто раньше не относился ко мне так как он. Даже Ким… Их отношения ко мне сильно отличаются. Ким была ко мне добра, но подружились мы просто после дурости и она меня жалела. Том же видит меня, он проявил ко мне доброту, он проявил человечность. Этим он меня и зацепил. Этим он и отличается от остальных. Но что еще я о нем не знаю? Могу ли я быть уверенным, что он не изменится, что эта человечность не перерастет в слабость или жестокость? Не хотелось бы, чтобы жестокость и ненависть в этом мире затмили собой умение быть самом собой, его человечность и способность к любви. Одно я могу сказать точно: в день, когда я встретил тебя, Том, я научился жить…        — Как ты? — с простотой в голосе спросил дредастый.        — Чувствую, что мне нет здесь места. Что я здесь чужой. Знаешь, иногда я хочу стать голубой бабочкой и улететь в новый мир, где не будет негатива, только свет. Он ждет меня… И однажды, я прилечу сюда на своих крыльях, а бабочка будет моим спутником…        — Но ты живешь здесь, зачем тебе тот несуществующий мир, если ты можешь изменить этот? — удивился Том.        — В этом мы разные, — ответил ему я.        — Но у нас есть и общее, — подметил Томми.        — Верно… Что для пессимиста умирание гусеницы, то для оптимиста рождение бабочки, — мудро подметил я.        — Красиво… Не волнуйся, я уверен, что мы оба обретем счастье! Мы догоним его и поймаем.        — Я считаю, что не стоит гоняться за счастьем. Счастье — бабочка, которая неизбежно ускользает, пока ты гонишься за ней, но если замереть, то она может сесть тебе на плечо…        Том был восхищен моими размышлениями и лишь улыбался, слушая меня. Никогда прежде я не встречал такого человека… Мне так с ним уютно, так хорошо, что я не хочу уходить. Хочу залезть с ним на дерево и пустится в полет. Хочу быть свободным. Но где моя свобода? Стоит ее искать или она меня сама найдет? Или она мне не светит? Неужели я буду рабом самого себя?        — У тебя есть мечты? — поинтересовался Том.        — Да, есть, как и у всех. Глупый вопрос, — подметил я.        — Да, наверное. Просто у меня есть знакомая… — пауза…        — Не та ли Паула? — с отвращением спросил я.        — От тебя не скроешь ничего, — усмехнулся Том и сложил руки в замочек.        — От меня не скроешь очевидное, — поправил я, важно подняв указательный пальчик.        Том явно получал удовольствие от нашего общения, так как его прорвало на откровения. О, рифма!        — Ну, в общем, я общался с Паулой, и она считает, что мечты не стоят жизни. У нее не существует понятия «мечта», есть только «стремление», да и то не к самому лучшему.        А вот с этим я очень даже согласен. Жизнь Паулы не знала лишений, кроме того, что она не знала смысла. У Паулы его просто нет, и мне ее жаль. Наркотики, проституция, никотин и алкоголь — это ее смысл, это ее жизнь.        — А я мечтаю завести свой сад, растить там цветы, продавать их, — продолжил мечтать Том, — а еще хочу играть в рок-группе. Я играю на гитаре.        — Я тоже хочу играть в рок-группе. Я отлично пою. А какой для тебя смысл в садике? — что у него на душе? Не хочу совать свой нос, но он сам меня пустил туда. Он мне доверяет, хоть мы и мало знакомы.        — Бабочки, — ответил Том, а увидев мой недоуменный взгляд добавил: — Мне кажется, что их у меня нет, а в каком смысле нет — не понимаю…        — Ох, Том, не гонись за бабочками — они не терпят насилия. Не ищи их — они даются только тем, кого они знают. Ухаживай за своим внутренним садиком — и они сами прилетят к тебе. И среди них обязательно будет голубая бабочка.        — Ты очень красиво говоришь, — тихо проговорил Том.        — Я говорю то, что думаю и чувствую. В этом меня не обманешь и не заставишь действовать по-другому.        — Знаешь, ты настолько чувствителен, как будто ты часть этого мира, этой природы. Ты словно не человек. Ты что-то другое. Прекрасное, неземное, необъяснимо великолепное. Как ты это делаешь? Ты что-то знаешь?        — Я просто часть природы, — я смотрел на чистое небо в отражении кристальной воды. — Ты должен уметь говорить с природой на ее языке, уметь видеть ее и понимать, слышать и чувствовать. Чтобы подружиться с бабочкой, нужно сначала самому превратиться в кусочек природы. Выключить из себя человека, затаиться внутри — и представить себя деревом, травой или цветком. Или бабочкой…        Том тоже посмотрел на небо, но не так как я.        — И кем ты себя видишь? Кто ты в этой природе? — спокойно спросил Том, неудачно стараясь скрыть свой интерес.        — Ты знаешь ответ на свой вопрос, — повернулся я к нему и немного опешил: Том стоял ко мне ближе, чем пять минут назад, и смотрел на меня внимательно, даже с какой-то неведомой мне теплотой. Я отодвинулся и смутился. Дредастый выглядел расстроенным.        — Но я хочу услышать ответ из твоих уст, — бесхитростно молвил Том.        — Я — голубая бабочка!        Том так добр ко мне. Мне приятна его забота и его неподкупность. Может, он и вправду любит меня… Но я боюсь, что я заблуждаюсь. Я боюсь полюбить кого-то, особенно Тома. Я боюсь, что мои чувства растопчут, сожгут, сотрут в порошок. А вдруг это не взаимно? Человек, который любит без взаимности — подобен бабочке! Он видит солнце и летит к нему, всё ближе и ближе! Но рано или поздно солнце сжигает его крылья и он падает на землю! А я не хочу упасть, сожженный до тла, падая, замечать свои горящие крылья, не имея возможности остановиться и затушить их, чтобы сделать еще один последний взмах крыльев, способный спасти мне жизнь. А что же тогда будет с моей душой? Она ведь хрупкая. Душа похожа на хрупкую бабочку, одним неловким движением можно причинить ей боль и не поправимые повреждения. Нужно обращаться с ней бережно, беречь от людей, которые жаждут поместить ее в коробку под стеклом, для своей коллекции…        — Эй!        А вот и еще один коллекционер! К нам подходил Марк, тот Марк, которого я хотел чуть ли не убить. Том нахмурился и закрыл меня своим телом. Мне что, грозит опасность?        — Марк? Чего тебе? — грубо спросил Том, всем своим видом показывая: «Тронешь Билла — пожалеешь».        — Слушай, Томми, — потер затылок капитан футболистов, — я погорячился и ты прав: зря мы так поступили. И я хочу извиниться.        — Не стоит. Я тебя прощаю и зла не держу, — покачал головой я, и с удивлением осознал, что сказал правду.        — Ты великодушен, Каулитц! Я хочу искупить свою вину — я поступил очень плохо. А поэтому, я могу одолжить вам на ночь летний домик в пригороде, принадлежащий моему отцу. Можете провести там ночь, и отказ не принимается.        Я покраснел, но надеялся, что этого никто не заметил. Том подозрительно поглядывал на Марка, но через несколько минут он согласился. Марк улыбнулся и пожал нам руки, сказав, что завтра завезет нас туда.        — А что нужно от нас? — спросил я.        — Возьмите себе одежды на ночь, а остальное там и так есть, — важно ответил Марк, приняв позу «а-ля крутой парень».        Попрощавшись, Марк ушел в спортивный зал к своей команде, а я повернулся к Тому и спросил:        — Чего это он? Так сразу мнение поменял и извинился. Я ему не очень доверяю.        — С чего ему нас обманывать? Не бойся, он ничего нам не сделает! — махнул рукой Том, словно это был какой-то пустяк.        Я не хотел спорить, а потому согласился с ним. Может быть, я настолько долго не доверял людям, что вижу злой умысел у всех, кто рядом со мной? Нет, так нельзя. Все люди разные. Может, Марк и вправду не такой плохой, как я о нем думал? Надо учится смотреть на людей по другому, не подозревать их во всех грехах и бедах. Но моя сила… Вдруг, она меня выдаст? Нет, все будет хорошо!        — Ладно, тебе пора домой. Хочешь подвезу? — Том выдохнул теплый весенний воздух и обратил взор ореховых глаз на меня.        — Не нужно. Не хочу снова скандалов. Могу поспорить, что отец меня не отпустит. Придется прорываться с боем, — вздохнул я, представляя реакцию отца. Ну что ж, одобрение мамы мне обеспечено.        — Тогда до завтра, Билл, — помахал мне Том и пошел в другую, противоположную мне сторону.        — До завтра, Том, — улыбнулся я и пошел домой. Теперь уже точно домой.        Ладно, завтра все и увидим, не нужно сейчас забивать себе голову всякой хренью. Я должен верить в лучшее. Но вера столько раз меня подводила. Придется утром поговорить со своим сознанием. POV Автор        Марк подошел к повороту на стадион, рядом с спортзалом, где его ждала блондинка. Она посмотрела на него своим хищным взглядом.        — Сделал?        — Сделал! Они купились, Паула, — засмеялся Марк. — А этот придурок Каулитц меня простил! Ха!        — А Томми?        — Ну, Трюмпер мне сперва не поверил, но он же первый и согласился. Наивные… — презрительно фыркнул Марк.        — Помни: мне плевать на этого Каулитца, я просто хочу от него избавится. Я вижу, как Том на него смотрит. На меня он так никогда не смотрел. Я вижу, что он любит этого пацана, и это меня очень бесит. Я хочу избавиться от Каулитца, но Том при этом пострадать не должен. Думаю, скоро Тому не захочется общаться с Биллом. Я хочу заставить Каулитца страдать, хочу окунуть его в грязь! — блондинка сжала свои ужасные ногти в кулаки, представляя свои самые жалкие фантазии, не подозревая, что ждет ее впереди. — И первая часть плана успешно выполнена. А вторая и третья в процессе. Твои подставные готовы? — обратилась к Марку Паула.        — Готовы. Завтра они уже будут там.        Паула гадко засмеялась, а ей вторил такой же отвратительный смех Марка. Бедные, они даже не знали, что уготовила им судьба. Они не ведали своей скорой гибели. Их жалкая, никому не нужная и всеми забытая, и ими тоже, жизнь уже подходила к своему концу. Они ничего не оставят после себя. Ничего, кроме ужасной памяти и вечного негатива. Только Смерть будет их помнить, ведь она их заберет… Но еще не время… Еще не время…