Обрати на меня внимание

      Антон вздрагивает, когда Арсений Сергеевич останавливается рядом с ним, в шаге от кровати, и, убрав руки в карманы брюк, гипнотизирует его взглядом, от которого хочется спрятаться, да только вот негде. — Шастун, какого черта с тобой происходит? — и финальный удар в виде главного вопроса, ответить на который тяжело даже самому Антону. Юноша садится, поднимает робкий взгляд и тут же желает опустить его, только бы не видеть в глазах собеседника штормящий океан, в который он и сам сейчас предпочел бы броситься, чем говорить с кем-то о себе. — У тебя какие-то проблемы? — выдыхает Арсений, обводя взглядом скромную, но чисто убранную комнату. На столе стоит свежий несъеденный суп и чашка зеленого чая. Шастун молча мотает головой из стороны в сторону — что вы, я в полном порядке. — Просто болею, — нашелся он. Вот тебе и отмазка по всем пунктам: насчет сна, еды и прогулов. А сигареты — это ведь как хобби, давно с ним, поэтому не считается симптомом?.. — А я другую версию слышал, — хмыкнул мужчина, и все же протянул ладонь ко лбу мальчишки, на пару секунд прижимаясь пальцами и поправляя укладку челки в смазанном жесте. А у Антона снова припадок, мимолетное ощущение, что он может быть любим и за него могут волноваться, как и за других людей, каждый день сплошным потоком сочащихся мимо него. И от этого ощущения кругом идет голова. Или это от голода, который преследует его уже чуть больше двух суток? В детстве он привыкал есть мало и не часто, и мог продержаться без напряга все три дня, прежде, чем снова прокрасться на кухню и по-быстрому что-то оттуда стащить. — Ты бы видел себя со стороны, — тихо, почти шепотом говорит ему мужчина, придирчиво осматривая его бледную кожу, еще немного, и она по оттенку сольется с листом бумаги. А еще он либо стал стройнее (серьезно?), либо такое ощущение создавалось на общем фоне. — Я в порядке, — и фраза звучит так жалко, что даже не закрадывается мысль «не врет ли он?» — она просто повисает в воздухе в утвердительной форме. — Порядочнее нет, — фыркает брюнет, отводя взгляд в противоположную стену на пару секунд и снова возвращая его на все тот же бледный силуэт. — Завязывай с этой херней, пока тебя из универа не поперли, — советует или наставляет — неважно. Арсений выговорился — Антон услышал. — Рассказывать, что у тебя случилось, ты, конечно же, не будешь? — Антон усмехается, глядя в пол и пару раз качает головой вверх-вниз, отрешенно, не замечая этого, и лишь потом говорит вслух: — Нет, — просто и емко, без пафосной предыстории или вступления. Он даже представляет себе на миг эту историю и не сдерживает нелепой в данной ситуации ухмылки. Я просто загонял самого себя, ну, знаете, бывает же, осознаешь, что живешь слишком скучно, и копаешься в собственных мыслях, находя там такие моменты, от которых блевать хочется. А еще я немного зависим от вас, кажется, а лучшее лечение — это полное игнорирование. Как с наркотой: ты не завяжешь, пока не закончишь принимать. — Ты заставляешь меня волноваться, — хмурится мужчина, садясь на корточки напротив, наконец, имея шанс заглянуть в зеленые глаза. — Извините, — шепчет Антон, а у самого глаза от чего-то пощипывает. Когда осознания еще нет, а предчувствия уже заселяются в душе — наступает время эмоций. Он ощущал, как все два дня был не прав, считая, что не нужен Арсению Сергеевичу, что вообще его не волнует и является очередным знакомым в длинном списке. И все это навалилось с простой фразой и искренностью голубых глаз напротив. Да, ощущал, но не осознавал. Не здесь и не сейчас. А глаза все равно пощипывает, сука. — Ты из комнаты хоть выходил за эти двое суток? Пошли, проветрим тебя, а то сигаретами тянет, не могу, — морщится мужчина, отстраняясь. Антон и забыл, что уже не первый день носил одну и ту же кофту, а курил в комнате, только форточку открывал, и вещь впитала в себя все пятьдесят оттенков табачного запаха. — Давай-давай, вперед, — подталкивает его преподаватель, поддерживая за локоть, когда парнишка рывком поднимается с кровати и его едва-едва ощутимо ведет в сторону от мимолетного головокружения. Его снова подташнивает, и очень хочется есть, а вместе с тем и не хочется одновременно. Странное состояние.       В полнейшей тишине студент и преподаватель вышли из подъезда на улицу, и остановились на крыльце, втягивая холодный воздух, от которого у Антона поначалу голова идет кругом — так он отвык от этой свежести. Легкие словно выпускают наружу пропитанный дымом, пеплом и пылью воздух и восстанавливают баланс с помощью чистого, совершенно легкого, вдыхать который — сплошное удовольствие. Но руки механически тянутся в карман за сигаретой, к которым он особенно сильно пристрастился в последние дни. Рука Арсения тут же накрывает его ладонь, в которой зажата пачка сигарет. — Даже и не думай, — строго говорит он, вынимая из податливых пальцев коробок с ядом и кладя его в карман пальто. Антон прерывисто вздыхает, припадая руками к перилам и опираясь на них, облегчая себе не совсем простое задание — стоять. Его состояние скачет от прекрасного, легкого и беспечного к болезненному, идущему со всем букетом: тошнота, головокружение, в особенности слабость и головная боль. Американские, мать его, горки. — Ты как? — жалостливо спрашивает его брюнет, пару раз успокаивающе проводя по спине, заставляя кожу покрыться мурашками. — Не хуже, чем час назад, — вздыхает Антон, не произнося вслух окончание фразы: но и не лучше.       И они стоят молча еще минуты две или три. Когда Арсений предлагает идти обратно, потому что на улице действительно прохладно и руки уже дрожат от холода, Антон согласно качает головой, делает шаг назад, теряя опору в виде перил, и почти заваливается на бок, когда ноги подгибаются сами собой, а в глазах «пестрит» разнообразием черно-серых кругов. Он чувствует сильные руки на своей талии и плече, и от рывка подается вперед, поспешно утыкаясь в короткий воротник пальто Арсения Сергеевича, который что-то говорит, а Антон просто цепляется за сознание, не вникая в речь, и выхватывает обрывки лишь нескольких фраз: «Это ненормально…», «Я вызову скорую, если ты не…», «Антон»…       Юноша замирает, когда действительно слышит полный вариант своего имени из уст преподавателя. Не Шастун, как всегда, а Антон. Арсений, рыкнув, прижимая к себе мальчишку плотнее, закидывает его руку себе за плечи, и ведет наверх, пока юноша едва ли переставляет ноги, желая разлечься прямо на этом полу. Когда Арсений порывается взять его на руки, мотивируя, что так быстрее, Антон мотает головой, прикладывая больше сил и старания, чтоб скорее добраться до комнаты. — Упрямый… — поджимает губы брюнет, когда они преодолевают лестницу и сворачивают в коридор. Пока Арсений отворяет комнату ключом, Антон глубоко дышит, привалившись к стене и переводя дыхание. — Пойдем, — и снова помогает ему добраться до кровати, на которую Шастун буквально завалился, удовлетворенно накрываясь теплым пледом с головой, стыдясь сейчас даже смотреть на мужчину и видеть в его глазах застывшее осуждение. — Спать собрался? — интересуется мужчина, проходя к противоположной части комнаты и активируя работу чайника, давая понять, что домой он пока не собирается. — Да, — буркнул Антон, не желая выползать. — Зря, — тут же несется в ответ, и снова слышатся шаги по комнате — мужчина замирает напротив него, сложив руки на груди. — Не хочешь, чтоб я к тебе лез — пожалуйста, но вот поесть ты просто обязан, иначе я отсюда не уйду, — заявляет Арсений Сергеевич, придвигая ближе к себе тарелку супа. — Антон, я серьезно, — строго добавляет он, и лишь после этой фразы из-под пледа показывается голова Шастуна. — Не уверен, что не выблюю это сразу же, — морщится Антон, приподнимаясь и садясь в кровати, с грустью смотря на еду, которая вроде и была желанной, и столь же нежеланной одновременно. А еще взгляд голубых глаз отвлекал, гипнотизируя его, улавливая малейшее действие. Ну как тут поешь? — И зачем было себя так доводить? — вздыхая, то ли упрекнув, то ли выражая заботу, задался вслух вопросом Арсений, подходя к стеллажу с парой кружек и заваривая завалявшийся в углу кофе. Воспользовавшись моментом, Антон начал быстро зачерпывать суп, тут же проглатывая, не разбирая вкуса, только бы скорее расправиться с едой без пристального взгляда, который смущал настолько, что страшно было ошибиться в таком простом процессе, как поглощение еды. Ну или же Антон был совсем тронутым на голову и вылилось это все в подобные сдвиги. В следующий раз голубые глаза выхватили пробежавшую вихрем мимо фигуру, когда Шастун почувствовал, как к горлу подкатила неописуемая тошнота и он бросился в коридор, залетая в ванную комнату, благо, свободную. Успев лишь разве что защелкнуть щеколду, он почувствовал комок рвоты, ненадолго вставший поперек горла.       Антон без сил опустился на кафельный пол, выбрав наименее грязный участок. Руки мелко дрожали, желудок сводило болезненными спазмами, но рвать было больше нечем, желчью, разве что. В голове шумело. — Антон? — раздался неуверенный голос за дверью и последующий стук. Юноша, отталкиваясь руками от пола, кое-как поднялся на ватные ноги и, придерживаясь за стенку, прошел к раковине, быстро умылся и набрал немного воды в рот, чтоб выплюнуть ее с остатками рвоты, а после прошел к двери, снимая щеколду и потянув ее на себя. На пороге застыл Арсений Сергеевич. Мужчина замер, так и не опустив руку, которой собирался вновь легонько ударить по дереву. Он всматривался в резко побледневшее лицо мальчишки, чьи глаза были красными, ресницы мокрыми, а на щеках дорожки слез. Как-то рефлекторно у Антона всегда наворачивались слезы, когда его тошнило, и он не уверен в том, насколько это нормально. — Ты бы себя видел… — наконец, выдыхает Арсений, делая шаг в сторону, пропуская юношу вперед. Антон держался за стенку, но в итоге преподаватель, вздохнув, все равно, несмотря на слабые протесты, обхватил его за тонкую талию, помогая дойти до комнаты. — Я вызову врача, — сообщает мужчина, стягивая с Антона теплую кофту, в которой он ходил на улицу, и так до сих пор и не снял, после легко толкнул в грудь, вынуждая лечь прямо, и расшнуровал его кеды, стягивая и их тоже. — Не нужно, — просит юноша, и голос звучит совсем жалко и слабо. У Арсения, если честно, от такого вида Шастуна что-то сводит внутри и бьет его по ребрам, под сердцем, заставляя вздрагивать и бороться с желанием притянуть к себе шатена и обнять руками, успокаивающе гладя по спине и разрешая уснуть в таком положении. Брюнет резко машет головой, прогоняя такие мысли, и вновь возвращается в реальность. — У тебя такое было уже? — переводит он тему, накрывая лоб мальчишки рукой, сверяясь, не поднялась ли у него температура. Антон закусывает губу, припоминая еще как минимум три-четыре таких случая, но было это довольно давно, в классе 9 и разок в 10, кажется. — Да, — признается Антон, и в ту же секунду ловит на себе неверяще-взволнованный взгляд. Кажется, от него ожидали другого ответа. Упс. — Завтра я буду в порядке, — успокаивающе произносит юноша, поворачиваясь на бок, лицом к преподавателю, который сидит напротив на стуле и прожигает в нем дыру. Антон даже делает успешную попытку улыбнуться. На троечку, конечно, но за усилия можно даже четверку влепить. — И часто с тобой подобная херня происходит? — интересуется Арсений, стараясь не взболтнуть лишнего, но слова вырываются сами собой. — Бывало… раньше, — уклончиво говорит юноша, и в этот момент дверь в комнату отворяется и на пороге показывается Катя. Она виновато улыбается ему, понимая, что могла лишь усугубить ситуацию, подключив Арсения, но, кажется, не прогадала и сделала верный выбор, подтверждением тому служит преподаватель, который все еще не ушел. Девушка молча кивает головой в знак приветствия, и ее действительно настораживает тишина в комнате. А где же смех и веселые шутки? Она зачем перехватила Арсения Сергеевича по дороге, когда тот направлялся к парковке, чтоб свалить домой, и почти за шкирку привела его сюда? — Что вы уже не поделили? — хмыкнула она, подходя ближе, все еще настороженная затишьем, а потом в глаза бросился бледный оттенок лица Антона, его покрасневшие глаза и совсем уж не здоровый вид. Он явно выглядел лучше, когда она уходила, если можно это так назвать. — Что вы сделали с моим Шастунишкой? — она косится на Арсения, а он, словно провинившийся подросток, опускает голову вниз, не отвечая. Эта картина почему-то вызывает у Антона улыбку, и оттого Катя смотрит на него еще страннее. — Кать, все в порядке. Я в порядке, — добавляет он, и преподаватель, на миг сжав и разжав кулаки, чуть ли не рычит. Мелкий упрямый засранец с девизом по жизни: «Я в порядке. И я пиздабол».       Антон отчаянно краснеет, когда Арсений Сергеевич во всех подробностях рассказывает Кате о произошедшем, включая протесты Антона, и про вызов врача тоже. А после речи уже два негодующих взгляда уставлены на растерянного юношу, не нашедшего решения лучше, чем с головой уйти под плед и сделать вид, что его тут вообще нет. Арсению звонят, он извиняется и выходит в коридор, а после возвращается лишь для того, чтоб сумбурно передать ребятам, что должен срочно ехать, в университете ожидается проверка и всех преподавателей срочно собирают, чтоб они сейчас же бросили все свои дела и заполнили все необходимые документы и журналы. Арсений порой ненавидел свою работу за подобные нюансы. — Наберешь меня, если будут изменения, — шепотом просит мужчина, протягивая обрывок бумаги с номером своего мобильного, который был написан найденным на столе зеленым фломастером. — И присмотри за ним, — вслед бросает он, окинув взглядом изломленную фигуру, накрытую с ног до головы пледом, прежде, чем покинуть общагу и сесть в машину.