***
Утро учебного дня начинается с объявления предметов, по которым первокурсникам предстоит сдавать зимнюю сессию. Антон отчаянно надеялся, что его эта жуть обойдет стороной, наивный, но вот уже три предмета было в списке, а четвертый оставался под вопросом. Два преподавателя решали меж собой, кто дает на сдачу свой предмет зимой, а кто возьмет на себя предстоящую не так скоро летнюю сессию. Дискуссию, кстати говоря, вели Арсений Сергеевич и Павел Алексеевич, преподающий у них политологию. Шастун, скрестив пальцы, мысленно молился на философию, так как ко второму предмету пока не был готов совсем. На часах был полдень, а значит стартовала пятничная пара по философии, стоявшая предпоследней в расписании. — Павел Алексеевич, ну имейте совесть, я только месяц как работаю, — развел руками философ, как его мысленно стал прозывать Шастун. Оба преподавателя боролись за то, чтоб «откосить» от сессии своего предмета, хотя в представлении Антона преподы напротив боролись за свою дисциплину. Что же, возможно такое рвение вызвано тем, что учителя были относительно молоды и брать на себя лишнее не хотели. — А мои не сдадут, у них материал плотный, нихера не успеваем, — фыркает мужчина в ответ, Антон даже прокашлялся, прикидывая: почудилось ли ему, или преподаватель сейчас действительно выругался, что, как ему тоже казалось, не совсем правильно. «Универ — сборище занудных и старых дядек, теток и не пойми кого» — так ему описывал свое обучение один давний знакомый. Что же, он, видимо, просто не учился в их городе на менеджера. — Шастун вон дуб дубом, — Антон вздрогнул, осознав, что обращались действительно к нему. Какого хуя? — Ой, давай вот Шастуна не трогай, — на миг отводя взгляд, фыркнул Арсений, убирая руки в карманы и уверенно глядя оппоненту в глаза. — Зато по философии шарит, — добавляет он, вызывая в голове Антона тот еще диссонанс. Юноша тупо продолжал сидеть за второй партой, где внизу, возле кафедры, назревали те еще баталии. — Ну так и бери на себя, а то влеплю твоему ушастому двояк, и будет это на твоей совести, — Антон медленно сползает под стол, съезжая по стулу, одновременно накрывая голову книгой. Только бы не… — Шастун! — в один голос произносят мужчины, оборачиваясь к нему. Блять. — Вот тебе что сдать проще? — спрашивает Павел Алексеевич, но пристальнее на него смотрит все же философ, ожидая очевидного вердикта. — Ну-у… э-э-э… философию, — краснеет он, садясь как положено. Политолог торжествующе хлопает в ладоши, что-то не так громко говорит Арсению и уходит с видом победителя. Антон ловит на себе явно не предзнаменующий ничего хорошего взгляд голубых глаз. Преподаватель указывает в него пальцем, и цедит сквозь зубы: — Только сдай не на пять, — кажется, мысленно прибавляя «гаденыш», или что похуже. Шастун скулит, падая мордой в парту и накрываясь-таки учебником. Не в то время не в том месте, да, Антон? Нет бы сидеть в столовке, как твои одногрупники, но нет же — выделился, приперся раньше всех в кабинет. Со звонком помещение заполняется студентами, которым незамедлительно объявляется новость: — Значит так, щеглы, последний экзамен, замыкающий ваш круг Ада под названием «сессия» — по философии. Не скупимся на благодарности Шастуну, который повлиял на принятие решения, — Антон напряженно осматривается по сторонам, ловя на себе озлобленные взгляды и даже пару неприличных жестов в свой адрес. Он ощущает укол обиды за такое оглашение своего имени на всю аудиторию. Ну, а вот как ему поступать? Ну выбрал бы он политологию, и что? Его Павел Алексеевич, кажется, и так недолюбливает, да и их курс по этому предмету еще хуже шарит, а философия у них хоть каждый день. Нет бы побыть благодарными, скоты. — Я серьезно, благодарите, он спас вас от политологии, — неожиданно добавляет Арсений, словно прочитав мысли Антона. Взгляды однокурсников как-то резко меняются, да и многие, успевшие проявить к нему пару «ласковых» жестов и слов, стыдливо опускают головы, не все, конечно, и все же юноша испытывает облегчение напополам с удовлетворением. Так бы сразу. — Только не расслабляться там! Ладно, давайте начнем с какой-нибудь детсадовской фигни… эпоха Возрождения. Пф-ф, проще некуда, — комментирует он, пролистав последнюю запись в блокноте, где, видимо, подмечал пройденные темы. — Начнем с повторения временных рамок… Шастун, жги, моя радость! — коварненько лыбится преподаватель, с интересом обращая взгляд на замявшегося от такого к себе внимания мальчишку.***
Пара проходит не так спокойно, как предполагалось, ведь Арсений Сергеевич то и дело норовит «дернуть» Антона очередным вопросом или искрометной шуточкой, порой больше напоминающей стеб. Всякий раз мальчишка отдувался за всю аудиторию, и делал это с успехом, пока не прозвучал неожиданный вопрос, совсем не касающийся эпохи Возрождения, но так сильно напоминавший ему о первых парах по философии: — А что Шастун скажет нам про типы человеческого мировоззрения? — с довольной улыбкой тянет преподаватель, наслаждаясь округлившимися глазами Антона и его приоткрывшимися губами. — Э-э-э… а они тут при чем? Мы же, ну, эм, проходили, — мямлит юноша, судорожно листающий конспект, потому что, блять, он реально снова забыл ответ на этот вопрос, который, кажется, будет преследовать его до самой смерти наравне с запоминающимся взглядом потрясающе голубых глаз. — А при том, радость моя, что мы все готовимся к сессии, — напоминает ему Арсений Сергеевич, торжествующе хлопая в ладоши пару раз, как девочка-подросток, встретившая кумира, чьими фотками обклеены обои в ее комнате. — Ну я ж не все, — бурчит он в ответ, вздыхая и вновь перелистывая тетрадь в обратном порядке, умудрившись упустить нужную тему. — Шастун, для меня ты — все, — все так же воодушевленно вздыхает Арсений Сергеевич, прикладывая руку к сердцу и драматично прикладывая ладонь второй руки ко лбу. В драматический бы, блять, шел преподавать, шутник херов. Однокурсники фоном хихикают, а некоторые в открытую уссыкаются, кто-то даже озвучивает вслух обидное «Шастун — девчо-о-онка», но преподаватель резко осаждает зазнайку, напоминая, что тот имеет право открывать рот только в том случае, если хочет ответить, и переводит заданный Антону вопрос на этого самого «зазнайку», вгоняя в краску теперь уже новую жертву.***
Покидая университет, Антон цепляется взглядом за две знакомые фигуры, замершие на парковке, около машины Арсений Сергеевич и Павел Алексеевич что-то обсуждали, а после тепло попрощались, пожав друг другу руки и приобнявшись. Ну вот и какого хера? То они ругаются за сессию, то на меня все стрелки сводят, а все равно тем же днем стоят на парковке и беседуют как два лучших друга. То ли я дурак и чего-то не понимаю, то ли они прибацанные. Антон думает о своем, слушая музыку в наушниках на полной громкости. Как-то плавно образы мужчин сменяются сравнениями эпизодов: когда в универе только начались пары по философии, Арсений стебал его точно так же, потом был перерыв, и вот снова та же история. В итоге мальчишка совсем погрузился в себя, свои воспоминания и мнения на каждый счет, настолько глубоко ныряя в свое подсознание, что совсем отключается от пространства вокруг и на автомате бредет в общагу, а когда под ногами появляется асфальт, покрывавший трассу, то до юноши, наконец, доходит, что раз уж переходит в неположенном месте — нужно хотя бы оглянуться по сторонам было, а то как отчаянный дурак — прет напролом. Стоит ему поднять взгляд, он видит перед глазами мчащееся на него авто, до боли знакомое, если честно. Когда он рывком стягивает с себя капюшон и отскакивает в сторону, наушники вылетают из ушей и он слышит сигнал клаксона. Антон падает на асфальт и интуитивно продолжает закрывать голову руками даже тогда, когда вокруг стихает и клаксон, и звук мчащейся машины, которая лишь благодаря быстрейшей реакции водителя тормозит буквально в полуметре от дрожащего тела. Блять, блять, блять. Это же ебаный студенческий городок, откуда на этой трассе нахуй машина, они тут только ночью и в час пик. — Ты придурочный совсем?! — кричит на него мужской голос, чей обладатель вылетает из машины и громко хлопает дверью. — Антон, блять… — рычит Арсений, рывком падая перед ним на колено, хватаясь руками за его ладони и с силой оттягивая их от лица, внимательно всматриваясь. А зеленые глаза напротив полны такого испуга, что сомнений нет — он не нарочно. — Я… — пытается оправдаться юноша, но его молча берут за подмышки, поднимая, словно тряпичную куклу, и уволакивая в сторону от трассы, где безопаснее — на обочину. Пару зевак, шедших мимо, даже не остановились, словно бы такое происходило каждый день в их небольшой обители. — Антон, блять… — часто и громко дыша, словно после марафона, только и говорит Арсений, но оставляет попытки донести до юноши хоть что-то вразумительно и останавливается, начиная прерванную речь с других слов: — До зебры двадцать метров. Двадцать, блять, метров! — зло выпаливает преподаватель, а юноша тяжело дышит, привалившись к стене, еще не до конца понимая, что произошло. Его колотит, дыхание спирает, а сердце учащенно бьется. Я мог умереть. Я. Мог. Умереть. Шастун осознает, какую глупость совершил, когда кидает взгляд вдаль, и понимает, что переходил буквально в пятнадцати-двадцати метрах от поворота, за которым видно его не было. Если бы машина ехала быстрее — он точно был бы замят под колеса, но благо Арсений Сергеевич был порядочным водителем и соблюдал максимально допустимую скорость в обитаемом районе. — Ты сам в порядке? — резко ведя по лбу рукой, стирая мелкие капли влаги, выступившие под челкой, спрашивает Арсений, внимательно ведя взглядом вдоль тела Антона. На руках пара царапин, наверняка останется несколько синяков от того, как резво он упал на асфальт, но большого ущерба почти состоявшееся ДТП не принесло. «И слава Богу» — мысленно прибавляют оба, не сговариваясь. — Да, я… да, — тупо повторяет Антон, все еще не в силах набрать в легкие достаточно воздуха, чтоб больше не нуждаться в нем так сильно. — Я не ожидал, что здесь в такое время ездят машины, — признается он, желая добавить какие-то извинения за причиненный стресс, но слова застревают в глотке. — Только Кате не говорите, она меня убьет, — вместо желаемого произносит мальчишка, замечая легкую истеричную улыбку, скользнувшую по губам преподавателя. — Скорее меня, — добавляет он, хлопая Антона по плечу и кивая на машину. — Ты едешь со мной, мне так спокойнее будет, — командует он, идя к машине, не оборачиваясь, уверенный, что малой поплетется следом. — Нет, блять, не заметить машину, Шастун! — снова вспыхивает он, садясь на водительское сидение и пристегиваясь. Антон виновато пожимает плечами, занимая соседнее кресло и пряча дрожащие руки в бездонных рукавах пальто.