***
Антон падает лицом в подушку, тут же накрываясь одеялом, только они оказываются в его комнате. — Нда-а, ты ешь вообще? — оглядывая стопку чашек из-под чая, задался вполне логичным вопросом Арсений, не найдя взглядом ни одной грязной тарелки или чего-нибудь съестного. Судя по характерному звуку, преподаватель опускает на кухонную тумбу шуршащий пакет и начинает вынимать оттуда какие-то препараты, попутно ставя кипятиться чайник. — Антон, не игнорируй меня, пожалуйста, — и снова по имени. Антона слегка потряхивает от холода, но он уверен, что конкретно эти мурашки вызваны вовсе не болезнью. — Извините, — лепечет он из-под своего укрытия, и испуганно распахивает глаза, когда с него сдергивают одеяло. — Измерь температуру, — даже не просьба, а скорее указание, и в глазах столько нежности, что он уверен: такой тон лишь скрывает волнение. И в душе от этой мысли теплеет. Он старается просунуть взятый из рук преподавателя градусник под свою кофту с высоким воротником, но удрученно шипит, когда у него все валится вон из рук. Арсений молча подает ему свежую футболку. Мальчишка, кивнув, рывком стягивает с себя верхнюю одежду, планируя сменить ее на более домашнюю вещь, но… … упс. Он как будто в замедленной съемке видит, как взгляд Арсения Сергеевича лишь на миг скользит по его телу и мужчина уже собирается тактично отвернуться, но в глаза бросаются белые шрамы, исполосовавшие всю ключицу. Он замирает. Антон в панике, потому что, блять, никто еще никогда не видел его уродских шрамов, которые он наносил лезвием довольно давно, когда старался успокоить себя и не сорваться, потому что вечные скандалы в семье накаляли атмосферу до предела так, что хотелось либо выть, либо резаться: он делал и то, и другое. Юноша спешит скорее надеть футболку, но на второе его плечо, чистое от увечий, резко опускается рука Арсения Сергеевича, который вдавливает его в кровать, не разрешая двигаться или спрятаться. У Антона внутри бушует столько эмоций, что он в полной мере начинает осознавать термин «большой взрыв», потому что внутри него целая блядская галактика, которая идет по швам, потому что гребаный Арсений… Просто Арсений. Шастун напуган и загнан. Самый близкий для него человек видит его слабость, которую он скрывал годами и провалился на простой футболке. Страшно, обидно, противно от самого себя… на глаза наворачиваются слезы, а когда на него, наконец, переводит взгляд Арсений, все еще плотно сжимающий его плечо, он начинает дрожать по меньшей мере как жертва изнасилования. Злость. Непонимание. Волнение? — Антон, — и голос звучит совсем иначе, чем всегда. Это не тот Арсений Сергеевич, который водил его в кино, не тот, с которым он делит их стол в кафе, почти в самом конце зала, и это точно не тот Арсений, который много шутит и смеется, вынуждая Антона краснеть. Перед ним давно знакомый персонаж, которого он так сильно боится и перед которым трепещет всякий раз, ведь перед ним именно тот человек, который срывается на него за голодовку, который кричит на него посередине супермаркета из-за неудачной недо-взятки, абсолютно точно тот, из-за которого он может днями находиться в меланхолии и много спать, а еще ничего не есть. Но взгляд его вдруг становится мягче, когда он видит слезы, которые вот-вот скользнут по гладким щекам. — Ну ты чего, Тош, — уже мягче повторяет он, стараясь не смотреть на его ключицу, но взгляд все равно опускается на чертовы широкие белые полосы. Сколько можно рассказать о человеке по его порезам? Да почти все, если постараться. Порезы на венах чаще для привлечения внимания или, если совсем уж все плохо, то попытка уйти из жизни. Но ключицы — это другое. В первую очередь — эти порезы для себя. Не для того, чтоб их увидели, не для того, чтоб привлечь к себе внимание, не для того, чтоб получить от кого-то помощь… они для себя. Личное, сокровенное, они только его и знать никто об их существовании не должен. На ключице Антона шрамы глубокие, но специфика кожи на плечах и ключицах в том, что порез не сразу наливается кровью — он сначала расходится, как по шву, широко, и шрам остается широкий, с тонкими краями и толстой серединой. До этого момента Антон гордился собой, что мог сам нанести себе такие, ведь решится не каждый. А сейчас вдруг понимает, насколько это было глупо. Арсений отдает ему градусник и помогает надеть футболку, потому что Антон сейчас явно находится в своей прострации и почти на него не реагирует, а температура по-прежнему никуда не делась. Арсений укрывает его теплым одеялом, а юноша переводит на него свой отчаянный взгляд, он словно пытается извиниться, но не знает, за что и как это сделать. — Ты сам?.. — все же уточняет мужчина, получая в ответ кивок. — Из-за меня?.. — вдруг решается спросить он, сидя на краю кровати, уткнув взгляд в пол и прислонив к губам сложенные вместе ладони. — Что?.. Конечно, нет, — от абсурдности Антон не сразу понимает — послышалось ли ему. — Уже давно, из-за родителей, — сознается он. Преподаватель молча уходит из комнаты, громко хлопнув дверью, и Антон хочет верить, что звук, последовавший после, это вовсе не удар кулака об стену. Он дрожит, обнимая себя руками. Ему, если честно, хочется добавить краски на ключицы путем нанесения новых порезов, но подобные порывы он глушит в себе последние три года, хотя ему все чаще кажется, что однажды он сорвется и очнется уже с лезвием в руке. Дверь тихо открывается минуты через три, на пороге стоит философ, и, судя по мокрым кончикам волос, он умывался. — Пожалуйста… — хрипит Антон, как только взгляд цепляется за фигуру. — Оставьте меня одного, уйдите, — срывается он на отчаянный шепот, не глядя на Арсения, только на потолок, стараясь сморгнуть подступившие слезы. Ты такая тряпка. Арсений молча качает головой, словно бы говоря «Я бы не против, понимаю, что тебе хуево, но не могу… понимаешь?.. не могу». — Температуру измерил? — спокойным голосом спрашивает он, а Антон, скрипя зубами, подавляет в себе желание швырнуть ранее названным предметом в стену. Юноша молча вынимает градусник из-под футболки, смотрит на показатель и сильно встряхивает его, стирая результат. — Что ты делаешь, блин? — подлетает к нему Арсений, отбирая прибор, но отметка уже сошла на «36.6». Он осуждающе смотрит на парня, который в немом протесте накрывается одеялом с головой и дает понять, что ни на какое общение он не настроен. — Ну и что за бунт? — фырчит Арсений, присаживаясь на край кровати и нащупывая под одеялом плечо юноши, начав успокаивающе поглаживать. Бывало ли с вами так, что близкий или не очень человек узнавал о тайне, про которую знать не должен был? Не потому, что это нечто запрещенное, а просто что-то настолько личное, сокровенное, что болтать лишний раз об этом даже и не хочется. Но, рано или поздно, он все равно узнает — будь это порезы или привычка курить, неважно. И какова будет ваша защитная реакция? Паника, немая истерика? А потом и злость. Потому что «ну блять, ты не должен был этого знать, чувак, я не хотел этого». И злость Антон испытывал именно на себя, не зная теперь, как общаться с преподавателем. Он боится, что еще секунда, минута, пару минут и Арсений сорвется на него — будет кричать о том, какой он придурок. А еще Антон боится, что никакой реакции не будет, ведь это означало бы, что мужчине на него абсолютно плевать, потому что к такому он не готов совершенно. Он честно не понимает, откуда в голове такое изобилие ненужных эмоций, но приумноженные на головную боль, озноб и легкую «затуманенность», они атаковали его со всех сторон, и лишь мягкое касание пальцев Арсения к своему плечу, что он ощущал через одеяло, приносило легкое облегчение. — Антон, не трепи мне нервы, — просит Арсений Сергеевич, аккуратно оттягивая края одеяла, натыкаясь на взгляд зеленых глаз. Юноша молча наблюдал за тем, как преподаватель продолжил стягивать одеяло, не встречая сопротивления, пока не оставил его на уровне плеч. — Вот и молодец, — с грустной ухмылкой хвалит он, прожигая парня взглядом. — Ты же понимаешь, что мы потом поговорим об этом? — Обязательно? — жалостливо состроив бровки, уточняет Антон, совсем растерявший свой запал. Сейчас ему хотелось просто уснуть и проснуться без своей болезни. — Ага, — забавно отвечает Арсений, подвигаясь чуть ближе и, убрав набок недлинную челку Антона, припадает к его лбу ладонью, с волнением отмечая, до чего кожа горячая. — Вот теперь заново измеряй, — Шастун молча принимает протянутый градусник и, тяжело вздохнув, оттягивает ворот футболки. Пока малой снова о чем-то раздумывает, ожидая, что градусник покажет ту же цифру, что и минутами пятью ранее, когда он встряхнул градусник, Арсений тем временем орудует на его мини-кухне, заваривая какой-то порошок, напоминающий ромашковый чай, и попутно читает инструкцию по применению того или иного препарата. — Ну и что там? — отвлекается мужчина, поднимая взгляд от строк текста и переводя его на разлегшуюся на кровати биомассу бледного цвета. — Не знаю, — пожимает Шастун плечами, глядя в потолок. Арсений закатывает глаза, цокнув языком. — Ты такой капризный, когда болеешь, — подмечает он, подходя к юноше, только Антон испуганно среагировал от неожиданности, стараясь быстро вынуть градусник, Арсений уже скользит рукой по его плечу, самостоятельно забирая у него прибор, но в один миг он задевает шрамы и вздрагивает так сильно, словно впервые узнает об этих рубцах на ключице. — 38,4, — читает он, нахмурившись и оборачиваясь на сжавшегося под его взглядом Антона. — Беги до самой границы, Шастун, потому что мы от Кати скоро так отхватывать будем… — Мы? — удивленно переспрашивает он. — Я похож на труса, который оставит тебя с ней один на один? — ухмыляется он, поднося чашку с лекарством. — Что ты, больной, часика два без меня протянешь? — спрашивает он, глянув на время на телефоне. — Да хоть весь день, — фыркает юноша в ответ, припадая губами к согревающей жидкости, довольно неприятной на вкус. — Охотно верю, — с сарказмом произносит преподаватель, когда мальчишка обжигает язык, начав махать на него ладонью. — Ладно, надеюсь, не угробишь себя за это время… я домой мотнусь, дела небольшие, и тогда уж займемся твоим лечением, — коротко пересказывает он, накидывая пальто. — Да не нужно, я сам… — лепечет Антон, делая совсем маленький глоток горячей жидкости, боясь обжечься еще больше. — Да кому ты рассказываешь? Мы же оба понимаем, что ты тут без меня загнешься… — объявляет Арсений, расправляясь с шарфом. — Какого вы высокого о себе мнения, — хмыкает Антон, получая в ответ самовлюбленную ухмылочку.***
Антон уснул, а проснулся спустя часа полтора от того, насколько же было удушающе жарко. Он поерзал, скинул с себя одеяло, попытался уснуть, но легче не стало. Преодолев головокружение, он подошел к форточке и распахнул ее, решив оставить так, чтоб комната хоть немного остыла, после чего завалился в одной футболке в кровать. Волосы взмокли, а он все никак не мог справиться с накатившей духотой. Прокашлявшись, Антон налил себе стакан холодной воды и разом осушил его, еще с полминуты кашляя, когда в горле засаднило. Прохладный сквозняк в какой-то момент даже стал перебрасывать его волосы, словно легкий ветер играл с ними, и все бы ничего, не будь на улице дубак под -10. Юноша разблокировал телефон, где его ожидало непрочитанное сообщение от Арсения Сергеевича. 14:08 Ну что, как ты там? Какая температура? Я задерживаюсь немного, буду через час. Антон специально для ответа измеряет температуру и удивленно округляет глаза, когда видит, как красная полоска останавливается у отметки в 39,1. Он не ощущает, чтоб ему было плохо, просто жарко, а потому не сразу решается отослать ответное «хорошо, 39.1» 14:18 Ты дурак?! Нифига это не хорошо! Я звоню Кате! На губах Антона мелькнула улыбка. Все же закрыв форточку, достаточно остыв, он набирает в ответ, что смена у подруги заканчивается только через полчаса.***
Антон честно не знает, в какой момент все пошло не так, но когда он стоит у кухонной тумбы, заваривая оставленный преподавателем порошок, его вдруг ведет в сторону и он только и успевает, что уцепиться руками в края стола. Перед глазами все поплыло, и он с трудом делает пару шагов к кровати, но так и не доползает до нее, падая на колени рядом и тяжело дыша. Он чувствовал, что лучше ему не становилось, но сейчас это ощущалось особенно остро. Дверь в комнату отворяется и на пороге показывается Арсений, приветственно улыбающийся. Антон помнит, как обернулся к нему, как мужчина опустился рядом и помог сесть на кровать, а затем изображение плывет окончательно и он, кажется, отключается под благой мат… или ему послышалось?***
Очнулся Антон, когда рядом раздаются сразу два голоса: первый принадлежит Арсению Сергеевичу, который сидит рядом, на краю кровати, держа свою руку на груди юноши, но смотрящий прямо перед собой — на отчитывавшую его Катю. Оба о чем-то спорили, и Шастун, кажется, прервал диалог своим тихим мычанием. — Тоша! — первая реагирует Катя, опускаясь рядом. Арсений оборачивается к нему, облегченно выдыхая. — Я тебя точно убью когда-нибудь, — менее радостно произносит мужчина, садясь полубоком, не сводя взгляда с резко побледневшего парня. Катя ударяет философа по плечу, одарив злым взглядом, на что он зашипел «ау-у-уч». — Ты как, Антош? — возвращается к нему девушка, ласково перебирая волосы и с тревогой ощущая исходящий от него жар. — По нему видно, как, — огрызается Арсений, отхватывая очередной удар, теперь уже по бедру. — Да за что?! — возмущается он, потирая место удара, тихо шипя под нос. — Бросил моего мальчика умирать, и мне ни слова до последнего! — Антон краснеет, когда приятное «моего мальчика» ласкает слух. Он скучал по Кате. Да и по Арсению соскучиться успел. Забавно, правда? — У него губы потрескались, — вдруг становится серьезным мужчина, обхватывая пальцами подбородок Антона, низко наклоняясь, рассматривая маленькие трещинки, некоторые из которых отдавали запекшейся кровью. — А все из-за кого? — рычит на него Катя, принося стакан теплой воды. Арсений молча помогает Антону сесть в кровати, обхватив одной рукой торс и потянув на себя, на что тот смущенно краснеет, тут же припадая к поднесенному к губам бокалу. — Я отключился, да? — спрашивает Антон, проводя языком по губам. Глаза Кати округляются, и она переводит взгляд на Арсения, которого юноша только что, кажется, серьезно спалил. — Он потерял сознание, а я узнаю об этом только сейчас?! — возмущенно выпаливает девушка, а философ уже закрывается руками, готовый принимать удары. — Я успел его подхватить, если что! — в оправдание заявляет он, протягивая фирменное «ауч», когда на плечо обрушивается удар ладонью. — Ты такая скотина, что у меня слов нет! — вспыхивает Катя, зло топнув ногой. Антон лишь успевает удивляться происходящему. С одной стороны было забавно наблюдать за тем, как его учителя ставят на место, с другой стороны было его жаль. Он ведь и не заслужил, вроде, даже. Добровольно вызвался помочь и отхватывает пиздюлей. Инициатива наказуема — правда в действии. — Что-то мне не… — хрипит Антон, заходясь в кашле, тут же ощущая сильные руки на спине, которые поддерживают его в сидячем положении. — … хорошо, — заканчивает Шастун, стараясь отдышаться. Катя вызывается поставить ему градусник, но Антон одаривает Арсения таким паникующим взглядом, вроде «если она увидит мои шрамы — мне пизда» и мужчина берет инициативу на себя, проводя действие самостоятельно. Силы как-то совсем оставляют его, и парень едва ли может пошевелиться, полностью прикрывая глаза, ведь свет люстры остро режет по глазам, заставляя их слезиться. — 40,2, — Катя прижимает руку ко рту, переводя взгляд на смущенного таким вниманием Антона, а взгляд Арсения такой серьезный и мрачный, что юноше кажется, словно эти двое уже похоронили его заживо. — Я вызываю скорую, — коротко оглашает преподаватель, вынимая телефон. Шастун вздрагивает, распахивая зеленые глаза. Он. Ненавидит. Больницы. Одно дело — обследовать растяжение стопы, где все хорошо закончится сто процентов, другое — быть госпитализированным в это жуткое место, да и еще он жутко боится уколов с самого детства, и если к нему поднесут даже совсем крошечную иглу — у него начнется истерика, честное слово. — Это долго, — тут же реагирует Катя, переводя тревожный взгляд на преподавателя. — Там дорога пару часов назад обвалилась, движение плотное, минут тридцать ждать будем, — в подтверждение она показывает сохраненную на телефон статью о поломке дороги, найденную в группе «подслушано» их студенческого городка. — Даже на машине с той же скоростью добираться будем, — добавляет она. — А если в частную клинику? К ней путь через трассу. Минут пятнадцать, если проблем не будет, — Антону хочется провалиться под землю, потому что, ну, серьезно, ребят, вы собираетесь отправить меня в больницу? — Я не хочу, — скулит он, кутаясь в одеяло. — А кого ебет? — риторически спрашивает Арсений, подрываясь с места и стягивая со стула кофту Антона, помогая ему надевать ее, мальчишка упорно сопротивляется, и мужчине приходится перейти на более жесткий настрой: — блядь, ты уже заболел, умница, а теперь дай нам тебе помочь! — под конец он срывается на крик, но атмосфера угрозы тут же рушится, когда Катя отвешивает философу подзатыльник, говоря, чтоб не кричал на ее мальчика, на что мужчина закатывает глаза, застегивая на Антоне молнию. Мальчишка не сдерживает рвущегося наружу смешка. Они забавные, оба. И Катя, и Арс. Он рад, что в такой момент окружен именно этими людьми. Катя собирает сумку с вещами, куда кладет самое необходимое, а Арсений за минуту натягивает на Тошу пальто, потому что куртку это ушастое недоразумение где-то оставил и забыл о том, где именно. Он отдает девушке ключи от машины и просит спуститься вниз и разблокировать ее, вставить ключи и провернуть на два оборота, чтоб авто прогрелось и они сразу тронулись с места. — Я не хочу в больницу, — грустно повторяет Антон, сделавший попытку встать, но Арсений легко толкает его в грудь: — Ага, давай вот ты еще три часа по лестнице спускаться будешь, — с наездом произносит он, беря мальчишку на руки. Были бы силы — уже брыкался и вырывался бы, но он действительно так утомлен болезнью, что все попытки оканчиваются тем, что он послушно утыкается носом в грудь преподавателя, вдыхая едва уловимый запах одеколона. — Они сделают мне больно, — снова шепчет Антон, кажется, даже всхлипывая. Арсению правда жалко Тошу до глубины души, но он не знает, что еще делать, кроме как везти его в лапы к профессионалам. — Нет, Тош, не сделают, — успокаивающе шепчет он, спускаясь по ступенькам, перехватывая худощавое тело покрепче, ведь мальчишка совсем не делает попыток удержаться в таком положении и так и норовит выскользнуть, но цепкая хватка Арсения Сергеевича преграждает все попытки. Он ускоряет шаг, потому что ему совсем не нравится состояние Антона, и он мечтает скорее добраться до клиники. — Не сделают, слышишь? — повторяет он, когда снова слышит тихий приглушенный всхлип. — Я не дам, — обещает он, выходя во двор. Катя открывает заднюю дверь и он бережно укладывает Антона на пассажирское сидение, искренне жалея, что тому приходится неудобно подобрать под себя ноги, чтоб поместиться. Шастун прячет лицо в ладонях, и Арсений боится, что он и вправду плачет от того, насколько боится оказаться в больнице. — Быстрее, — просит его Катя, с отчаянием глядя в зеркало заднего вида, заняв место рядом с Арсением. Машина резко трогается с места.