***
Антон входит в кафе, уже заранее начав стягивать шарф. Только он снимает и куртку, а после оборачивается лицом к залу, как на него тут же запрыгивает что-то мягкое, радостно визжащее и вкусно пахнущее корицей и яблоками. Он от неожиданности крепко прижимает девушку к себе и не опускает еще четверть минуты, перенимая ее хорошее настроение. — Тоха-а-а-а, — даже оказавшись на земле, она продолжает крепко прижимать его к себе, наслаждаясь объятиями. — Тю, а шо это мы с утра пораньше пьяненькие? — смешно произносит он, чуть отстраняясь, но продолжая руками сжимать ее плечи. — Бли-и-и-ин, заметно, да? — кривит губы девушка, чуть выпячивая нижнюю и нарочно сильно вздыхает. — Ты че, серьезно? — хохотнул Антон, уводя ее за собой к свободному столику. Его, если честно, удивляет, как ее еще не выперли с работы, раз она постоянно находит время на посиделки во время рабочего дня. — Нет, — фыркнула она, толкнув его в плечо. — Тебе, балбесу, подыгрываю, — заверяет она, занимая ближайший свободный диванчик. — Тебя чего сюда занесло? — улыбается она, подперев голову рукой. — Да все по тому же поводу, — вздыхает Шастун, складывая руки на столе перед собой и опуская на них голову. — Либо тупой я, либо он, — Катя цокает языком, закатывая на миг глаза. — Когда твоя жизнь сузилась до Арса? — спрашивает она, а Антон серьезно задумывается над этим вопросом. Действительно, когда? — И за что мне снова надрать ему уши? — строго спрашивает девушка, настроившись на серьезный разговор. А Шастуну вдруг именно в этот момент становится так совестно, что он приходит к ней лишь из-за своих личных проблем и грузит, грузит, грузит… — Знаешь, а давай не будем о нем, — улыбается юноша, поднимая взгляд. — Что у тебя нового? Как с Алиной?.. Катя увлеченно рассказывает, задает какие-то вопросы, смешно жестикулирует и угощает бесплатным латте (она называет это красивым словосочетанием «за счет заведения»). В какой-то момент они вдруг добираются до волнующего Антона вопроса: — Тох, а ты где Новый год справлять будешь? — и смотрит на него в ожидании ответа. Юноша мнется и неловко закусывает изнутри губу. А ведь правда — где?.. Это его первый столь важный праздник вне дома. — Да я как-то… ну, вообще-то, по дому соскучился, — признается он, позволяя себе даже легкую улыбку. — Но меня там не ждут, — спешит добавить он, потирая глаза. — Почему? — девушка состроила грустную мордочку, помешивая свой кофе. Антон делает пару глотков латте, прибегая к короткой паузе в разговоре. — Ты никогда не рассказывал про семью толком… — мягко подталкивает его блондинка, накрывая ладонью его лежащую на столе и большим пальцем поглаживая запястье, немного расслабляя. — Да там в двух словах и не расскажешь, — грустно улыбнулся Антон, опуская взгляд. — Не хочешь — не нужно, — легко капитулирует девушка. Семья для нее самой — щекотливая тема. Если кто-то и может понять Шастуна — то это она. И дома ее никто не ждет точно так же. И говорить она про маму с папой желанием не горит. И вообще — грустно все это… быть брошенным самыми близкими людьми. — Спасибо, — вздыхает Антон. Она его понимает. А что еще нужно?.. — знаешь, я даже думал поехать к маме. Полгода ее не видел. Но как-то, ну… сама понимаешь, в общем, — он сумбурно обрывает конец фразы, утопающий в латте, которое он заливает в себя, постеснявшись такой скомканной речи. — Честно? Не понимаю, — хмурится Катя, прикасаясь к своему напитку и грея о него руки. — Они же тебя не силой из дома выставляли. Ну приедешь ты — хуже же не станет?.. — и Антон действительно прикидывает. Хуже же не станет. Вечером он никак не может избавиться от мыслей о поездке к маме. Он не говорит слово домой, потому что, вообще-то, там, дома, он не чувствует себя дома. В доме должно быть уютно, а еще тепло, и это сейчас не о температуре. Но… его тянет к маме. После всего, что было, после представления о том, что будет, его все еще тянет к своей единственной, родной, некогда до невозможного обожаемой маме. «А что, если она изменилась, а что, если скучает…». Юноша подрагивает от одних только воспоминаний, как когда-то в далеком детстве она водила его под руку и покупала самое вкусное мороженое. А еще она очень сильно любила его и папу. А он даже не ценил тех, казавшихся тогда повседневными и обыденными, дней. Антон низко опускает голову, кое-как устроившись на краю стола, подстелив какую-то мягкую ткань, и задумчиво крутит в руках нож. Потом долго смотрит на старые порезы, как загипнотизированный, и приставляет к коже холодный металл. Не режет даже, просто это ощущение отрезвляет и мыслить становится немного проще.***
Выходной день проносится мимо, словно его и не было, и вот на календаре снова ненавистный понедельник, а значит пришло время брать в руки сумку с тетрадями и пиздовать в универ. Ну не здорово ли?.. — Нет, — вслух сам себе отвечает Антон, проходя в салон подъехавшего автобуса. Что же, день явно складывается удачнее, чем могло показаться. Павел Алексеевич объявляет хорошую новость, что их снимают с последней пары, чтоб они под его руководством занялись украшением актового зала. Второй и третий курсы украшали коридор и столовую. Четвертый занялись нарезанием снежинок, складыванием оригами и созданием пышных бутонов из обычных столовых салфеток. А пятый курс, обиженный на весь мир в лице «любимого» университета, готовился к написанию экзамена. — Да что ж вас много так… — вздыхает преподаватель политологии, обводя взглядом толпу первокурсников. — Так, вот вы разбираете игрушки, — он указывает на упакованные по отдельности и рассортированные по ящикам стеклянные шары. — Вы распутываете гирлянды, — отдает он указ еще одной импровизированной группе. — Вот вы двое за стремянкой, а вы начинайте украшать нижний ярус елки… — продолжает он, и вдруг указывает пальцем за их спины. — А вот ты мне поможешь тут! — громче произносит Павел Алексеевич. Студенты с интересом оборачиваются и наблюдают, как Арсений Сергеевич, до этого мирно шедший вдоль коридора, резко останавливается и оборачивается на них, словно впервые заметив. — А? — смешно произносит он, поведя бровью. Антон спешит умчаться за стремянкой, пристроившись третьим в компании, только бы избежать не очень-то желанной встречи. Ему как-то неловко, что ли. Эмоции отступили, а оценка ситуации осталась, и выглядела их легкая потасовка на прошлой паре как-то очень уж не радужно.***
Группа из пяти свободных юношей и девушек стоят у стремянки и смотрят вверх. Высоко. А еще она немного пошатывается, чем и вовсе отбивает желание вызваться в добровольцы. — Давайте уже кто-то… — подталкивает Павел Алексеевич, держа в руках коробку с распакованными шарами. — Ну давайте я, — неуверенно пискнула Алина, хватаясь за верхнюю ступеньку и делая шажок. — Сергеевич, подстрахуй! — рядом с Антоном вырисовывается Арсений. Он легко отталкивает юношу в сторону и берется за боковую перекладину, добавляя той неподвижности. Шастун отходит в сторону и смотрит, как девушка несмело переставляет ящик повыше и начинает развешивать украшения на участках, куда достает. Один раз она поскальзывается на неустойчивой, качающейся из стороны в сторону, если наступить, ступеньке и машет в воздухе руками, едва ли не упав. Антон видит, как Арсений Сергеевич отскакивает назад, готовясь уже ловить ее, и его взгляд полон волнения. — Господи, осторожнее, — выдыхает он, снова берясь за стремянку. Шастун стоит рядом и держит гирлянду над собой, пока кто-то разматывает ее. — Я не достаю дальше! — говорит девушка, взобравшись на самый верх стремянки, а это без малого четыре метра, и пытается дотянуться до верхушки, где не хватает большой звезды и пары шаров. Боже, да она ж ростом метра в полтора! Ну хорошо, больше, но не выше 160 — это точно. Антон придирчиво фыркает. Ну и кто додумался отослать ее?.. Ах да, она же сама. Ладно, значок «оправдано». — Ладно, спускайся, ты молодец, — хвалит ее Арсений Сергеевич, подавая руку, за которую она хватается, как за спасательный круг, только может дотянуться. Она делает еще пару шагов вниз, и у нее действительно дрожат ноги от напряжения. — Да что ж ты будешь делать… — мягко улыбается Арсений, и берет повыше талии, снимая со стремянки на руках, когда до земли остается меньше метра. — Спасибо, — смущенно шепчет она, спеша отойти подальше от жуткой выдумки человечества, названной почему-то простым «стремянка», а не «исчадие ада, на котором ты наверняка свернешь себе шею». — Так, ты, шпала, — обращается к Антону Павел Алексеевич, жестом подзывая к себе. — Давай, полез, там фигня осталась, — в приказном тоне произносит преподаватель, указывая наверх. — Не, я не хочу, — мотает головой Антон, с опаской глядя на верхушку елки, до куда еще дотянуться надо. Он, если честно, нехило так побаивается высоты. — А я спрашивал, что ли, — в излюбленной грубоватой манере отзывается мужчина. — Эх-х, Шастун, — вздыхает Арсений Сергеевич, оборачиваясь к толпе студентов, которых можно задействовать. — Алис! — и Антон как-то неожиданно даже для себя подскакивает к стремянке. Вот еще давайте звать сюда высоких привлекательных девушек в юбках, а потом таскать их на руках… Да, Антон любит, когда внимание сконцентрировано именно на нем. И, может быть, эй, он тоже хочет на ручки. Хотя, нет, не так много внимания. Ну просто можно было попросить еще раз или что-нибудь такое, да. — Ты ж не хотел, — широко улыбается Арсений Сергеевич, словно знает чуть больше, чем Антон. — А вы так и вынуждаете снова перехотеть, — вздыхает юноша, становясь на первую ступеньку. Он успевает проделать пару «шагов», когда стремянку начинает немного шатать. Преподаватели отошли куда-то в сторону, разбираться с группой шумевших первокурсников, а его страховали лишь две девушки, комплекцию которых идеально описывало слово «полторашка». Блеск. Антон, выровняв дыхание, добирается до верхушки и принимается быстро развешивать украшения. Когда он заканчивает, то как-то интуитивно смотрит вниз, и тут же замирает, а внутри липким комом раздается страх. Гребаная высота. Он где-то на уровне половины второго этажа, и ему этого достаточно, чтоб начать терять контроль над дыханием и подрагивающими конечностями. — Арсений Сергеевич! — окликает его Алина, держащая стремянку. — Вызывайте пожарных! — хихикнула она, гипнотизируя взглядом замершего Антона. Она не ощущает того, что чувствует парень, и до последнего считает, что тот просто прикалывается или что-то вроде того. — Анто-о-о-он, — с подозрением тянет преподаватель, хмурясь и подходя ближе. Мальчишка на трясущихся ногах делает шаг назад и чуть не падает, едва успевая схватиться за балку и истерично взвизгивает, крепко хватаясь за железную опору. — Эй, эй, тише! — выставляет вперед руки преподаватель, стараясь достучаться до растерянного юноши. — Антон, сейчас медленно спускаешься, и не смотри вниз, понял меня? — дает он короткое указание, берясь за стремянку и крепко удерживая ее на месте. Поставить девочек на страховку… что ж, возможно, это была не столь гениальная идея. И заставить наряжать елку парня, боящегося высоты — наверное, тоже так себе задумка. — Я не могу не смотреть! — истерично произносит Антон, кое-как выпрямляясь и заставляя себя смотреть под ноги, чтоб не свалиться. — Да что ж ты будешь делать… — и Арсений Сергеевич будто бы замирает, гипнотизируя взглядом парня. — Давай же, понемногу, — негромко произносит он, ловя каждое крошечное действие. — Да чтоб я еще раз… — вздыхает Антон, и фраза резко обрывается. Он становится ногой на ту самую неустойчивую ступеньку и ощущает, как теряет опору. — Антон! — громкий крик разрезает напряженную тишину, царившую в актовом зале последние полминуты. Юноша честно пытается схватиться хоть за что-то, но в какой-то момент он просто заваливается в сторону и ощущает короткое чувство полета, а затем глухой удар и ноющая боль по всему телу.***
— Блять, — раздается где-то над ухом. Антон не сразу решается открыть глаза, и тут же мычит от боли в боку и руке, на которые пришлась большая часть удара от столкновения с полом. Первое, что он видит над собой — два нависающих над ним мужских силуэта — Павел Алексеевич и, конечно же, Арсений Сергеевич, куда же, блять, без него. — Антон, — его несильно хлопают ладонью по щеке, вынуждая прийти, наконец, в себя. — Я… упал, — констатирует Шастун, с трудом поворачивая голову. За спинами преподавателей столпились студенты, оживленно о чем-то переговаривающиеся. — Я вызвала скорую, — раздается тоненький голос Алины, доносящийся, как через вату. — Зачем?.. — непонимающе хмурится Антон, пытаясь привстать, но рука Арсения тут же ложится на его грудь, вынуждая задержаться в таком положении. Павел Алексеевич выпрямляется и отходит в сторону, прося собравшихся разойтись и не мешаться. — Ты сильно ударился, — мягко и тихо произносит философ, и, кажется, он напуган. — Да нет же, все нормально, — слегка качает головой Антон. Честно говоря, у него сильно саднит затылок и еще пару частей тела, и головная боль разрывает черепную коробку, но это же нормально после падения с более, чем трехметровой высоты?.. — А это… это тоже нормально? — дрогнувшим голосом спрашивает мужчина, проводя рукой по его затылку, и вытягивая вперед дрожащую ладонь, демонстрируя на ней разводы крови. Его крови. Антон неверяще подносит пальцы к предположительной ране, и, вау, они правда покрываются красным. — Надеюсь, что да, — тихо отзывается Антон, а в следующий миг его рука обессиленно падает на грудь, и он прикрывает глаза, стараясь справиться с приступом слабости и боли. — Господи, да когда приедет эта чертова скорая… — сквозь зубы цедит мужчина, осторожно подкладывая под голову юноши свой скомканный пиджак, и беря его руку в свою, пачкая обе в крови еще больше, и сжимает ее, давая понять, что он рядом. Антон жмурится, а после его веки расслабляются и ресницы перестают дрожать. Арсений, тяжело дыша, как загнанный зверь, дрожащими, как от жуткого мороза, пальцами тянется к его запястью, больше всего на свете боясь не почувствовать под кожей размеренного пульсирования. Он накрывает большим пальцем место, где предположительно должен биться пульс, и замирает, вовсе перестав дышать.