Обрати на меня внимание

      Антон поднимается на ноги и на пробу делает пару шагов, когда в палату возвращается Арсений. — Ты совсем дурак? — мальчишка смотрит на него широко раскрытыми глазами и неуверенно кивает, соглашаясь, только вот из-за чего на этот раз — пока не уверен. — Ты чего на ноги подорвался? — в какой-то степени объясняет преподаватель, подходя ближе и молча обвивая свою руку вокруг его стройной талии, приглушенно смеясь, когда юноша смешно взвизгивает от неожиданности и тут же заливается краской. — Ты та-а-а-акой крикливый, — тянет Арсений Сергеевич, помогая Тоше идти к выходу. Тот вполне мог идти и сам, но преподаватель свято верил, что хоть немного ослабляет его мучения. — Ты как? — уточняет он, поворачивая голову вправо и окидывая взглядом бледные черты лица парня. — Лучше… — он не успевает договорить, когда его обрывают: — Скажешь сейчас «лучше всех» — получишь по ушам за вранье, — предупреждающе произносит Арсений, подводя его к высокой стойке, за которой стояла медсестра, беседовавшая с Катей. Девушка уже успела договориться об оформлении документов и Антону даже не пришлось ждать — он просто поставил подпись и был отпущен под строгим наставлением лечащего врача «чуть что — на обследование. И только постельный режим!». — Так что, Антон?.. — продолжает прерванную беседу философ, выходя с ним во двор и вдыхая морозный воздух. Юноша вздрагивает, позабыв за эти почти сутки, каково это — выйти в ветреный снежный вечер во двор. — Да фигово, — вздыхает он, немного заваливаясь набок при каждом шаге. — Вижу, — легко соглашается преподаватель, усаживая его за предусмотрительно опущенное кресло. — Нормально все, не заблюешь мне салон до приезда? — с легкой улыбкой спрашивает он, отворяя заднюю дверь перед подошедшей к ним Катей и занимая, наконец, почетное водительское место. — Салон нет, а за вашу рубашку не ручаюсь, — хмыкает Антон, сползая на и без того опущенном сидении максимально низко, упираясь коленками в панель и прикрывая глаза.       Машина плавно трогается с места и тормозит всего два раза: первый — около кафе, где работала Катя, откуда по ее словам «две минуты быстрым бегом до дома», а после лишь минут через пятнадцать — за чертой центра города, в спальном районе. Шастун к этому времени успел задремать, и Арсений, вздохнув, сначала составляет план действий, а следом принимается за его исполнение: а) подняться на второй этаж многоэтажки и отворить дверь в квартиру, оставив ее распахнутой. б) молиться, чтоб его не ограбили за пять минут, что он спускается и поднимается обратно. в) добежать до машины, осторожно поднять Антона и кое-как извернуться, чтоб поставить авто на блокировку. г) запыхаться, неся мальчишку. Вообще-то, это импровизация, и в плане этого подпункта не было.       Арсений тихо крадется в спальню, даже не разувшись в коридоре и с трепетной нежностью опускает Тошу на кровать. Мальчишка смешно причмокивает губами, тут же переворачиваясь набок, только оказавшись на мягкой поверхности. Преподаватель расслабляет шнуровку на его обуви и стягивает кроссовки, мысленно ставя галочку «провести с парнем беседу о том, что кроссовки зимой — это не обувь». Усмехнувшись проделанной работе, мужчина накрывает юношу одеялом и уходит, мягко прикрывая за собой дверь, а сам принимается стягивать с себя верхнюю одежду и ботинки. Он стягивает с шеи шарф и бросает взгляд в зеркало напротив. Сине-фиолетовое пятно пролегло во впадинке, рядом с ключицей, и ярко выделялось на фоне чуть загорелой кожи. Преподаватель хмыкает, гася свет в коридоре и уходя на кухню — заварить чашку кофе перед сном.       Утром Арсений в тишине собирается на работу, оставляет на тумбочке запасные ключи и записку «Звони в любую минуту», также на кухне остаётся свежий завтрак в виде гречки и пары кусочков варёной куриной грудки, который он посчитал полезной и вполне съестной едой. Он правда не додумался уточнить, стоит ли Антону первое время придерживаться какой-то диеты.

***

      Тоша просыпается, когда на часах почти девять утра, и тут же сонно осматривается, резко подрываясь с места, когда не понимает, где, черт возьми, находится. Он чуть не падает с кровати, и от быстрых движений у него голова идет кругом, а к горлу подкатывает ком. Он, зажав рот рукой, быстро отыскал приоткрытую дверь, ведущую в ванную, и, знаете, блевать с утра пораньше, нависая над «фаянсовым другом» — это не лучшее пробуждение. Правда. Даже, наверное, просто отвратительное.       Антон умывается, споласкивает рот и, тяжело дыша, смотрит на свое отражение в раковине, вцепившись в ее края. В голове такая каша из мыслей, что он не способен вытянуть из нее хоть одну и как следует обдумать.       Осознание того, что он, наверное, в квартире преподавателя, приходит, когда взгляд падает на уставленный фотографиями в рамках комод. Уютно. На каждой из них изображена либо чета Поповых — отец, мать и их любимый сын, как он догадывается, либо же Арсений Сергеевич был на фото один. Но один снимок выделялся… он стоял чуть поодаль, и на нем была изображена симпатичная юная девушка, и Антон бы сразу поверил, что она являлась девушкой Арсения, но взгляд цепляется за знакомые черты лица… голубые глаза, ямочки, по-своему изогнутая верхняя линия губ, темные волосы… где-то он это уже видел. И догадки окончательно подтверждаются, когда на этом темном фоне он, наконец, различает черную ленту, перетянувшую правый нижний край рамки. Антон вздрагивает, словно по его телу пустили заряд тока. Еся.       Он смущен, словно без разрешения ворвался в постороннюю личную жизнь, и спешит уйти в следующую комнату — кухню. На столе стоит приятно пахнущий завтрак, но Антон полностью его игнорирует. Его слишком сильно воротит от одного взгляда на, в общем-то, любую еду во всех ее проявлениях.       Он бесцельно бродит по комнатам еще пару минут, осматриваясь, но голова снова взрывается вспышкой новой боли. Ему порой кажется, что внутри него действительно самая настоящая Галактика, звезды в которой время от времени сгорают и падают, делая больно. Было бы здорово, если по моим венам текла не кровь, а космос. Делаешь надрез, а там на черно-синем фоне плещутся яркими вспышками астероиды, планеты, звезды, черные дыры… хотя в моей наверняка был бы только космический мусор.       Юноша проваливается в сон лишь спустя час дурацких размышлений о невозможном. Конечно, о чем еще рассуждать парню, завалившему сессию, как не о звездах, венах и космическом мусоре.

***

      На часах почти два, когда входная дверь отворяется и в коридоре поднимается небольшой шум, когда Арсений стягивает с себя верхнюю одежду, оставляя лишь футболку, и, вымыв руки и бросив на стол пакет с покупками, тут же идет к Тоше, которого был вынужден ненадолго оставить из-за двух пар, что у него стояли в расписании. Зато, следующее воскресенье — выходной день, и он останется дома. — Шастун, — тянет он знакомую фамилию, но она кажется какой-то чужой после всего, что они пережили. Хотя с веселой улыбкой преподаватель отмечает, что когда-то действительно называл студента именно так, уже тогда выделяя его, только вот не в лучшую сторону, и все же. — М-м? — раздается тихое сонное мычание. Мужчина присаживается на край кровати, с умиленной улыбкой стягивая с Антона одеяло, которое он накинул с головой. — Утро доброе, — в ответ Антон заторможено кивает и поворачивает голову в сторону Арсения, заглядывая в его голубые глаза, искрившиеся теплым светом, не в прямом смысле, конечно, но видели бы вы его глаза, серьезно, он выглядит так, словно ему в свои пять лет подарили коробку любимого шоколада и разрешили есть сразу все. — Ты как, болит что-то? — сводит он тему к основной причине, по которой Антон остался у него гостить, и мальчишка, прислушавшись к своему телу, неуверенно кивает, тем самым насторожив преподавателя. — Кроме головы?.. в боку болит, — он закусывает нижнюю губу и отводит взгляд. — Эх-х, ты даже падать по-человечески не умеешь, — то ли в шутку, то ли с упреком проговаривает мужчина, стягивая с него одеяло до пояса и берясь за края футболки. Юноша отпрянул чуть в сторону, хватаясь за футболку рядом с пальцами преподавателя, даже немного накрывая их своими. — Вы что делаете?! — почти истерично выкрикивает он, получая в ответ тяжкий вздох в стиле «ты та-а-а-акой крикливый и глупый». — Посмотреть хочу, Шаст, не тупи. Ты на бок жмякнулся, если забыл, — припоминает Арсений Сергеевич, одной рукой за талию потянув на себя юношу, вынуждая подвинуться ближе. Он аккуратно накрывает ладони Антона поочередно, убирая их «по швам» и, задевая кончиками пальцев кожу, задирает футболку. Из груди вырывается рваный выдох, когда он видит расцветающий «космос» в темно-фиолетовых и сине-желтых тонах на его коже. Юноша, смущенный такой реакцией, старается приподняться на локтях, чтоб посмотреть, на что там уставился философ, но его нагло опрокидывают обратно на кровать, положив свободную руку на грудь, чуть ниже ключиц. — Че там? — наконец, Шастун озвучивает свои мысли вслух, получая в ответ взволнованный взгляд голубых глаз. — Ты не чувствуешь?.. — осторожно спрашивает Арсений, легонько пробегаясь подушечками пальцев вдоль крупных синяков, почти невесомо. — Ну так, болит, когда набок переворачиваюсь, а вообще не очень… Арсений Сергеевич, ну что-о-о-о там? — почти прохныкал от нетерпения Тоша, сгибая ноги в коленях и кладя обе ладони на руку мужчины, стаскивая ее с себя, но тот держал его довольно… крепко. — Я бы назвал эту картину «космосом», — прокашлялся преподаватель, опуская ткань обратно и поднимаясь на ноги. Антон тут же, само собой, задирает футболку к груди, и смотрит на расцветающую палитру, играющую на бледной коже. — Ух ты ж нихуя себе, — выдает он, с интересом тыкая в самый яркий, налитый синевой, синяк, и шипя от боли. — Тоша, радость моя, тебе точно не десять лет? — с неподдельным интересом уточняет Арсений, отводя руки Антона от его собственного впалого живота, пока тот не «понатыкал» новых синяков. — А шо, так заметно? — мальчишка смешно выпячивает нижнюю губу, и мужчина позволяет себе улыбку. — Так, ладно, ща найду мазь от синяков, намазюкаем тебя, и будешь спать, — дает он короткий инструктаж, действительно покидая комнату, топая на кухню, где по идее должна валяться аптечка, если ее, конечно, не съели мыши там какие-нибудь, или тараканы, или черт знает, что с ней еще могло случиться за времена, что ее не использовали. — Я не хочу спать! — капризно выкрикивает Антон и продолжает упрямо тыкать пальчиком в синяки под ребрами. — Ай… ай… ай… — повторяет он всякий раз, с размаху впечатывая палец в цветные бесформенные пятна. — Ай, — забавно, хули. — Анто-о-о-он, — мальчишка переводит настороженный взгляд на коридор, где через пару секунд показывается преподаватель, держа в руках тарелку с нетронутым завтраком. — Паскуда, ты почему не съел? — хмуро спрашивает он, ставя тарелку на тумбочку. Юноша морщится, отворачиваясь и даже отползая на противоположную сторону кровати. — Тошнит, — коротко произносит он, и легкая атмосфера постепенно накаляется, становясь все серьезнее, что ему уж точно не нравилось. — Ты в последний раз когда ел нормально? — тихо, с толикой недовольства спрашивает Арсений, сложив руки на груди и привалившись к стене, скрещивая ноги. — Вчера, — пожимает плечами юноша, но под требовательным взглядом голубых глаз добавляет слово «утром». — То есть сутки на воде, да? Здорово, — без капли веселья произносит преподаватель. — Я не могу есть. Не могу! — в защиту выпаливает Шастун, переворачиваясь набок, спиной к Арсению, и накрывая голову подушкой. Я не могу выносить твой взгляд. Н е м о г у. Смотришь так, словно ждешь оправданий или требуешь чего-то. Ну почему ты не можешь просто промолчать? Ну не поем я день. Ну два. Раньше это никого не волновало… — Если тошнит — я могу дать таблетку, — юноша рычит сквозь стиснутые зубы, сжимая пальцы, которыми удерживает над собой подушку, прижимая к виску. — Можно я просто посплю? — просит Антон, осторожно убирая подушку от лица и кладя ее на законное место — под голову, тут же припадая к ней щекой. — Как хочешь, — легко соглашается преподаватель, уходя на кухню, прихватив завтрак, которому не суждено быть съеденным.       Антон и вправду засыпает быстро, и во сне он выглядит расслабленным, спокойным, даже, кажется, более милым, чем обычно. Или Арсений просто давно не видел его таким утихомиренным. Их общение превратилось в настоящие американские горки. Мужчина просто сидит рядом, на краешке кровати, и смотрит на него еще пару минут, убеждаясь, что юноша крепко уснул, прежде, чем осторожно задрать его футболку и нежно обработать ссадины под ребрами и на них, стараясь давить так, чтоб не создавалось ощущения щекотки, но и не было больно. Закончив с этим делом, он откладывает на тумбочку пластиковый кругляшок с целебным кремом и уходит в другую комнату, осторожно прикрывая за собой дверь.

***

      Антон просыпается часа через два, и уже не так интересно, потому что по пробуждении он точно знает, где находится и даже не оглядывается по сторонам в суматохе, а лишь обреченно перекатывается на спину и складывает руки на животе, прожигая взглядом потолок. Читать нельзя, смотреть телек нельзя, слушать музыку запрещено, ходить по дому без надобности — тоже… что же, остается единственное развлечение… Антон задирает на себе футболку, чуть приподнимается на локтях и начинает тыкать в синяк, каждый раз произнося «ай». — Что ты делаешь? — устало спрашивает Арсений, проходя в комнату, когда Тоша продолжает тянуть свое излюбленное «а-а-а-ай», все еще делая больно самому себе. — Наслаждаюсь жизнью, — театрально вздыхает Антон, а голос пропитан таким трауром, словно он тыкает пальцем не в живого себя, а палкой в какую-нибудь мертвую змею. — Клево ты придумал, — тем же тоном отзывает преподаватель. — Может, поешь все-таки?.. — с надеждой спрашивает он, становясь рядом и наклоняясь, чтоб взъерошить светлые волосы, на что юноша смешно кривится и уходит от касания, как кошка, не любящая поглаживания, тем самым вызывая короткий смешок у преподавателя. — Правда не могу, — шепчет Антон, ловя на себе взгляд философа. — Так не может продолжаться, Тош, — шепчет мужчина, садясь перед ним на корточки, продолжая перебирать прядки волос, а Антон, лежа на боку, просто смотрит в голубые глаза и немножечко (нет) так тонет, не переставая восхищаться их глубиной и красотой оттенка. Эх-х, Арсений Сергеевич, шикарный вы мужик, знали?.. Не то что ты, размазня. Он тебе всего себя, даже во внимании потакает, а ты ради него даже поесть не можешь. Господи, да это ж мечта любой девчонки-подростка — чтоб симпатичный учитель настаивал на том, чтоб она поела! А ты че как даун, а, Шаст? Эх-х, был бы я бабой… может, во втором лице перестал бы с собой говорить. Раздвоение личности — обожаю. — Эй, не пропадай, — с легкой улыбкой произносит Арсений, пощелкав пальцами в десятке сантиметров от лица парня. — Я завтра поем, честно, — глотая ком в горле, обещает Антон, а мужчина, недолго подумав, согласно кивает. — Лучше бы сегодня, конечно… ладно, хорошо, — останавливает он свою мысль, замечая, как Антон характерно вздыхает, мол «да отстаньте уже, без того тошно». — Завтра. — Завтра, — тупо повторяет Антон. — Чем тебя занять-то… — тянет мужчина, осматривая комнату. — Блин, еще и тесты проверять надо… — жалуется он, при этом смешно покачав головой и поджав губы. — Может, вы мне вслух почитаете? Ну, тесты… — смущенно лепечет юноша. — А ты от скуки не уснешь?.. а хотя, тебе лучше спать побольше. Тесты — так тесты, — согласно улыбается мужчина, выпрямляясь и принося увесистую стопку листов. Антон честно слушает, вникает даже, только глаза закрывает, чтоб четче представлять картинку. —… искусство наоборот хочет уйти от каких-либо понятий о мире и старается размыть уже имеющиеся научные и религиозные… — Тоша сонно зевает и перекатывается набок, устремляя взгляд на сидящего за рабочим столом Арсения. Он уже не слушает, тем более не вникает, просто наслаждается приятным мужским баритоном, ласкающим слух, и смотрит на профиль своего преподавателя. Люди влюбляются либо в душу, либо в красоту. Ты не красивый, значит, он полюбил тебя за… так, стоп. Кто тебе наговорил таких глупостей, что он тебя полюбил? Скажи спасибо, что просто терпит. Ты же… обыкновенный. А любить могут только особенных. Не таких, как ты… я. Пора прекращать уже думать о себе во втором лице, как неадекваша. Хорошо хоть, никто мысли читать не умеет, тогда поголовно бы все в психушке лежали. Черт, о чем я… Арсений Сергеевич, вот вы как стали таким умным, обаятельным, заботливым и красивым к своим двадцати восьми? Не верю! Либо вы идеальны, либо я еще не нашел ваших «скелетов». — Ты меня слушаешь вообще? — чуть улыбается мужчина, переведя взгляд на задумавшегося Антона. — А?.. ага. Очень интересно, продолжайте, — отзывается юноша, но очень скоро снова возвращается в свои мысли. Не красивый, не умный, тем более не обаятельный, и уж точно не особенный… что ж вы во мне нашли-то, Арсений Сергеевич?..