***
Парень понимает, что не время расслабляться, когда уже на следующей неделе его ждет мировая экономика, которую он сдает ну невероятно странному деду, тому самому, что «таких, как ты, нужно подвешивать на ночь в подвале за руки, чтоб от рук не отбивался». У юноши были хорошие знания в области данной дисциплины, но эти фразочки преподавателя, звучащие почти на каждом занятии, и обращенные к паре-тройке человек, отбивали всякое желание лишний раз тянуть руку и напоминать о своем присутствии. Антон находит свое утешение и хотя бы небольшой перерыв в этой стрессовой мясорубке в кафе. Смена Кати еще не началась, но ему не очень хотелось бродить по району еще 40 минут до ее прихода на работу, а потому Шастун спрятался от холода в просторном и отопленном зале. Тут все еще не сняли новогодние украшения, но он уже начал отвергать их, ведь весь дух праздника ушел вместе с последним выкинутым оливье. Парень пересчитывает свою наличку и, удовлетворенно хмыкнув, присаживается за обожаемый столик у стенки в конце зала, ожидая, пока к нему кто-нибудь подойдет. Пока он занимает себя тем, что рассматривает причудливой формы люстры на потолке. — Здравствуйте, — рядом раздается довольно «взрослый» голос, так не вяжущийся с внешностью своего обладателя. Юноше в форме и с меню в руке требуется лишь пару мгновений, чтоб, встретившись с зелеными глазами напротив, узнать в них давнего «знакомого». — Здрасьте, — как-то интуитивно выпаливает Антон, в наглую рассматривая парня лет семнадцати: высокий, голубоглазый, светло-каштановые волосы аккуратно уложены, челка поднята с помощью какого-то косметического геля или пенки, а еще взгляд цепляется за темную щетину, которая была сбрита совсем недавно, но снова покрывала его впалые скулы. — Меню? — голос уверенный, а в руках поднос с тонкими книжками даже не подрагивает ничуть, хотя у Антона уже давно все нахуй летело бы на пол. — Я сразу закажу, — прокашлявшись, отвечает Шастун, как-то неловко сминая в руках салфетку, взятую со стола. — Зеленый чай, картошку-фри и какое-нибудь пирожное, — юноша ничего не уточнял и не спрашивал, просто записал все в блокнот и, кивнув, ушел, оставляя за собой шлейф мужского терпкого одеколона с нотками цитруса, корицы и чего-то еще. Щас бы лавандой занюхнуть, — парень морщится и отодвигается ближе к стене, не восторженный повисшим ароматом — слишком горько. — Приятного аппетита, — официант выдает заученную фразу, но на конце добавляет легкую улыбку, а Антон почему-то ловит себя на мысли, что голубые глаза чертовски сочетаются с улыбкой. Идет речь о совсем юном парнишке или взрослом преподавателе — не важно. — Спасибо, — кивнул Шастун, подвигая ближе блюдце с десертом и кривит губы, когда в глаза бросается кокосовая стружка. — Это?.. — на всякий случай уточняет он, ткнув в данное «нечто» вилкой. — Кокосовое пирожное… не угадал, да? — Антон почему-то упрямо закачал головой, уверяя, что все в порядке, для виду даже отломав кусочек большого белого кругляшка, внутри набитом кремом с молотыми орехами и бисквитной прослойкой, и положил на язык, медленно пережевывая. — Вкусно, — уверяет юноша, внутренне содрогаясь от желания выплюнуть все на салфетку, которую все еще держит в руке. Он получает в ответ робкую полуулыбку и, когда официант скрывается из поля зрения, тут же совершает задуманное, спеша убрать салфетку подальше, на край стола. Он отодвигает в сторону кокосовый десерт и принимается за чай. Что же, больше он, пожалуй, не будет брать что-то не на свое усмотрение. Но и на парня злиться он права не имел — сам же попросил, а расстраивать его попросту не хотелось, было в этом малом что-то очаровательное, несмотря на брутальную внешность. Десерт остается впредь нетронутым.***
В тот день, когда Антон сдает мировую экономику, Арсения Сергеевича нет не то, что в универе — в городе. Он уехал по своим делам, о чем предупредил в смс, в нем же и пожелал удачи. Наверное, оттого и было нервно, что рядом не было человека, который всегда мог подойти в удачный момент и молча подсунуть вкусную шоколадку. Где ж вас носит, а, Арсений Сергеевич?.. Дела у него. У меня вот тоже дела, к вам непосредственно, между прочим! И не простые, а любовные! Антон тянет билет, изучает вопрос и присаживается за парту, принимаясь повторять данный материал. Ответ принимался в устной форме, но, несмотря на все «Эээ… а-а-ам, ну, в общем, гм» и прочие слова и целые фразы-паразиты, каким-то чудом в его зачетке оказывается красиво выведенная «5». Понимаете ли вы, что это значит? Да, это повод16:57 Давно уже обратил ;)
Антон замирает, так и не отослав снимок с зачеткой, и просто перечитывает сообщение еще и еще раз. Он перебирает варианты ответа от «О чем вы?» до «Пидор ты несчастный, не Арсений, а Ребусений, блять», еще был вариант «Это звучит слишком двусмысленно», но все это в итоге стирается, и он снова прожигает взглядом чистый лист, не зная, что ответить.16:59 Ты что-то хотел или так, просто поприставать?..
Да, живу с мыслью, как бы до вас доебаться, Арсений Сергеевич. 17:00 Похвастаться хотел. {Фото} На прикрепленном изображении красуется его честно (вроде, честно) заработанная пятерка и подпись преподавателя напротив.17:03 Ути бозе мой, сразу к папочке побежал хвастаться? ;) Радуешь, радость моя)
Антон резко заходится в кашле, подавившись воздухом, прочитав только что пришедшее на телефон смс. Его не по-детски пидорасит, когда он вслух повторяет «папочка». — Папочка, блять… — и, о Боже, перед глазами встает образ Арсения в рубашке с закатанными рукавами, застегнутой на все пуговицы, в его обтягивающих черных джинсах, с подчиняющим взглядом ярко-голубых глаз и ремнем в руке, который он сжимает так сильно, что на руках выступают вены. Папочка. Боже, Боже, Боже… Арсений Сергеевич, будете моим папочкой? Антон вздрагивает и ставит телефон на блокировку. Ох-х, пора уже делать что-то с этой влюбленностью, потому что иначе он просто задохнется в приступе гейского визга после очередного сообщения/фотографии/разговора/взгляда Арсения. Этот мужчина как-то странно действует на него. Опидорасил и гадай теперь: есть ли у тебя хоть крошечный шанс на отношения. А может, у него вообще жена есть? И ребенок?.. Вдруг он так часто к ним ездит, кто его знает! А если у него и правда есть отношения? И вообще, с чего бы такому мужчине быть свободным от отношений к своим 28?.. Антон лежит на кровати, смотрит в потолок и перебирает в голове мысли разной степени***
Пожалуй, самое волнующее, не считая сдачи английского, за эти две недели — это предстоящий экзамен по философии. Они так и не пересекались с Арсением последнюю неделю, лишь изредка переписывались в стиле «доброе утро/спокойной ночи», особо не заостряя внимания на том, что интересовало если не их двоих, то хотя бы Шастуна. И, если честно, у Антона почему-то дрожат руки, когда он стоит напротив аудитории с табличкой «философия». Нет, не потому, что это такой волнующий момент… хотя, наверное, и поэтому тоже. Но суть в том, что на часах 9:45. Понимаете? Нет? Экзамен начинался ровно в 9:20. Теперь понимаете? Я. БЛЯТЬ. ОПОЗДАЛ. Приложив руку к груди, юноша ощущает, как быстро колотится сердце внутри грудной клетки. А если его не пустят? А вдруг Арс накричит или разозлится, что он проебал начало только его экзамена? Или будет стебать? Ладно, последнее не страшно. И, знаете, может эта паника и кажется странной, но когда ты стоишь в центре пустого коридора, перед тобой висит белый лист с отчетливо пропечатанной просьбой не шуметь, так как идет экзамен у первого курса, а ты стоишь по другую сторону и пинаешь хуи, опаздывая еще больше, просто тупо боясь нарушить идеальную тишину и постучать в дверь. Вдруг по ту сторону раздаются тяжелые шаги, и дверь отворяется с такого размаха, что Антону почти прилетает по мордашке, но он на одних лишь рефлексах отпрыгивает назад и, споткнувшись о свою же ногу, летит на пол. Его припечатывает к жесткому дощатому полу, и он тихонько ругается, поднимая взгляд на «обидчика». Арсений Сергеевич удивленно-растерянно смотрит на него, и он спешит прикрыть дверь, чтоб не быть увиденными и услышанными. — Тебя где носит? Еще пять минут и я не имел бы права тебя впустить! — шипит он, и наклоняется, чтоб ухватить рукой за ворот рубашки, как за шкирку, и, положив вторую на предплечье Антона, резко вздергивает его на ноги. — Бегом! — рыкнул он, отворяя дверь и сильно толкая Шастуна вперед, заходя следом. Юноша быстро, стараясь не смотреть по сторонам, подходит к столу, не глядя берет какой-то билет и, сумбурно и нечетко зачитав его вслух, бредет к родненькой второй парте под взглядами однокурсников. Неловко сжавшись, ощущая на себе взгляд человека, что никак не покидает границы его мыслей, парень в который раз проходится глазами по билету. Он читает, но не понимает, потому что совсем не может сконцентрироваться. Сердце в груди колотится особенно сильно, и в какой-то момент он, накрыв рукой место под ключицами, так и замирает, выслушивая слишком быстрое «тук-тук-тук». Резко подняв голову, он пересекается взглядом с голубыми глазами, чей обладатель в упор смотрит на него, чуть хмурясь и даже совсем слегка кивает головой, словно стараясь спросить, все ли в порядке. Антон пару раз качнул головой, возвращаясь к распечатанному тексту на карточке. Так, внимание сюда, — он даже на всякий случай ткнул пальцем в первый пункт. 1. Перечислите типы человеческого мировоззрения. Первое задание — уже успех. Антон сдавленно хихикнул, тут же маскируя это под кашель, чем еще больше настораживает преподавателя. Что же, чувство юмора философа он оценил… эй, ребят, тут у всех этот вопрос или только мне повезло?***
Почти половина курса уже сдали зачет Арсению Сергеевичу и получили свои честно заработанные оценки, а Антон тем временем пытался абстрагироваться и, наконец, подготовить ответы по вопросам, ведь он это все, блять, знает, но головокружение и привкус металла на кончике языка так сильно сбивают его с мысли. Внутри разрастается волнительное чувство, от которого в руках возникает дрожь, а от того, что он зациклился на мысли, что сердце бьется слишком быстро, оно лишь увеличивает темп и как-то неприятно колотит изнутри по ребрам. Поколебавшись еще пару минут, Шастун решает выйти сейчас и сразу ответить, пока он еще в порядке, а потом, скорее всего, съездит в больницу, о чем не позаботился ранее, сдаст какие-нибудь анализы, если ничего не найдут, кроме жуткой влюбленности в голубоглазого брюнета — так хоть успокоится и не будет себя накручивать. Но, стоит ему встать, на всякий случай придерживаясь за край парты, преподаватель, кинув на него лишь мимолетный взгляд, быстро осаждает: — Пришел последним — последний и сдаешь, — коротко инструктирует он, вызывая очередного сдающего по списку.***
Антон, опустив голову на сложенные перед собой руки, считает количество людей до своей очереди. Еще четверо. Биение сердца успокаивается, а голова почти не беспокоит, когда он лежит, а потому позу он не меняет даже после недовольного взгляда Арсения, посвященного ему и только ему. Трое. От осознания факта, что ему отвечать минут через тридцать, Антон приободряется и собирается с духом. Он нехотя отрывает голову от рук и, придвинув ближе конспект, снова повторяет заученный материал, чтоб наизусть выдать его у доски. Двое. Становится немного волнительно, ведь он вот-вот будет стоять и краснеть перед Арсением, отстаивая свой автомат по допуску к экзамену. Если он не оправдает доверия — возможно, лишится и уважения со стороны преподавателя, если таковое вообще есть. И эта мысль заставляет его сдавленно выдохнуть и с удвоенной силой продолжать читать материал по новой. Один. Одна, если точнее. Алина сдавала последней, а следующим шел… — Шастун, — раздается в опустевшей аудитории, и Антон резко вздергивает голову. Они в помещении одни. Преподаватель встает из-за стола, устало потирает шею и потягивается, отчего футболка задирается, оголяя красивый подтянутый торс совсем немного, лишь дразня воображение юноши, который уже успел встать из-за парты. Он ощущает что-то вроде «невесомости» — не чувствует шагов, которых делает, словно стоит рядом и наблюдает за собой со стороны, или управляет собственным телом на расстоянии. Только чувствуется дрожь в конечностях и то, как сильно пересохло в горле. — Почему опоздал? — Этого вопроса нет в моем билете, — несмело отвечает парень, становясь рядом, в паре шагов. Арсений молча выхватывает из его пальцев листок, кладет на стол, быстро пишет что-то ручкой, и передает обратно в руки. 6. Почему опоздал? — Почему все сдавали только пять вопросов, а я шесть? — продолжает Антон, глядя на красивый почерк, выведенный черной ручкой. — Потому что ты особенный, — ухмыльнувшись, произносит преподаватель. И вон оно — опять. Сердце ускоряет свой ритм, даже на миг кажется, что его стук эхом отбивается от стен аудитории, но нет — оно надежно спрятано глубоко в груди. — Почему? — упрямо спрашивает Антон. Кажется, мальчику надоели игры в неизвестность и двусмысленность. — А это уже к тебе вопрос, — он склонил голову набок, рассматривая его черты лица так, словно стараясь найти в них что-то новое. — Так почему ты опоздал? — Я… — разодрал шрамы на ключице, когда неудачно ударился об косяк плечом, потому что очень спешил на ваш блядский экзамен. Какие шрамы? Да те самые, о которых вы не знаете и не должны. Почему опоздал?.. Аптечку долго не мог найти. Но вам же я правду не скажу, я ж не дурак. — Проспал, — в ответ он слышит недовольное «хм». Мужчина явно разочарован такой банальностью. — А если честно? — Пропустил автобус. — Антон. — Похмелье с утра мучило. — Шастун, не зли меня. — Ну Арсений Сергеевич, ну что за допросы! Антон смотрит ему в глаза, и чувствует, как кончики ушей загораются красным. — Попался, — чеканит Арсений, видимо, тоже заметив эту перемену. Что же, он неплохо выучил язык тела своего студента. — Последняя попытка: почему ты опоздал? — Вены резал, — выпаливает он и испуганно замирает, понимая, что это было слишком явной отсылкой к порезам. — Очень смешно, — выдох. Не поверил. Уже неплохо. Только вот сердце все еще бьется слишком часто, продолжая напрягать своего обладателя. — Ладно, давай по вопросам… Антон замирает и жмурит глаза, когда понимает, что ответил неправильно, и понимает это за пару секунд до того, как его поправляет преподаватель. Он водит ногтем по запястью, не замечая, что уже начал отскребывать им верхний слой кожи. — Чего ты так волнуешься? — качает головой мужчина, протягивая ему бутылку с водой. Антон благодарно кивает и припадает к горлышку, но из-за дрожащих рук немалое количество воды проливает на себя. — Ты точно в норме? — хмурится преподаватель. — Да-да, — резко шепчет Шастун, прося зачитать следующий вопрос. Арсений читает вслух дважды, а у Антона в ушах стоит лишь гул собственного сердца и столько мыслей, что перекрывают слова, что он уже готов разрыдаться и сползти на пол по стене. В глазах наверняка отражается эта паника. Он волнуется за все сразу: что раскроют его порезы, что Арсений узнает, как сильно он в него влюблен, что он не сдаст и еще много-много-много всего… и, черт, организм, что с тобой? Ну же, мы должны работать в тандеме! — Арс! — в кабинет заглядывает Павел Алексеевич. — На пару слов, — он кивает головой в сторону выхода и выходит в коридор. Арсений, выдохнув, просит Антона подождать пару минут, что он не сразу расслышал, и невесомо треплет его по плечу, проходя мимо. Юноша смотрит на то, как дверь захлопывается и нервно осматривается по сторонам. Как же тут, блять, страшно в полутьме, когда эхо раздается от каждого действия — вдох, выдох, шаг. Антон зарывается руками в волосы и старается привести свое эмоциональное состояние в норму, но лишь начинает переживать сильнее, зная, что у него совсем мало времени, и вот-вот он должен дать еще хотя бы минимум два правильных ответа из трех оставшихся, иначе завалит все на тройку. — Вдох-выдох, — шепчет он сам себе, делая пару шагов по кабинету. В сердце колет, а изображение плывет кругом, когда он пытается ухватиться взглядом хоть за что-то — но мир перед глазами покачивается, словно он в шторм оказался на корабле. Антон вздрагивает, когда в абсолютной тишине раздается звонкое «кап», и, переведя взгляд вниз, видит, как на пол падает еще одна капля чего-то темного и непрозрачного. Он ведет пальцами под носом и ощущает на них чуть теплую влагу. Только не сейчас. Не опять. Нет. Нет. Нет. Он замирает на месте, не в силах даже прижать ослабевшие руки к лицу, чтоб приостановить кровь, а когда запрокидывает голову, привалившись плечом к стене, ощущает, как медленно сползает по ней. Один. В пустой аудитории. Шастун отчаянно цепляется за реальность, но перед глазами блаженная темнота, забравшая с собой часть боли, и он даже, кажется, благодарен ей. Он чувствует, как заваливается на бок, спиной к стене, и тяжело глубоко дышит. Юноша слышит все звуки как через плотный вакуум и не может открыть глаз. Судя по щекотному чувству — по лицу катятся либо капли крови, либо слезы. Он делает последний рывок в попытках хоть немного приподняться на руках и окончательно замирает, отдаваясь тьме.***
— Шастун там один уже десять минут. Может, я его сначала отпущу, а потом уже с этим разберемся? — Арсений указывает на журнал, в котором нужно было расставить его подписи и исправить некоторые ошибки. — Ну и еще десять посидит, что с ним будет, — пожимает плечами Паша, закинув ноги на стол и беря со стола другую папку. — Действительно, что… — как-то задумчиво шепчет Попов, переворачивая страницу.