Обрати на меня внимание

      Тело прошибает крупная дрожь, и Антон ощущает, что его и впрямь весомо потряхивает. Проходит время — минута, пять, десять… черт его знает, сколько. В его положении время потеряло свою размеренность, став просто субстанцией, которую нельзя ощутить. Он приходит к выводу, что лежит тут недолго, раз никто его все еще не нашел. Вдох-выдох. Удачная попытка перекатиться на спину. Стало ли легче? Совсем немного. Даже, скорее, он просто немного привык к своему положению. Юноша накрывает рукой лицо, ощупывает нос, кажется, кровь перестала идти, но пальцы все равно покрываются бордовым цветом. Он кашляет и делает попытку привстать, но сил хватает только на то, чтоб приподняться и опереться лопатками о стену. Антон вытягивает руки вперед — они дрожат довольно сильно, как от озноба.

***

      Арсений захлопывает папку и смотрит на время — Антон сидит в аудитории уже пятнадцать минут. — Это все? — уточняет он, указав на папку. — Почти, — тут же отзывается Павел Алексеевич, подавая ему тоненький журнал. Мужчина, тяжело вздохнув, вновь принимается листать легкие страницы и оставлять черные закорючки в нижних левом и правом углах. — Теперь?.. — снова подает голос Арсений Сергеевич, расправившись с тем, чтоб оставить на каждой странице по подписи. — А теперь пошли, — довольно объявляет политолог, небрежно швырнув все на полку, где оно и хранилось ранее. Стопка бумаги покосилась, но чудом не свалилась на пол, и преподаватель поспешил прикрыть крышку шкафа. Если кто-то его откроет и папки свалятся — уже не его проблема. — У тебя один Шастун остался? — почему-то спрашивает он, идя плечом к плечу с коллегой. Арсений идет довольно быстро, и успевать за ним — не самая легкая задача. — А?.. да, да, — отвлеченно шепчет философ, быстро поднимаясь по ступенькам, перепрыгивая через одну. Какое-то странное предчувствие никак не отпускало. «Что с ним может случиться?». Да что угодно, это же Шастун! Вот честно, он даже не удивится, если парнишка выпадет из форточки. Этот дрищ в любую щель пролезет! — Ну пошли отпустишь его по-быстрому, а мы с тобой махнем куда-нибудь, — предлагает товарищ, положив руку на плечо Арсения, заставляя сбавить шаг и идти медленнее. — Паш, середина недели, куда завалимся? — устало спрашивает философ, добираясь до конца лестницы и заворачивая в коридор. — Бар? Стриптиз? Кино? Да хоть театр, бля, куда-нибудь погнали. Я задолбался уже, — сетует мужчина, тормозя буквально в паре шагов от аудитории и, потянув философа за плечо, разворачивает того к себе лицом. — Арс, ты сам не заебался со студентами еще? Мы сами недавно такими же были. Погнали, давай, отдохнем уже от вот этого всего, — он обводит пространство вокруг пальцем, намекая на весь универ в целом. — Заебался, а кто ж не заебался, — хмыкнул Арсений, убирая руки в карманы, все еще удерживаемый на месте хваткой товарища. — Ты же сам знаешь — я тут до конца года, не больше, — напоминает он, вызывая у собеседника грустную ухмылку. — Потом в Питер? — все же решается уточнить политолог и получает кивок. — И что, даже ему не скажешь? — он махнул головой в сторону запертой аудитории. — А ему зачем?.. — чуть удивленно произносит философ, настороженно прищурившись. — Ну мы вот все такие слепые и не видим, что между вами творится. Ты такой наивный! — Арсений, поперхнувшись воздухом, откашлялся, уставившись на Павла Алексеевича так, словно видел его впервые. Повисает неловкая тишина. — В бар, — после заминки, неожиданно отвечает Арсений, заставив собеседника удивленно приподнять брови, как бы намекая, что он вообще не сечет, к какой письке была сказана эта фраза. — Побухать. Сегодня. В бар, — выстраивает он логическую цепочку, четко отделяя слова. Павел Алексеевич чуть заторможено кивает и отстраняется, чтоб обогнуть Арсения и потянуть на себя ручки двери. Философ так и стоит к нему спиной, о чем-то задумавшись, и чуть ли не пропускает момент, когда до ушей доносится напряженное «А-а-а-арс». Он оборачивается, непонимающе хмурит брови и, убрав руки из карманов брюк, быстрой походкой проходит к остановившемуся в проходе коллеге, переводя взгляд вперед. — Антон, — срывается с губ прежде, чем он успевает осознать сказанное. Мужчина отталкивает политолога, чтоб втиснуться в аудиторию, и подлетает к пристроившемуся у стенки Шастуну, который, казалось, был белее, чем стена, на которую он опирался, а темно-красная кровь на лице создавала настолько яркий контраст, что казалась нереалистичной. Политолог что-то говорит, кажется, предупреждает, что сейчас сходит за медсестрой, но Арсений почти не слушает посторонний шум, концентрируясь на тяжелом и медленном дыхании юноши. Его расфокусированный взгляд зеленых глаз кое-как останавливается на голубых напротив, и губы растягиваются в извиняющейся неловкой улыбке. Я снова к вам, да-да, с проблемами, не с пустыми же руками. Здрасьте. — Арс-се… Серг-ге… — он обрывает оба слова на середине, сипло выдыхая и откидывая голову назад, упираясь затылком, наслаждаясь легкой прохладой и страдая от жесткости бетона одновременно. — Тош, эй, — его аккуратно похлопывают по щекам. — Открой глаза, давай, малыш, посмотри на меня, — просит он, обхватывая парня за щеки и всматриваясь в зажмуренные веки. Малыш. Боже. Боже. Боже.       Юноша вымученно улыбается, так и не открывая глаз, а Арсений, кажется, начинает волноваться все сильней и сильней. Успокой его. — Холодно, — молодец, успокоил. — Сейчас… — раздается в ответ, и шелест ткани говорит о том, что преподаватель стягивает с себя пиджак, который в следующий момент опускают поверх его дрожащих рук, сложенных на груди. — Что с тобой? Тошнит, болит что-то? Кровь, Господи, откуда столько… — очень. Много. Вопросов. Антон слышит шаги, затем из стола выдвигают шкафчик, берут из него бутылку воды, щедро поливают ей какую-то ткань, а та в свою очередь оказывается на его лице, когда философ начинает с нежностью оттирать разводы крови, касаясь так мягко, словно он — фарфоровая кукла. — Меня пятнадцать минут не было, блять, — ругается мужчина, заводя руку ему за голову, мягко надавливая на шею, помогая держать устойчивое положение, чтоб оттереть более крупные следы крови под носом и на подбородке. Антон слабо сопротивляется, попытавшись отвернуться в сторону, но Арсений, проигнорировав, ведет тканью и вдоль его пухлых губ, приоткрытых, чтоб вдыхать максимальное количество воздуха за раз. Антон приоткрывает глаза, и этот взгляд, сосредоточенный на его губах — пожалуй, его мечта под другим углом. Очень видоизмененным углом. Поцелуемся? Нет? Жаль. — Я се-сейчас… уже лучше… — шепчет парень, лениво отмахиваясь руками, ощущая небольшой прилив сил. Арсений чуть отстраняется, проходясь по его телу взглядом.       В следующее мгновение идиллия обрывается и в помещение влетает Павел Алексеевич, не прикрывая за собой дверь. — Ну что у вас тут? — спрашивает он, остановившись рядом. Арсений Сергеевич непонимающе разводит руками, глядя то на парня, что пытался как-то сменить положение, то на преподавателя. — Нормально, — с выжатой ухмылочкой отвечает Антон, слабо махнув рукой. Арсений лишь кривит губы, бросив на него злой взгляд, полный недоверия, и оборачивается к политологу, ожидая новостей. — Медсестра сейчас будет. Так, ты давай чашку чая… черного, да, черного. Бегом, Арс! — философ, поколебавшись всего пару секунд, срывается с места — выполнять указание. Павел Алексеевич опускается рядом и щелкает перед носом пальцами, привлекая к себе внимание. — Я спрашиваю — ты киваешь «да» или «нет». Понял? — Антон кивает. — Раньше были такие приступы? — Только кровь, — хрипит юноша, нащупывая край пиджака Арсения, и чуть сжимая его. Павел Алексеевич цокнул языком — договорились же без слов. — Куришь, не бросил еще? — кивок. — Сейчас голова кружится? Перед глазами картинка нечеткая? — говорит так, словно утверждает, а не уточняет. Шастуну ничего не остается, как снова кивнуть. — Переволновался совсем, что ли? — хмурится Павел, задирая на нем рукав кофты и припадая пальцем к участку кожи, под которым бился пульс, одновременно засекая время при помощи наручных часов на другой руке. Антон послушно кивает, как болванчик. — Думаю, это давление шпарит… нехило шпарит, — добавляет он, оценив состояние студента. — Так, ладно, сейчас выпьешь чая — будет полегче… Арс, бегом давай!       Пока Павел Алексеевич выходит в коридор, разведать, ждать ли им вообще помощи медперсонала, или он просто так распинался, что там парню хуево, Арсений Сергеевич помогает Антону подняться на ноги, чтоб довести до кафедры и усадить в удобное учительское кресло, но ноги совсем не держат обессиленного юношу и тот норовит завалиться на бок. — За что ты мне? — вздыхает преподаватель, останавливаясь, чтоб перекинуть руку студента через плечи и, крепко сжав худую талию, волочит его в нужном направлении. — Вы мой ан-нгел-хранитель, — выдыхает Антон, повиснув на руках преподавателя безвольной куклой. Просто черные мушки перед глазами заменяются настоящим космосом, и он с каждой минутой словно все дальше и дальше от реальности. — Демонятам положены ангелы? — пытается отшутиться Арсений, мягко опуская парня на кресло, и максимально опускает спинку, пока Шастун просто не соскользнул по нему на пол, ведь принять сидячее положение было выше его сил.       В кабинет проходит немолодая женщина в белом халате и немного нервный политолог, несший в руках большой чемоданчик апельсинового цвета, принадлежавший медсестре.       Антон морщится, когда ему измеряют давление, и вот-эта-как-она-называется-то-хоть-кто-то-знает-штука сильно давит на руку чуть выше локтя, причиняя уже физический дискомфорт. Ему говорят что-то о ненормально высоком давлении, называют какие-то страшные невыговариваемые слова, дают красивенькую, но неприятно пахнущую таблетку, и суют в руки кружку чуть остывшего чая, который пить сейчас ну совсем не хотелось. — Арсений Сергеевич, как хотите, но сворачивайте эту вашу учебу, ну вы посмотрите на него только, — тихо говорит медсестра, указывая на бледного, сжавшегося в комочек Шастуна, накрытого все тем же пиджаком, который чему-то улыбнулся, поймав на себе взгляд преподавателя, и поднял вверх указательный и средний пальцы. — Да я уже понял… — кивает Арсений, глядя на него с приподнятой бровью, как бы вопрошая взглядом: ты дурачок, что ли? Чему так доволен? — А экзамен?.. — сипло шепчет Антон, прислушиваясь к диалогу, совсем ненадолго отстранив взгляд от чашки с чаем, но и этого достаточно, чтоб поймать на себе злой взгляд голубых глаз и укоризненное покачивание головой. Арсений стоит, сложив руки на груди, отчего белая рубашка — единственная верхняя одежда на нем в этот момент — натягивается, обтягивая изгибы подкаченного тела. Папочка, блять. — Ты сейчас серьезно? — отвечает он вопросом на вопрос, подходя ближе и наклоняясь, упершись руками в подлокотники кресла. — Еще какие глупости спросишь, м? — Антон неловко опускает взгляд, сильнее обхватив чашку с чаем и сам уже осознавая, что, ну, херню ляпнул. — Когда пересдать можно? — тихо спрашивает он, лишь на миг подняв взгляд, но, столкнувшись с холодным голубым напротив, снова утыкается в пол. — Дурак, — качает головой преподаватель, выпрямляясь и кладя руку на спинку стула. — О себе сейчас подумай, — добавляет он.       За прошедшие десять минут Антона вынуждают выпить весь чай, дают направление к неврологу, подозревая какие-то болезни, названия которых Антон не понял, а вот Арсения они, кажется, неплохо напугали, ведь он, судя по выражению лица, был с ними знаком. Павел Алексеевич уходит почти сразу, ссылаясь на то, что он тут лишний. —… режим, конечно. Питание правильное. Невролог выпишет что-нибудь от нервов… — Антон почти не вникает, залипая на профиль Арсения Сергеевича, что стоит чуть поодаль, внимая каждому слову. Женщина, вы это сразу ему рассказывайте, а не мне. — Все понял? — Антон утвердительно качнул головой. Он все еще «плыл», но состояние в целом стало получше, чем полчаса назад. — Тебя домой нужно, но в таком состоянии… пойдем в кабинет, пока на кушетке отлежишься, станет лучше — пойдешь домой, — Шастун согласно кивает, и уже стягивает с себя пиджак Арсения, чтоб отдать философу, но тот, выйдя из легкой прострации, протестует: — Я отвезу его сейчас. Я на машине, — оглашает свое решение мужчина, взглянув на растерявшегося мальчишку. Тот с прищуром смотрит на него, вздернув брови, на что Арсений кивнул головой, словно оглашая, что и речи быть не может. — Как знаете, — медсестра добродушно улыбнулась юноше, оставила ему таблетку, на случай, если приступ повторится, и покинула кабинет, оставляя мужчин наедине. — Пойдем или полежишь еще? — после недолгого молчания разносится мягкий голос, и Арсений присаживается на край стола напротив Антона, сложив руки на груди. — Что это было, м? — закусив губу и приподнявшись на локтях, спрашивает Шастун, с интересом склонив голову набок. — Что? — в тон ему переспрашивает Арсений, чему-то ухмыльнувшись уголком губ. — Это, — словно фраза все объясняла, с нажимом повторяет парень, тихонько простонав и падая обратно в кресло. Арсений дернулся, но сдержал порыв подойти к нему и взять за руку, желая хоть как-то помочь справиться с приступом. Он ведь не маленький, да и границы все же нужно удерживать, хотя бы в стенах университета. В конце концов, они парни, и это по меньшей мере странное зрелище. — Жалко мне тебя, — Антон громко хмыкнул, сложив руки на груди, сверху накрытый пиджаком. — Зачем жалко? — Арсений не сразу находит, что на это ответить. — Не знаю, просто жалко, — пожал плечами философ, глядя на настенные часы. Что же, лучше им поторопиться. — А мне вас жалко, — сонно пробурчал парень куда-то в воротник пиджака, закрывая глаза и склоняя голову на бок, словно в полудреме. А преподаватель так и замирает в своей позе, глядя куда-то вперед, и на губах вертится единственный вопрос: «почему жалко?».