***
— Да не нужно в больницу, — канючит Антон, уже сидя на переднем сидении в теплом салоне авто. — Ну Арсений Сергеевич, — возмущенно размахивает руками юноша, привлекая к себе внимание. Мужчина его упорно игнорирует, заводя машину. — Сегодня нет, конечно, — наконец, соглашается он, нажимая педаль газа. Антон облегченно выдыхает, откинувшись на спинку кресла. — А завтра с утра к неврологу, — добавляет он, вызывая новый приступ «да-не-хочу-я-все-со-мной-в-порядке». — Да какой с утра, там же очереди! И учеба вообще-то! И, между прочим, автобусы до больницы не ездят, — с видом знатока выдает Шастун, отворачиваясь к окну. — Съездим в платную клинику, там не так сложно попасть на прием, — терпеливо начинает Арсений, выворачивая машину вправо. — Антоша, очнись, какая учеба? Ты сессию закрыл, — напоминает он, тормозя на светофоре. Антон непонимающе смотрит на него, ожидая паузы, чтоб вставить «я философию завалил, вообще-то». — И я сам отвезу тебя, — добавляет он, бросая взгляд на притихшего парня. — А консультация для заваливших? — Арсений цокает языком. — Ты — не заваливший, — Антон снова непонимающе смотрит на него, вздернув бровь. — Я не сдал философию, — как вы вообще могли об этом забыть?! Хей, я вам ее сдавал или нет? Вы же помните, что я только на половину ответил, а это едва ли три. А мне трояк не нужен! — Ты сдал философию, — будничным тоном отзывается мужчина, выезжая на трассу, ведущую за город. Это вы куда меня везете? — Не сдал! — протестует Антон, взмахнув руками. Откуда только силы на это взялись — вот уж вопрос. Это не Шастун, это пиздец какой-то. Преподаватель, нервно выдохнув, паркуется у обочины и оборачивается на замершего Антона. Мы за городом, стоим рядом с трассой, лес вон недалеко. Все понял, все ясно. За что вы так со мной, а, Арсений Сергеевич?.. Ну хоть изнасилуйте сначала, а потом убивайте. — Зачетку, — не просит — требует мужчина, вытянув руку. Антон, громко сглотнув, вытягивает требуемое из кармана и кладет в раскрытую ладонь. Еще и зачетку выкинет, чтоб никто не смог подтвердить мою личность. Даже паспорта с собой нет. Так и похоронят на безымянном кладбище. Преподаватель отстегивает ремень безопасности и тянется к Шастуну. Парень, у которого уже сдают нервы от напряженности, пискнул и уже нащупал было ручку двери, чтоб выйти из машины, когда рука преподавателя останавливается на бардачке и отворяет его, чтоб взять черную ручку. Положив зачетку себе на колени, он чиркает в книжке ровную «5», подписывается и возвращает владельцу, лишь сейчас замечая то, насколько он зашуганный. — Ты чего? — ведет бровью преподаватель, снова натягивая ремень. Ебать триллер. — Ничего, — медленно качает головой Антон, не отрывая взгляда от профиля мужчины. — А куда-а вы меня-я везете? — растягивая слова, вопрошает парень, бросая взгляд в окно. — Ты точно головой не ударился? — уточняет Арсений, бросив на него короткий взгляд. — Я тебя в таком состоянии в общаге не оставлю, — то есть?.. — До утра под моим присмотром побудешь. И пятерку, кстати, придется отработать, Антош. Домой к себе, хотите сказать? И мы там вдвоем будем? И я вам пятерку отрабатывать буду?.. — Хорошо, папочка, — задумчиво произносит он вслух окончание мысли, и тут же испуганно поднимает глаза на собеседника, который закашлялся, позволив себе лишь максимально короткий взгляд с читаемым в нем вопросом «какого хера?!». — Кто? — боясь, что ему послышалось, уточняет преподаватель. — Извините, вырвалось, — Антон заливается краской и спешит уткнуться взглядом в окно, глядя на пролетающий мимо пейзаж и отчаянно продолжая краснеть. Блять. Бля. Бля-я-я-я. Арсений усмехается своим мыслям, кажется, даже прошептав тихое «папочка». Антон находит свое спасение в музыке — выкручивает радио на полную, и неуютная тишина сменяется приятной мелодией «Lost On You». Парень опускает сидение и прикрывает глаза. Так намного лучше. Даже голова почти не кружится.***
— Антош, подъем, — раздается совсем тихо над ухом. Юноша сонно приоткрывает сначала один глаз, потом разлепляет и второй, не спеша отрывать голову от мягкой обшивки сидения и смотрит на нависшего над ним преподавателя. — Ты похож на кота. Большого сонного кота, — улыбается Арсений, легонько щелкнув его по носу, отчего Шастун фыркает и забавно жмурится. — Приехали, — добавляет он, отворяя дверь и выходя наружу, впуская в салон прохладный воздух, от которого Антон ежится и спешит выйти следом. Быстрее поднимется в квартиру — быстрее согреется. Только он не учитывает, что стоит подняться на ноги — как его ведет в сторону и остается лишь крепко уцепиться руками в дверь машины и стоять на подрагивающих конечностях, ожидая, пока наваждение спадет. — Ща-ща, ван сек, — отмахивается Антон, когда Арсений касается его плеча, чуть сдавливая. Философ, нахмурившись, берет его руку, до этого вцепившуюся в кусок металла, в свою ладонь и закидывает через плечи, делая шажок назад — парень по инерции отступает следом, и, потеряв опору, вцепляется в преподавателя, пока тот захлопывает дверь машины при помощи свободной руки и ставит ее на сигнализацию. — И вот это у тебя нормальное состояние, да? — подстегивает он, крепко обхватывая тонкую талию и помогая дойти до подъезда. — Нормально, — упрямится Антон, замирая у лестницы. — Все, отпустило, — он осторожно высвобождается из хватки, крепко хватается за перила и начинает идти сам. — Господи, за что ты мне… — в который раз вздыхает философ, идя чуть позади, готовый в любой момент подстраховать. Антон робко пожал плечами, останавливаясь у нужной двери, и привалился лбом к прохладной стене, пока мужчина возится с ключом. — Давай, — он протягивает руку, и мальчишка неуверенно дает ему свою. Преподаватель тянет его на себя и берет под локоть, первым пропуская в коридор. — Как сейчас состояние? — спрашивает он, стягивая свою куртку, и берется расстегивать молнию на пуховике студента. — Плохо, голова кружится, тошнит, — честно сознается парень, начиная сползать вниз, теряя опору в стене. Мужчина тут же подхватывает его под руки, как тряпичную куклу, и буквально волочит до спальни, потому что юноша, кажется, решил не помогать ему даже в таком деле, окончательно теряя свой запас сил, накопленный в аудитории за отдыхом в удобном кресле. Повалив Антона на кровать, при этом мягко придерживая его за спину, Арсений, снимает с него тяжелые ботинки, поочередно запрокидывая длинные ноги себе на колено, чтоб расправиться со шнуровкой, и закидывает на кровать до этого свисавшие с нее ноги. — Я принесу что-то из одежды… и чай сделаю… ты держись тут, ладно? Будет совсем плохо — поедем в клинику сейчас. Ну или скорую… да, скорую, — мысли мешаются с тем, что действительно нужно проговаривать вслух. — Спасибо, — раздается слабый голос. Антон приоткрывает глаза, находит взглядом стоящего совсем рядом мужчину и тянет вверх руку, натыкаясь пальцами на безвольно висящую вдоль тела кисть Арсения и благодарно сжимая ее, чуть переплетая пальцы. Мужчина чуть расцепляет пальцы, позволяя обвить сильнее. Нельзя. Нельзя. Не… Господи, как же хочется делать так чаще. Преподаватель присаживается на край кровати и сжимает его ладонь уже двумя руками, оплетая пальцами с обеих сторон. Антону кажется, что жест выходит трогательным. Наверное, они даже милые в этот момент. В тишине они сидят так не больше тридцати секунд. Тридцать бесконечных секунд. — Ладно, одежда и чай, — напоминает себе преподаватель, отпуская руку Антона, и мальчишка провожает его преданным взглядом. Стоит Арсению Сергеевичу выйти, как он, наконец, позволяет себе полноценно вдохнуть и громко выдохнуть через рот, совсем забыв, что человеку нужно больше кислорода, чем краткие вдохи-выдохи каждые десять секунд. В голове остается воспоминание о том, что у философа очень теплые сухие ладони, а сразу под запястьями выступают рельефные бледно-синие вены. Он надолго запомнит это. А еще ему, кажется, хочется держать его за руку чаще. Ой?.. Арсений долго возится с джинсами мальчишки, в особенности с ремнем, ведь тот, нет, не ремень, Антон, никак не хочет даваться его хватке и возмущенно восклицает «Арсений Сергеевич», закрывая рукой пах и прося отвернуться, пока он сам переоденется. Ему дают такую попытку, но выходит разве что чуть-чуть спустить ткань с тазовых косточек и абсолютное нежелание приподниматься заставляют его все же прибегнуть к помощи. Состояние такое, словно его час избивали ногами, и теперь все, к чему он расположен — лежать аки бревно и наслаждаться заботой немного злого Арсения. — А я говорил, — не удержался преподаватель, берясь за края джинсов и полностью стягивая с худых ног, которые он скептично оглядывает прежде, чем натянуть на него свои спортивные штаны в серых оттенках, что по размеру больше, и оттого они визуально делают и без того худого юношу еще стройнее. — Ты точно ешь, а? — скептически вопрошает Арсений, задумчиво ведя ладонью вдоль худого бока, от ребер к тазовым косточкам, накрытых тканью, и, дойдя до линии шва, подцепляет футболку пальцами и тянет наверх. Антон, до этого жмурясь и наслаждаясь теми касаниями, что его буквально только что одаривал преподаватель, вздрагивает и накрывает его руку своими худыми кистями, сильно прижав к впалому животу, запрещая задирать одежду выше. Арсений еще какое-то время гипнотизирует взглядом их руки, после чего медленно поднимает голову, и настороженный взгляд глаз останавливается на широко распахнутых зеленых. — Я сам, — мальчишка сглатывает, стараясь убрать от себя руку философа, но теперь уже он крепко удерживает его на месте, переместив руку на грудь, и фактически вдавливая в кровать, когда пацан делает попытку сесть. — Мне уже лучше, — отчаянно врет он, почти не дыша, даже забывая моргать хотя бы время от времени. — Антон, — раздается в оглушающей тишине. Шастун качает головой, делая попытку немного отползти назад. — Я сам переоденусь, — Арсений одаривает его недоверчивым взглядом, а потом в голубых глазах что-то мелькает, прямо как в прошлый раз у Антона, когда он вспомнил про Есению. И такой взгляд ничего хорошего не предвещает. Парень вздрагивает, переводя взгляд на силуэт мужчины, и не может ничего сказать, только размыкает и смыкает сухие губы, не находя слов. — Сними футболку, — мальчишка не сразу понимает сказанное, а потом лишь начинает качать головой из стороны в сторону, в защитном жесте накрывая израненную накануне ключицу. — Я сказал, сними ее, — он старается придать голосу спокойствия, но, Бога ради, он на взводе и просто не готов скрывать свои эмоции. — Совсем чуть-чуть, честно, — старается заверить его Шастун, отползая чуть дальше, но рука преподавателя властно сминает футболку в районе воротника и притягивает к себе, как щенка за шкирку. Из груди Антона вырывается жалобный скулеж, когда он сам принимает решение не доводить все до кипения, а быстро стягивает с себя футболку и тут же подбирает под себя ноги, обнимая еще и руками. — Не нужно, — просит он, нервно покачиваясь, но его снова подталкивают вперед, вынуждая упасть спиной на мягкие подушки. Растеряв всю свою решимость, юноша начинает ерзать, словно позабыв о головокружении и сильной усталости, когда адреналин врывается в кровь, но вот его дергают на себя, заставляя разогнуть ноги, и сверху ощущается сильное давление. Арсений без предисловий упирается коленом в его бедра, наваливаясь сверху, удерживая в ровном положении, и перехватывает оба запястья, отводя их в стороны. Шрамы. Огромные раскрытые полосы кожи, только-только начавшие заживать, и лишь острые края ран слегка сгладились. Глубокие настолько, что, кажется, еще несколько миллиметров — и задели бы кость. Красные линии расцветают поперек всей ключицы, прямо над израненной когда-то кожей, поверх старых шрамов, застилающих кожу. — Господи… — вырывается из груди, когда он отпускает левую руку Антона, и ведет освободившимися пальцами рядом с крайней полоской, на что парень вскрикивает и шипит сквозь зубы. Он тяжело и загнанно дышит, и легко вырывает и правую руку из ладони Арсения Сергеевича, ведь хватка философа вмиг ослабела. Его губы подрагивают, а ресницы уже, кажется, стали влажными, когда вдох обрывается, и вместо него раздается неудержимый всхлип, похожий на скулеж дикого животного, загнанного в угол. А когда он сталкивается взглядом с голубыми глазами — это край. Его прорывает, как плотину, снесенную сильным потоком. Он не может больше держать это в себе — осознание приходит вместе с еще одним всхлипом. — Я не мог… не мог, — качает он головой, стараясь удержаться. Он смотрит на преподавателя тем самым взглядом брошенного побитого щенка, и в груди нарастает такое тяжелое чувство, словно в нее вливают жидкий свинец. — Что произошло, когда ты уехал? — тихо, с придыханием спрашивает преподаватель, пересаживаясь на край кровати и прикрывая глаза. — Это… я не… — мальчишка хватает ртом воздух, но лишь сильнее закусывает губу и накрывает рот руками, словно запрещая самому себе говорить. — Не могу, — и окончательно замолкает, переворачиваясь на бок, чтоб закусить край подушки и спрятать в нем неудержимые, неконтролируемые громкие вдохи, похожие на всхлипы, разрывающие грудную клетку на части. Было больно. Было очень-очень больно. Арсений Сергеевич встает и по комнате раздаются шаги. Кровать с обратной стороны вдруг прогибается и в следующий момент Антон чувствует, как его талию обвивает рука преподавателя, который тянет его на себя, заставляя вплотную прижаться к своей груди. — Ну ты чего, Тош, все хорошо, успокойся, — раздается над ухом глубокий успокаивающий шепот, но тело под боком продолжает дрожать, и мужчина осторожно гладит его по щеке, переходя к виску, слегка щекоча кожу мягкими касаниями. — Ну малыш, ну что такое… — Шастун изворачивается лицом к преподавателю, перевернувшись на другой бок, и заглядывает своими честными зелеными глазами в темно-голубые, а губы размыкаются, чтоб прошептать такое болезненное, но искреннее: — Я… хотел… покончить с собой? — неуверенно произносит он, словно осознавая мысль вместе с ее озвучиванием. — В тот… — он прикрывает глаза и стыдливо прячет лицо во впадинке между шеей и ключицей преподавателя, прижимаясь теснее, а Арсений молча гладит его по волосам, боясь прервать, но и сам почему-то не сдерживает резкого громкого выдоха. Парня трясет, и его глаза немного влажные, но он держится, не разрешая себе раскиснуть окончательно. — В тот вечер я почти умер, если бы не… я почти умер, Арсений Сергеевич. И я хотел… хотел, — последние слова оседают на душе тяжелым камнем, и мальчишка замирает, безвольно повисая на руках философа, обвивающих его за талию и придерживающих голову. Слабость возвращается резко, накрывая новой волной, и Антон глотает воздух приоткрытыми губами, заглатывая его вместе с тонкой нитью аромата лаванды, исходившего от загоревшей кожи мужчины, что по-отцовски сейчас целует его в макушку, нашептывая тихое «дыши, Антош, дыши…» И иногда мне кажется, что все еще хочу. — Тош… Тоша, — полушепотом зовет его знакомый голос, а мальчишка едва ощутимо качнул головой, намекая, что весь внимание. — Послушай меня, ладно?.. — он немного отстраняется и вздергивает лицо Шастуна, заглядывая в глаза. Мальчишка смотрит с таким доверием во взгляде, что Арсений незаметно для себя ежится. — Ты запутался. У тебя есть проблемы, и ты не можешь справиться один, — мягко произносит преподаватель, протягивая руку, чтоб стереть с красивого лица капельку слез, застывшую на реснице. — Но это — совсем не выход, — юноша хлюпает носом, опуская взгляд. — Ты хоть понимаешь, что, причиняя себе боль, делаешь мне вдвойне больнее?.. — Антон резко поднимает голову, ошарашенно заглядывая в глаза напротив, ища в них насмешку или сарказм. — Малыш, пойми уже, что взрослые мальчики обращаются за помощью к… — и замолкает, подбирая слово. — Папочкам? — вместо него добавляет Антон, всхлипывая и снова подаваясь вперед, зарываясь в теплые объятия. Хриплый и неуверенный смех вселяет в него частичку тепла. — Папочкам, — соглашается Арсений, перекатываясь на спину и разрешая парню устроиться на его груди. Тело мальчишки все еще изредка вздрагивает, и он прижимается плотнее, пока рука Арсения с нежностью гладит по спине. — Хочешь поговорить об этом? — как можно аккуратнее спрашивает преподаватель, ощущая, как парень дернулся под его хваткой. — Честно? Не очень, — Арсений согласно кивает, и при очередном поглаживании чувствует бегающие по спине Шастуна мурашки. — Замерз же, что молчишь, — недовольно цокает языком преподаватель, выбираясь из-под притихшей тушки Антона. Отчасти, он настолько растерян сложившейся ситуацией, что просто спешит покинуть помещение и найти время, чтоб прийти в себя. Эта новость ошарашивает. Покончить с собой… Господи. Его мальчишка готов был в прямом смысле разбиться, физически и морально, и даже не сказал об этом. Порою Арсению кажется, что он обязан сделать первый шаг, чтоб следить за ним на правах парня, а с другой… ну Арсений, ну в самом деле, что за нелепые мысли. Он твой студент, а ты его взрослый преподаватель, и это не сюжет: ни для порно, ни для романа. И он должен держаться от него подальше в этом плане. Попов уходит на кухню, заваривает чашку чая, по пути захватывает теплое одеяло, сложенное в большой валик, и возвращается в комнату. Мужчина так и застывает в проходе, привалившись к дверному косяку и скрестив ноги, когда наблюдает за тем, как уже уснувший на боку мальчишка смешно посапывает во сне, чуть ли не причмокивая губами. И ничего в его безобидном образе не напоминает о недавней истерике. Покачав головой, Арсений тихо проходит в комнату, ставит на тумбочку чай и заботливо укрывает уснувшего, натягивая одеяло до самой шеи, ведь малой так и не надел даже футболку. Мужчина считает, что не стоит сейчас смотреть на шрамы, ведь его руки до сих пор дрожат от желания разобраться с теми, кто довел до такого состояния этого милого мальчишку. Ему жаль, что вылазка Антона в родной Воронеж закончилась… так. Он чувствовал, ведь заранее ощущал, что это выльется в нечто плохое, но не предугадал такого исхода. И вроде нет его вины, а все равно тошно, и кошки на душе… Мужчина задумчиво осматривает безмятежное лицо студента, сидя на краю кровати, и борется с желанием провести по его волосам. Такой маленький, напуганный, трогательный и вместе с тем милый и нежный… его любимый студент. Арсений поддается секундному порыву и, склонившись над Шастуном, целует его в висок, задерживая губы чуть дольше, чем положено. А когда наваждение спадает, он резко подрывается с места и спешит скрыться в ванной, где умывается ледяной водой, приводя себя в порядок. — Нельзя, Арс… нельзя, — сцепив зубы, цедит он, глядя в собственное отражение.