Сонно потянувшись и перевернувшись на бок, Антон наконец чуть приоткрывает глаза и рассматривает мир вне кровати прищуренным взглядом. За окном напротив уже нависает пелена вечера, а это значит, что он проспал не меньше трех часов. Хорошие выводы, как для человека, только проснувшегося… в чужой кровати… без футболки… Антон, чуть ли не взвизгнув в голос, заглядывает под одеяло и искренне радуется, когда видит на себе штаны. Чуть приподнявшись на локтях, он бросает взгляд на тумбочку, надеясь, что какой-нибудь добрый человек оставил ему стакан воды.
— Тоже неплохо… — вслух шепчет юноша, обхватывая чашку с черным чаем и дрожащими руками поднося к лицу. Слабость после сна, приумноженная на его недавнее состояние, давали свои последствия. Едва сделав пару глотков, немного пролив на себя, парень возвращает кружку на место и откидывается на подушку, припав к ней затылком и раскинув руки для удобства. Вдруг по комнате разносится стук о дерево, а чуть приподняв голову, Антон натыкается взглядом на застывшего в проходе преподавателя, постукивающего по косяку, привлекая к себе внимание. — Здрасьте, — не придумав ничего лучше, выпаливает мальчишка. Следом за фразой раздается тихий смех философа, который проходит в комнату, садится на край кровати рядом с Антоном и опускает на тумбочку стакан воды, принесенный с собой. Парень, вспоминая свою недавнюю истерику, чуть краснеет и прячет взгляд в монотонной белизне потолка.
Лучше бы ты ничего ему не говорил. Все равно ничего не изменится.
— И тебе не хворать, — Антон отодвинулся немного в сторону, освобождая больше пространства для желанного гостя. — Как себя?.. — он не успевает договорить, когда Антон, заранее зная вопрос, выпаливает ответ:
— Лучше… — под прищуренным недоверчивым взглядом Арсения Сергеевича он проглатывает последнее «всех», и снова повторяет, только теперь утвердительно: — Лучше.
— Что с тобой, догадки хоть есть? — вопрошает мужчина, протянувший было руку к его безвольно лежащему запястью, но одергивает себя. Антон, заметив это действо, осмелев, перехватывает его руку и неловко сжимает. Преподаватель, громко хмыкнув, раскрывает ладонь, давая юноше переплести их пальцы, и придвигается еще ближе, чтоб не приходилось держать руки навесу, для чего приходится прижаться к бедру Антона.
— Не знаю… заражение крови? — буркнул он первое, что пришло в голову, только бы скрыть неловкость, но вместе с тем внутри все трепещет и бабочки нежно-нежно обмахивают ребра изнутри, заставляя покрыться мурашками. Смысл сказанного до него доходит, когда рука преподавателя вдруг сжимает его пальцы в несколько раз сильнее, заставляя кожу покрыться белыми пятнами в местах соприкосновения, а сам философ хмурится, нервно прокашлявшись, и голос в следующий миг звучит немного сипло:
— Что?.. Ты серьезно сейчас? — Мальчишка неуверенно пожимает плечами, робко заглядывая в голубые глаза напротив. — Ты хоть понимаешь, барашкин домик, насколько это серьезно? С чего ты вообще?.. — он так возмущен и взволнован одновременно, что обрывает предложение, не закончив, и на пару секунд отворачивается, но рук не расцепляет.
— Барашкин домик? — хихикнул Антон, и тут же был одарен злым взглядом. — Да ладно вам, Арсений Сергеевич, ну ляпнул, что в голову пришло, — преподаватель чуть расслабляется, но все еще размышляет над сказанным. Ну вот почему он ляпнул именно про заражение крови?.. — Ну Арсе-е-е-ений Сергеевич, — тянет мальчишка, добиваясь внимания от призадумавшегося философа, но тот даже не одаривает его взглядом, прикусив губу и уставившись куда-то вниз. — Папочка, — уверенный, что его не услышат, решив сотворить мелкую шалость, шепчет юноша, и тут же ловит на себе взгляд голубых глаз.
— Где ты этого понабрался? — чуть возмущенно интересуется преподаватель, поведя бровью.
— Оно само, — пристыженно произносит студент, жутко смущенный тем, что снова был пойман с этим гребаным прозвищем, застрявшим в голове. И вот даже не совсем понятно, хотел ли он сам того, чтоб мужчина услышал, или же просто не против того, чтоб быть пойманным и в этот раз… Он старается отвернуться, но стоит потянуть на себя руку — ее сжимают крепче и не отпускают, не позволяя скрыться так просто.
— Повтори еще раз, — вдруг просит его преподаватель, искренне наслаждаясь широко распахнутыми от шока зелеными глазами и явным удивлением, читавшимся на лице парня.
— Ч-что? — чуть дрогнувшим голосом уточняет Антон, не уверенный, сходит ли он с ума, или ему и впрямь не послышалось.
— Повтори, как ты меня назвал, — и вот он — яркий румянец на красивых скулах, и низко опущенные ресницы, за которыми он прячет взгляд. О, как же красив этот мальчишка, когда стесняется.
— Папочка, — на выдохе отвечает юноша после затянувшегося молчания.
— Громче, — требует Арсений, сжимая руку сильнее. Антон с неверием смотрит на него, приоткрыв рот, но, приняв эти странные правила неизвестной ему игры, идет на уступки:
— Папочка, — громче и увереннее. Арсений весело хмыкает, приподнимаясь с кровати, для чего приходится отпустить тонкую кисть.
— В универе меня так не назови только, — просит он, молча удаляясь из комнаты, так и не комментируя этого странного диалога накануне.
Это пиздец, а не Арсений Сергеевич.
Антон лежит в кровати еще полчаса, может быть, чуть больше, зарываясь в собственные мысли, прокручивая все те странные моменты наедине с Арсением и снова не приходит ни к каким выводам. Жаль, что нельзя узнать чувства человека, что он испытывает к тебе — жить стало бы куда проще. На кухне изредка слышится громыхание посуды, и в какой-то момент в комнату проникает приятный запах… томатов? Что это вообще? Заинтересованный этим вопросом, Шастун подрывается на ноги и, натянув на себя первую найденную в комнате футболку, причем явно не свою, проходит в относительно просторную, как для холостяка, кухню. Арсений оборачивается через плечо, чтоб убедиться, что звуки шагов ему не послышались, и снова возвращается к помешиванию чего-то-очень-странного-но-вкусно-пахнущего в небольшой кастрюле.
— Проголодался? — с улыбкой подмечает Арсений, бросая ложку томатной пасты в свое блюдо и, перемешав в последний раз, накрыл крышкой и отошел к другой кухонной тумбе — заварить кофе и чашку чая. Зеленого. Его мальчик… нет, не его. Нельзя думать о том, что он его. Арсений, погрузившись в эти мысли, не замечает, как слишком сильно наклоняет чайник и немного кипятка попадает на руку. Он шипит и прижимает ладонь к груди.
— Антон, Антон… сами не лучше! — сетует подлетевший к нему юноша. Он перехватывает руку Арсения, силой отнимая от груди, и подставляет под напор холодной воды, открывая кран на всю мощность. Мужчина что-то тихо буркнул в ответ, перенимая протянутое полотенце и стирая с рук капли влаги. Мальчишка молча заканчивает за него разлитие напитков, и ставит обе кружки на стол. — Могу выключать? — он указывает на кастрюлю, и Арсений, склонив голову, наблюдая за каждым его действием, легонько кивает, садясь за стол, чтоб не мешаться. — Это соус? Томатный соус, да? — уточняет он, загребая немного на кончик деревянной ложки и пробуя на вкус. Арсений даже не успевает прокомментировать: — Пересолили немного. Влюбились, что ли? — и, если честно, от неудачной шутки больно обоим, но что Шастун, что Арсений делают вид, что шутка пришлась по вкусу и фальшиво улыбаются, пока юноша вынимает тарелки из навесного шкафчика. Во второй закрытой кастрюльке находятся сваренные спагетти. — О, вы приготовили пасту, как романтично, — не удержавшись, хихикнул Антон, накладывая две порции — одну большую и одну довольно маленькую, такой даже школьника не накормить досыта.
— Любишь романтику? — не удерживается преподаватель, и Антон, ставя перед ним его порцию, ничего не отвечает, присаживаясь напротив.
— Спасибо, — улыбнувшись уголком губ, благодарит Арсений, беря со стола вилку.
— Мне-то? — удивленно уточняет Антон, обводя комнату взглядом, словно ожидал, что тут есть кто-то еще.
— Нечасто за мной ухаживают, —
ага, особенно ваши студенты, влюбленные в вас по уши.
— Да вам спасибо… — робко отвечает мальчишка, наматывая спагетти на вилку.
Ужинают они в тишине. Но и длится она, как и ужин, недолго. Уже спустя полторы-две минуты трапезы, Антон откладывает в сторону вилку, закончив со своей небольшой порцией.
— Спасибо, это невероятно вкусно! Не знал, что вы так… — рассыпается он в комплиментах, когда Арсений одергивает его:
— Это все? Ты почти ничего не съел, — Антон делает вид, что не услышал прозвучавшую фразу, и продолжает свою речь:
—… вкусно готовите. Я бы даже сказал…
— Антон.
— Да что? — уже не столь возбужденным и наполненным эмоциями голосом отзывается юноша, неудачно взмахнув рукой и роняя вилку. Металлический звон повисает в воздухе.
— Ты должен есть больше, — строго одергивает его Арсений, скептично осматривая тощую фигуру. Ну в самом деле, он же стал весить меньше с момента их первой встречи… стресс и курение сильно изматывают, а при его режиме питания… это ужас какой-то, а не Шастун.
— Я наелся, правда, — слабо отмахивается парень, и встает из-за стола, чтоб помыть тарелку, но теряет равновесие всего на миг, когда резко поднимается на ноги, и хватается за край стола, что не укрывается от внимательного взгляда голубых глаз.
— Иди сюда, — мужчина сдвигается на край кухонного дивана, махнув в свою сторону ладонью. Антон неуверенно качает головой, чувствуя какую-то подставу, когда мужчина буквально рявкнул: — Сел, я сказал!
— Да че вы начинаете… — лепечет он, отставив тарелку на край кухонной тумбы.
— Разве ты не должен слушаться своего папочку? — низкий, нарочно хриплый голос заполняет собой пространство.
Боже. Боже. Боже.
Антон резко оборачивается, а Арсений смотрит на него, чуть вздернув уголок губ в ухмылке.
— Да ну вас, Арсений Сергеевич, — одергивает себя мальчишка, насупившись.
Еще и подкалывает. Фу таким быть. Играет тут на моих чувствах, как я на его нервах. Ужасный человек, просто ужасный!
— Я серьезно, подойди, — Антон мнется еще пару секунд, но все же делает робкие шаги, и, стоит ему оказаться довольно близко, как Арсений дергает его за руку и тянет на себя, ожидая, что Антон сядет рядом, но мальчишка, в силу своей неуклюжести, плюхается на колени преподавателя, вызвав у того неожиданный гортанный стон и сдавленный выдох.
— Извините, — ляпнул юноша, поерзав, желая пересесть, но на талию вдруг легла рука философа, оплетая и сильно прижимая к себе. Он наматывает спагетти из своей порции на вилку, щедро обмакивает в томатный соус, и поднимает над тарелкой, на уровне рта Антона.
— Ешь, — мальчишка смешно осматривается по сторонам, словно всем своим внешним видом крича «помогите, отпустите, спасите», когда кончик вилки упирается в мягкие губы. Капелька соуса касается его нижней губы, и он отдаленно ощущает его вкус, лизнув кончиком языка. — Какой у меня непослушный ребенок, — вздыхает преподаватель, снова делая отсылку к «папочке», о котором Антон уже сожалеет. Философ подается вперед, прижавшись грудью к спине студента, заставив того взвизгнуть. — Либо ты ешь, либо мы ругаемся, — мальчишка недовольно буркнул в ответ «а барашкин домик в итоге я», но послушно приоткрыл рот, медленно пережевывая. — Вот и молодец, — хвалит его Арсений Сергеевич, следующую мини-порцию, умещающуюся на вилке, съедая сам.
Ой, ну давайте еще есть из одной порции как настоящая парочка, ага, да, здорово вы придумали. Еще как с моим маленьким слабеньким сердечком поиграемся?
— Можно мне… — неловко начинает Антон, но талию сжимают сильнее, как бы намекая — «сиди и не рыпайся». — Понял, — тихо пискнул он, открывая рот и высовывая язык, как бы намекая, что готов съесть еще. Арсений тихо смеется, кладя ему на язык спагетти.
***
— Вот теперь можешь идти, — скармливая ему остатки порции, разрешает преподаватель, отпуская талию. Антону даже немного обидно, что все эти приятные касания заканчиваются.
— Спасибо большое, — робко благодарит мальчишка, поднимаясь на ноги и хватая тарелку со стола раньше, чем это делает преподаватель, и останавливается у раковины, чтоб вымыть посуду, попутно захватив и упавшую ранее вилку.
— Да я сам… — Шастун только отсылает преподавателя куда подальше, махнув на него рукой, когда принимается мыть посуду. Арсений опирается плечом о стену, склонив голову и сложив руки на груди, наблюдая за действиями студента. О, как же он уютно и по-домашнему вписывался в атмосферу этой квартиры. Арсений не разрешает себе думать, что хотел бы видеть здесь мальчишку куда чаще, но не может воздержаться от подобных порывов.
Антон ворочается в кровати, когда за окном поздний вечер, переворачиваясь то на бок, то на спину, то и вовсе стараясь уснуть на животе, но с недовольным пыхтением вновь возвращается в исходное положение.
— Да уляжешься ты сегодня? — усмехнулся философ, сидя за столом, напротив окна, и проверяя последнюю работу по философии.
— Улягусь, — и снова переворачивается на бок.
— Верю, — коротко улыбнулся мужчина, поднимаясь на ноги, отбрасывая тетрадь на край стола. — Спокойной ночи, — раздаются шаги и дверь в другую комнату приоткрывается.
— А… — Арсений оборачивается, когда мальчишка поднимается на локтях, глядя ему вслед. — Вы не со мной будете?.. Ну… — не в силах выговорить слово «спать», пытается хоть как-то завершить фразу юноша.
— Нет, — с подавленно-грустной, или ему показалось, улыбкой отзывается Арсений, потянувшись к выключателю и гася свет. — Спокойной ночи, Тош, — на выдохе произносит преподаватель, окончательно покидая простор комнаты. Антон откидывается на подушку, про себя добавляя «и вам того же».
Я так сильно хочу засыпать и просыпаться с тобой, но не имею права на… тебя. Я уйду из твоей жизни, как только смогу, обещаю, я не буду преследовать тебя, только… уйдешь ли ты из моей? Ты так сильно нужен мне, Антон, ох, только бы ты знал, как же сильно я нуждаюсь в тебе.
