***
Антон нервно топчется на месте у входа в кабинет философии. Сегодня первый учебный день после сессии, и у него только что закончилась первая пара по политологии, и был небольшой перерыв в пятнадцать минут перед следующей. Что же, самое время проведать своего***
Оставшиеся три пары становятся сущим адом. Антон все смотрит на часы, стрелки которых упорно не хотят сдвигаться с места, и то кусает губы, то нервно постукивает ногой или щелкает ручкой. Преподаватель экономики даже предлагает ему «выйти в туалет, раз так не терпится», на что однокурсники прыскают со смеху, а Шастун цокает языком, постаравшись впредь контролировать себя, но уже через десять минут по аудитории раздается стук подошвы о пол. Юноша с упором прожигает взглядом циферблат, ожидая, когда же чертова цифра «4» сменится «5». Еще минутка, одна минутка и он… ох-х, как же хочется. Он уже сломал ручку, щелкая ею, точнее не он, а парень с его курса, сидящий впереди. Он бесцеремонно отбирает у него вещь, вынимает из нее пружинку и возвращает в руки Антона, обозвав при этом "ебантяем". А еще у него уже побаливает нога от того, как часто он колотит ею по полу, за что получает сравнение с «кроликом в трахательный период». Что говорить за истерзанные до крови губы. Он до сих пор помнит, как соседка по парте чуть не расплакалась, когда он потянул на себя свисающую с нижней губы кожицу, оголяя ее до мяса. Девочка тут же попросилась пересесть… странная какая-то. Желанный звонок с последней пары, и мальчишка срывается с места, первым выбегая за дверь, хотя сидел в середине ряда. Он перепрыгивает по три или даже четыре ступеньки за раз, хватаясь за перила, чтоб не вылететь за пределы или в стену на крутых поворотах. Арсений стоит у своей машины, на парковке, метрах в ста от здания универа. Рекордная стометровка для Шастуна, даже физрук позавидовал бы. Он, запыхавшийся и красный, кое-как тормозит у машины, чуть не упав под ее колеса, несмотря на то, что авто припарковано на месте, и хватается за капот, переводя дыхание. — Ну что? — максимально спокойной, чтоб не спугнуть, интонацией, но с дичайшей одышкой, высунув кончик языка, как собачка, вопрошает Антон, обернувшись на офигевшего преподавателя, сжимающего в руке стаканчик с кофе. — Э-э… это ты ко мне такой красивый? — хохотнул мужчина, открывая перед ним заднюю дверь. — В машину, бегом, — произносит Арсений, огибая авто, чтоб занять соседнее место. А Шастуну дважды повторять и не нужно. В салоне совсем тихо, слышен каждый резкий вдох Антона, и как Арсений отпивает кофе из стаканчика, глядя на мальчишку с таким садистским прищуром, как бы говоря ему: подожди, я обязательно отвечу на твой вопрос жизни и смерти, но сначала допью свой кофе. А еще здесь приятно пахнет лавандой, и действительно: за спинками кресел лежит маленькая связка сухих цветков, перевязанных синей лентой, а под ними плитка еще не распакованного молочного шоколада, к которой преподаватель тянется рукой, и, нарочно медленно распечатав, протягивает Антону, предлагая надломить кусочек. А у малого уже, кажется, начался нервный тик. — Арсений Сергеевич, — не выдержав, рычит сквозь плотно сжатые зубы Шастун, одаривая его злым прищуром. — Чего? — включив дурачка, изображая искреннее удивление, вопрошает он, надкусывая шоколад. — Ясно, — коротко произносит мальчишка, хватаясь за ручку, желая выйти на улицу, но мужчина перехватывает его свободной рукой, потянув обратно на себя, тихо посмеиваясь. — Да все, все, — он отставляет уже пустой стаканчик в «кармашек» на двери со своей стороны и заглядывает в зеленые глаза, уже наполнившиеся обидой и злостью. — Ты сам-то уверен, что тебе это надо?.. Ты подумай, — с напором добавляет он, когда юноша уже открывает рот, чтоб возразить. — Мне-то терять нечего, я за тебя переживаю, мелкий… — мальчишка цокает языком, едва удержавшись, чтоб не закатить глаза. — А я что теряю? Семью, которой я нахер не сдался? Друзей? Ха, у меня кроме Кати никого и нет… что я теряю, м-м-м, Арсений Сергеевич? — мужчина вздыхает, ненадолго сжав переносицу, слегка массируя, и прикрывает глаза, о чем-то размышляя. — Я вас терять не хочу, — совсем тихо добавляет парень, потянувшись вперед, как котеночек припав носом к открытой шее, и ластится, требуя к себе внимания, ведя им то вверх, то вниз. — Пожалуйста… — отчаянно шепчет парень, поднимаясь выше, оторвавшись от приятной кожи, пропитанной лавандовым гелем, и тянется к чуть потрескавшимся от холода губам, глядя в глаза напротив, как бы ища ответа. Арсений глубоко вдыхает, а после резко подается вперед, впиваясь поцелуем в мягкие и приоткрывшиеся от удивления губы. Парень даже забывает отвечать, окончательно растерявшись, и лишь ощущает, как чужие руки с силой тянут на себя, отчего юноша окончательно перебирается на философа, садясь в районе его бедер, и ощущает эти трепетные касания, от которых внутри все переворачивается, и на глаза почему-то наворачиваются слезы, когда он, всхлипывая, отвечает, наконец-то, прикусывая эти желанные губы и ощущая взаимную связь. Он так сильно хотел этого, так сильно… — Что же ты со мной делаешь, — в перерыве шепчет Арсений, отстраняясь чуть дальше, рассматривая красивое лицо студента, и с удивлением замечает слезы в уголках его глаз. — Тош, ты что?.. — рвано выдыхает он, припадая губами к щеке и сжимая в крепких объятиях. — Я вас… люблю, — всхлипывает Шастун, сам накрывая губы мужчины, срывая еще один поцелуй. — Очень люблю, — дополняет он, шмыгая носом, и все равно целует, даже когда на щеках пролегают солоноватые дорожки. — Мальчик мой, ну ты что… — Арсений гладит его по волосам, с силой прижимая к груди, позволяя расположить юноше свою голову на его плече, и крепко сжимает, обхватив за спину. — Маленький мой… — и оставляет поцелуй на светлой макушке. — Ты что, Тош, ну-ка успокойся… — уже строже добавляет Арсений, целуя в висок, а затем в ободок ушка, поглаживая по спине, лопаткам и загривку. — Оно само, — заявляет Антон, и сам стараясь унять слезы. — Правда само, — с легкой обидой на свой же предательский организм добавляет он, удобно устроившись на широкой груди преподавателя. — Ну ты и экспонат, — по-доброму усмехнулся Арсений, откинувшись на угол кресла, продолжая успокаивающе водить руками по телу юноши. — Вот тебе и «никаких отношений со студентами»… — вздыхает Арсений, запрокинув голову, глядя в потолок, пока Тоша сопит где-то в районе ключиц. Парень едва слышно хихикнул. — Отношений? — с придыханием переспрашивает он. — А, то есть это для тебя не отношения? Ну слава Богу, я все еще холостяк… — мальчишка, сам того не заметив, ударяет философа по плечу, на что тот смеется. — Да я же шучу… Пиздец, отношения с ребенком… — с искренним ужасом шепчет преподаватель. — Я не ребенок, — упрямо заявляет мальчишка, отстраняясь и приподнимая голову, чтоб смотреть на лицо любимого человека, а Арсений, глянув на него, легонько щелкнул по носу, довольно улыбаясь на реакцию Шастуна, который продолжает все так же смешно фырчать, как и в предыдущие разы. — Как скажешь, — а в голосе так и сочится «я остался при своем мнении, но не хочу ссориться с тобой, ребенок». — Арсений Сергее… — Арс, — поправляет его мужчина, и парнишка зависает на добрые десять секунд, хлопая ресницами. — Что ты так смотришь? Давай уже как-то на «ты» переходить… — Э-э… Арс-с…сений Сергеевич, — все же вырывается из груди, и мальчишка прикрывает рот. Преподаватель, усмехнувшись, картинно закатил глаза. — А что мы теперь?.. Ну, пара?.. — Какой ты быстрый, — усмехнулся Арсений, нежно проведя по щеке мальчишки, рассматривая его, как произведение искусства, отчего второй покрывается румянцем, потупив взгляд. — Я еще от этого не отошел… — преподаватель явно намекает на их поцелуй. — Простите, — шепнул парень, отползая назад, когда руки философа резко тянут на себя, прижимая к груди. — За что? Антон, не бери мои слова на свой счет, — строго урезонивает Арсений, нахмурив брови. — Я просто боюсь, что испорчу наши отношения, так и не начав, понимаешь? — он касается его щеки, вынуждая запрокинуть голову. — Ты мне нравишься, — подавшись вперед, мужчина целует его в пухлые розовые губы, которые искусаны до такой степени, что даже ощущается металлический привкус. — Но вы не любите… — выдыхает Антон, когда поцелуй прерывается. — Величайшая радость в жизни человека — быть любимым, но не меньшая — самому любить, — к чему-то говорит Арсений, улыбаясь как-то по-грустному, глядя в такие честные глаза юноши напротив. — Ну да, самое время для философии, — скептично отзывается Шастун, отводя взгляд в сторону. — Антош, ты мне нравишься, очень нравишься. Но я скажу тебе, что люблю, только тогда, когда буду в этом уверен на все двести процентов. Хорошо? Ну эй, посмотри на меня, — вот ему вроде сказали, что еще не могут назвать любимым человеком, а он все равно тает… просто тает от одного лишь ощущения, что вот он, человек, которому были посвящены все мысли последних месяцев… и его можно коснуться, поцеловать, уткнуться в грудь и не краснеть за это. Боже. — Поехали домой? — вдруг спрашивает Арсений, перебирая волосы на макушке. — К кому? — оторопело отвечает Антон. — Ко мне, — с улыбкой отвечает Попов. — Я с утра блинчиков приготовил… — Антон хихикает, чуть ли не мурча от удовольствия в объятиях философа. — Блинчиков, — повторяет он, хохотнув уже громче. Какой уютный и домашний Арсений.***
Антону и не верится, что все так просто: он сидит на знакомой кровати в спальне Арсения, проверяет почту на телефоне и чувствует запах блинчиков, которые мужчина разогревает специально для… него. Наверное, он впервые ощущает такой уют… Мальчишка улыбается своим же мыслям, привстав с кровати и делая пару шагов вдоль комнаты, останавливаясь напротив рабочего стола мужчины. Вот его ноутбук, за которым он постоянно что-то пишет, вот здесь подставка с ручками, тут три неаккуратные стопки тетрадей, а это… Антон тянется к выпирающему из-под книги прямоугольному краешку бумаги и вытягивает его, рассматривая. Билет до Питера, в один конец, отправка на следующей неделе. В груди что-то словно обрывается, когда взгляд снова проходится по строчке с датой, желая найти в ней опечатку, вроде уже прошедшего месяца или года, но на нем неизменно красуются все те же цифры. — Я уезжаю в Питер. — Вы уже купили билеты? — с порога спрашивает он, проходя вперед и забираясь на кафедру. — Антон, ну что ты опять начина… — его обрывают. — Арсений Сергеевич, — одергивает его Шастун, заглядывая своими покрасневшими от бессонной ночи глазами в его голубые. — Нет. Еще нет, Антон. Честно, — заверяет он, становясь напротив и с трудом выдерживая тяжелый взгляд. — Хорошо, — кивает мальчишка, ненадолго опуская взгляд на носки ботинок. — Когда собираетесь?.. — Я не знаю, не решил пока. Антону и не верится, что так просто, как же, ведь у них все никогда не будет просто… — Антон! Ну чего ты там завис? — раздается голос мужчины с кухни. Парень вздрагивает, обронив билет.