Сломанное и потерянное

Сегодня у него день рождения. Хоука понимание этого настигает внезапно: вот он пробует кинжал на остроту, а вот с его пальца капает кровь, и Орана ахает и бормочет что-то. Файрен качает головой на ее «надо перевязать, мессир», осторожно слизывает жидкость, задумчиво наблюдая, как новая капля набухает на ранке. У него день рождения. *** В Лотеринге Хоук никогда бы не забыл об этом дне: Бетани подняла бы брата на рассвете, чтобы подарить ему что-то очень важное и нужное и сказать нечто проникновенное и хорошее, а потом убежать на кухню — помогать Лиандре готовить нехитрый праздничный стол. Интересно, думает Файрен, что бы делала Бетани сегодня — если бы не умерла полгода назад на Глубинных Тропах — разбудила бы она его и положила бы свой подарок ему около кровати, как делала раньше? Он порой воображает, что она стала каким-нибудь духом, который оберегает его в Тени от уловок демонов. Не могло это закончится вот так: на измазанных какой-то дрянью плитах Глубинных Троп, когда Файрен молча, недрогнувшей рукой направил кинжал в сердце сестры, избавив ее от мучений, а потом долго шептал всевозможные молитвы Андрасте и Создателю. Кровь снова набухает на пальце, и, в конце концов, капля падает и разбивается о дощатый пол, оставляя след. Один. *** Карвер бы ворчал и огрызался больше обычного, но смех сестры смягчил бы его упрямство, и он все-таки помог бы ей и матери с уборкой, возмущаясь всякий раз, когда кто-то предлагал бы помощь ему самому. Даже тяжелые бревна нес бы один, чуть ли не надрываясь, но сам. Он бы подарил Файрену что-то, что принято дарить отцам или братьям, буквально впихнул бы неумело завернутый сверток в руки, ткнув им под ребра, и отошел бы, не желая покраснеть еще больше. Хоук всегда думал, что Карвер очень похож на мабари, немного неуклюже выражающего свои чувства, но неизменно верного и преданного, готового драться до конца. Карвер и дрался до конца: ринулся на огра в несколько раз больше его без раздумий и сомнений. Неестественно много крови, изломанное тело, залитое ею с головы до пят, когда чудовище колотило им по земле — это все, что осталось. Файрен обсасывает палец, чтобы не запачкать пол кровью, но видит под ногами только пустынную, сухую землю Коркари. Два. *** Мать бы светилась от счастья и трепала бы его за щеки, на что Малкольм только бы мудро и мягко улыбался, растроганно пробормотала бы что-то насчет их с отцом схожести, обняла бы, а Файрен бы все краснел и неловко обнимал Лиандру в ответ, опасаясь сжать слишком сильно. На обед она приготовила бы что-то не очень замысловатое, но особенное вроде пирога с купленными в Денериме ягодами, и он казался бы Файрену самым лучшим на свете. Малкольм зажигал бы маленькие, вылепленные Бетани кривоватые свечки щелчком пальцев, и мир на несколько незабываемых секунд стал бы идеальным. Любовь и огонь. Огонь, так любимый отцом, ворвался в его тело лихорадкой, такой, что Малкольм Хоук почти ничего не понимал в последние недели своей жизни и лишь просил воды. Бетани все ходила заплаканная, у матери опухли глаза, Карвер чаще кричал — на всех и вся, а Файрен только пытался делать что-то, что требовала мать — рассудок уплывал, сознание мутилось от одной мысли о том, что отец и правда может умереть. Легче было отупеть, перестать так волноваться, и в этом хрупком безразличии Файрен даже не сразу понял, что Малкольм, которому он протирает холодной тряпкой лоб, мертв. Три. Он и потом не сразу понял, что держит в руках мертвое тело Лиандры, что глаза ее окончательно остекленели и закатились, что тело под тонким свадебным платьем холодеет слишком быстро, что ее уже не вернуть, что он опоздал, что вся семья оставила его среди страха и одиночества, что теперь он совсем один. Четыре. Он не сразу понимает, что плачет, что слезы капают на светлый ковер под его ногами, что непонятно откуда взявшаяся Мерриль осторожно гладит его по голове и шепчет нечто певучее на эльфийском, обволакивающее. Тепло ее магии вымывает горе и боль, оставляя только покой и усталость. Файрен закрывает глаза, отдаваясь им: почему бы нет? В конце концов… *** …у него день рождения. Этот день полон призраков, которые стоят рядом с его кроватью, наблюдают за ним прозрачными взглядами, тянут бесплотные руки, чтобы укрыть, помочь, защитить. Запекшаяся кровь на пальце — кровь Хоуков — ярче факела пылает в сером мареве то ли сна, то ли кошмара. Ему не страшно, хоть на теле матери отчетливо видны стежки иглы Квентина, лицо отца пылает лихорадочным жаром, на теле Бетани отчетливо проступают следы скверны, а Карвер залит собственной кровью. Файрен укутывается в одеяло, чувствуя руку сестры на своем лбу. У него день рождения. И он не один.