Сломанное и потерянное

Они приближались — окруженные тьмой Глубинных Троп как плащом, порождения тьмы скалили клыки, крутили головой с выпуклыми, как у подземных рыбин, слепыми глазами. Кто-то охнул — из-за больших потерь в армию брали даже мелюзгу; им выдавали плохонькие доспехи, наспех сколоченные щиты, оружие, которое когда-то давно бросили на старых складах и отправляли прикрывать бреши в обороне, занимать места погибших воинов, выстоявших в сражениях с людьми и эльфами — но не сумевших сдержать натиск порождений тьмы. Верховный король Трикамень молчал. Его серый, как камень, бронто сливался с подземными скалами, еще не обагренными черной и красной кровью. Порождения тьмы не чуяли его, и потому он был в безопасности — пока. Пока не падет армия, сшитая из рваных лоскутов белыми нитками. Пока орда не устремится к кованым воротам Орзаммара, отравляя все вокруг. Пока крики умирающих не достигнут Алмазных залов. Пока кровь не зальет бережно выписанные руны в Зале Хранителей. Пока. Стрелы взвились в воздух с жужжанием, похожим на визг, впились в горло первых порождений тьмы, но остановить их не смогли, и бегущие впереди гарлоки смяли первые ряды гномов. Король Трикамень наблюдал, чуть сжимая латные перчатки на костяном наросте на загривке бронто, хмурился, от чего лицо его было сурово, словно лики Совершенных, выточенные на лавовых камнях. Он не трогался с места, зная, что неподалеку его терпеливо дожидается отряд добровольцев, вызвавшихся проводить его до отдаленного Кэл Шарока, а если понадобиться — и погибнуть, защищая. Двое разведчиков со своими арбалетами пробирались во мраке Троп несколько дней — чтобы вернуться умирающими, но с картой безопасных проходов. Единственное, что Трикамень мог им дать — милосердную смерть. Один из генлоков зашипел, глядя прямо на него, и король приказал бронто отойти от края выступа — таким всепоглощающим был ужас, испытанный им, победителем многих боев на Арене. Кто-то из знахарок говорил, что порождения тьмы могут быть исковерканными гномами, но король слабо в это верил, да и не хотел верить в то, что его сородичи, что те, кто оставался множество раз прикрывать отходы войска, терпящего поражение за поражением, могут превратиться в подобное. Что могут идти впереди орды, бросаться на гномов с кривыми мечами в руках, тронутыми скверной. Стрела вонзилась рядом с ним, и король спешно развернул бронто, в первый раз в своей жизни жалея об их медлительности — сейчас бы он не отказался от быстроногих тевинтерских скакунов, которых видел на поверхности, когда ездил к Архонту с обязательным выражением миролюбия при вступлении на трон отца. Трикамень не ожидал легкого ухода и, когда неожиданно появившийся генлок одним ударом перерезал горло бронто, схватил топор и размозжил уроду череп, надеясь только, что отколовшаяся тварь была одна. Порождение еще слабо дергалось, когда он с омерзением ткнул его сапогом из красной стали, не боясь заражения. Бронто был мертв, и это значило, что ему придется оставить кого-то из пяти храбрецов здесь. Это было отвратительно, но выхода не было. Генлок захрипел, и, повернувшись, Трикамень увидел у него в руках кинжал, некогда подаренный им одному из лучших воинов, защитившему короля от удара предателя. — Камень и Совершенные, — пробормотал он. — Кэл Шарок пал, — бросил король отряду коротко, не чувствуя вины. За спиной его оставался подземный город, и вопли умирающих долетали до ушей, резали слух, но тем сильнее нужна была решимость уйти. — Необходимо как можно скорее вернуться в Орзаммар. И один должен остаться здесь. Гномы не стали возражать. *** Когда камни с грохотом обрушивались вниз, отрезая Орзаммар от Глубинных Троп, король Трикамень был мрачен, но спокоен. Порождения тьмы не пройдут в город, и это самое главное. На мгновение он вспомнил о том, с какой надеждой смотрели на него женщины и дети на улицах Кэл Шарока год назад, как руководил первой волной защитников, и сердце его дрогнуло, словно не он добивал пораженных скверной собратьев, словно не он убивал на Арене, ужасный и непредсказуемый в своей боевой ярости. Но Камень был милостив к нему в этот раз и позволил запереть его, истекающее кровью, на самый крепкий замок.