Сломанное и потерянное

Морриган смотрит ей в глаза — в мутные серо-прозрачные глаза, похожие на грязный тающий лед — и насмешливо фыркает: — Неужто, Страж, решила ты их разлучить? Алистер и Табрис сидят неподалеку и тепло улыбаются друг другу: Мильтенра с ногами забралась в кресло с книгой, заметно смущаясь себя самой; Алистер привычными движениями проводит оселком по короткому мечу. Ведьма знает — Сайнор тоже хотела бы так, Сайнор тоже тянется к Алистеру — но любовь Кусланд режет сильнее, чем лучшие клинки из Хайевера, покоящиеся в ножнах бывшей тейрны; привязанность Кусланд хуже самой черной ненависти. И не то чтобы у Морриган по-другому. — Какая тебе разница? — морщится Кусланд, и ее и так не очень красивое лицо становится совсем неприятным. — Ты предложила, я согласилась. Хочешь поспорить? Морриган усмехается: Сайнор рубит словами не хуже, чем клинками, и все уловки ведьмы, годящиеся для очарованных ложной беззащитностью храмовников, не наносят Стражу вреда. Но вступать в ней в конфликт слишком опасно, потому что мрачная Кусланд может сломать и уничтожить любого: возможно, даже ее — ведьма достаточно осторожна, чтобы этого не признавать; чтобы погибнуть от рук Стража, сумев сбежав от матери. — Конечно, согласилась ты, — Морриган опирается на свой посох, щурит пронзительные желтые глаза. — Вот только думается мне, что не согласен будет он. — Не твое дело, — обрывает Кусланд, холодно изучая ведьму. — Ритуал Флемет — то, о чем ты должна думать. Морриган видит, как Кусланд мучается, ломая себя, как пытается переступить через свой черный гнев, как наступает на горло грызущему ее душу демону. Морриган видит, как Страж задыхается и захлебывается в своей застарелой ненависти — густой, как дурная кровь — видит ее глаза и знает, что Сайнор, как дикий зверь, сгрызет протянутую ей руку помощи. А ведьма никогда не собиралась ее протягивать. В глазах Сайнор мелькает отчаяние, когда она смотрит на изящную, легкую Мильтенру Табрис, которая потягивается, как кошка, устроившись около Алистера. Морриган это видит, но не вмешивается — ей не очень-то хочется получать такого врага, как хмурая Кусланд, которая с легкостью убьет ее, если сочтет необходимым. Морриган вздыхает — не то чтобы она поступила бы иначе. — Страж, — голос ее становится сух и спокоен. — Уговоришь его, и он не будет больше жить. — Что? — ни капли страха, только недоумение. — Но и не умрет, — пожимает обнаженными плечами Морриган. — Останется он спать, пока скверна не сожрет. Питание ребенку нужно, и никак иначе. Кусланд молчит и смотрит, как смеется Алистер, ероша эльфийке волосы, как он заметно краснеет, когда валяющийся на софе Зевран отпускает одну из своих вечных похабных шуточек. И — оборачивается к ведьме, одним быстрым, рваным движением подлетает к ней и несколько секунд длинною в целый век вглядывается в ее глаза. Морриган не отводит взгляда, хоть и чувствует хлещущую плетью ненависть Сайнор — не к кому-то конкретному, скорее к целому миру — потому что ведьме из жестоких земель Коркари есть что противопоставить. Морриган знает, каково это — ломаться, рыдать, когда выворачивается наизнанку душа. Флемет хорошо ее учила, разбивая надежды так же легко, как заветное зеркало. — Я подумаю, — говорит Сайнор медленно, бесшумно отходя от нее. Морриган чуть улыбается, смотрит ей в спину, размышляя: поддаться ли зову сердца и ударить ли Кусланд острым кинжалом-словом, смазанным ядом, надеясь на внезапность или прислушаться к благоразумию и промолчать? О, ведьма безусловно могла бы начать выматывающую, изнуряющую войну; тогда они бы вцепились друг другу в глотки, как безумные звери, отравленные Моровой скверной; тогда одна из них сломала бы другую. Морриган молчит.