Сломанное и потерянное

Бык шумный и грозный — но Коул с самого своего рождения (если оно было) знает, что куда важнее то, что внутри. Не то, что снаружи. Снаружи — серая толстая кожа, внутри — радость и смех, звонкие трели птиц во Внутренних Землях. Снаружи — слишком мало, чтобы можно было понять. Коулу достаточно того, что он чувствует внутри других. Он призраком скользит по Скайхолду, похожему на муравейник, на пчелиный улей — так принято говорить, хоть он никогда и не видел пчел. Видела Тревельян, но она не рассказывает, а Метка закрывает ее, как невыносимое сияние маяка закрывает одинокую фигуру за собой. Коулу больно всматриваться. На самом деле для него Скайхолд — просто сияние. Сияние сотен огоньков, которые превращаются в отдельные звезды, если посмотреть поближе. Коул смутно помнит Тень — там звезды горели, кажется, в несколько раз ярче, там звезды были вырваны из ночного неба и висели просто так, по прихоти обладателей уголков Тени. Выше всех звезд был Черный Город, и никакое сияние не могло заслонить его от глаз. *** Дориан ироничный и ехидный — но Коул не понимает половины из его слов, и весь яд минует его, словно заговоренного. Но это все равно снаружи — внутри Дориан немного грустный и самую чуточку, наверное, влюбленный. Коул таскает ему цветы, потому что так, кажется, надо делать — но Дориан только изгибает бровь и саркастически фыркает, когда дух ставит их в вазу в его комнате. Коул не понимает, но думает, что надо бы сказать об этом Железному Быку, потому что он есть в обрывках мыслей Дориана. Когда он спрашивает совета у Варрика, тот вздыхает и на пальцах растолковывает ему, что происходит. Коул не может толком понять, но осознает, что это как желание помочь, исцелить и утешить — то желание, которое привело его самого к умирающему магу. — Ты хочешь узнать, что произошло, как произошло, — говорит Коул Быку скороговоркой, и кунари вслушивается в его голос удивительно внимательно: удивительно для остальных, не для духа, который знает и чувствует, как легко Железный Бык ловит чужие мысли. — Тевинтер, злоба, но все не такие, все не такое, — Коул почти теряется. — Нет разницы. Главное — причины. Так говорила Тама. Причины, ты узнаешь их. Письма как чайки. Причины в лапах птиц. — Верно, — кунари улыбается. — И что же ты хотел сказать, Коул? — Дориану нравятся птицы. Или письма. *** Они ведут себя по-разному: кунари улыбается и фыркает, как добродушная старая лошадь, которую Деннет привел в Инквизицию из жалости; Дориан язвит вдвое больше обычного, но почему-то сияет ярче, чем раньше. Коул не очень понимает, но честно пытается. Сэра крадет его шляпу, и дух отправляется на ее поиски. В такой шляпе как у него удобно складывать свежие цветы, а потом дарить их детям; в ней удобно прятаться от чужих глаз, прятать свои собственные глаза — но Сэра не понимает. Она называет его «жутью», боится его до визга и радуется, если удается его одурачить. Немного грустно, но он не умеет долго тосковать. — Эй! — громовой голос Быка похож на рев дракона, которого они недавно убили с Инквизитором. Дориан раздраженно выговаривает ему что-то: видно, укоряет за крик на весь двор, но кунари только смеется. — Ты ищешь шляпу? — почти спокойно спрашивает Дориан, когда Коул подходит к ним. — Я видел, как Сэра, — он брезгливо передергивает плечами, — бежала с ней к башне Каллена. Сэра ему не нравится, Коул знает. Сэра мало кому нравится — разве что Варрику и Блэкволлу, остальные относятся к ней странно, и их чувства похожи на холодный ветер. Даже Тревельян — хоть Метка и закрывает ее, Коул может ощутить нечто похожее на горечь на языке в ее словах, обращенных к Сэре. Варрик называет это «неприязнь», Солас — «презрением». И каждый считает себя безусловно правым. — Он хотел предложить тебе присоединиться к нам в игре в Алмазный Ромб, — когда Дориан так отчетливо выделяет «он», речь идет о Железном Быке. Дух смотрит как в душе Дориана что-то мечется, как его эмоции мешаются в новый цвет, и молчит, не умея понимать такое. — Так что? Присоединишься? — смеется кунари, и Коул кивает — с сомнением, потому что в том, как живые кидают странные картинки, все слишком непонятно. Картины, которые получаются, некрасивы, негармоничны, а ради чего еще можно это делать — Коул не понимает. Но ему хочется понять. *** Шляпа закрывает его глаза, и это хорошо. Карты в его руках разноцветные, как переплетение эмоций людей в Скайхолде, и он кидает их в том порядке, который кажется ему правильным. Но Бык цокает языком и качает головой. — Шеф, хватит, — смеется Крэм. — Мы же не на деньги играем. — А жаль, — отзывается Дориан, не отводя взгляда от карт. Железный Бык хлопает его по плечу, и мага ощутимо передергивает — Коул видит синеватые язычки недовольства, чувствует его как свое собственное. — Слишком много, слишком много, мир большой, все иначе, все стало сказками, — бормочет он, глядя на Быка. — Идем в пропасть, падаем в пропасть. — Ага, — беспечно отзывается тот, бросая на стол карту и смахивая лежащие под ней. Дориан смотрит на него настороженно, но молчит. Коулу, когда его пристально изучают остальные Быки, непривычно, хочется спрятаться, заставить людей забыть себя, но он удерживает себя на месте. — Вот пусть подбирает, — ворчит эльфийка, но все-таки поднимает с пола упавшие рядом с ней карты и встряхивает их. — Чтобы он нам тут стол рогами снес? — фыркает гном. — Потолок, кажется, не сносит. — Эй, ну хватит, — отмахивается Бык. Коул кладет карту на стол — она синяя-синяя, как небо над Скайхолдом. — О, парнишка выиграл! *** Теперь, если Коул чего-то не понимает, он первым делом идет к Быку или к Дориану. Маг объясняет ему сложно, но понятно, кунари — легко и запутанно, и дух не знает, как лучше. Варрик смеется и обещает написать про них троих книгу, Дориан в ответ на это привычно язвит, а Железный Бык потирает глазную повязку и весело улыбается. Коул все пытается помогать, и у него получается куда лучше, потому что маг и кунари почему-то хорошо разбираются в людях и рассказывают истории, похожие на сказки и на правду одновременно. Он узнает, что прохладная сталь в глазах Тревельян называется жестокостью, что Сэра мучается одиночеством, а Блэкволл тяготится ложью — черной нитью, проходящей сквозь него как сквозь ткань. — Если бы ты встретил Быков раньше, мы бы тебя научили всему сразу, — хохочет Бык, а Дориан поднимает на него глаза и саркастически хмыкает: — Он бы сбежал от вас на второй день. И еще память стер. — Мы не такие страшные, — возражает кунари. Коул тихо говорит, гладя страницу книги, которую ему нашел Дориан: — Вы свет. Как огонь, но теплый. Живое сердце в руках. Крылья птиц. Все трое молчат. Дориан улыбается уголками губ. *** Крылья птиц обрезают, чтобы они не улетели — так говорил Дориан, когда Коул спросил, почему домашние гуси не улетают на волю, хоть им очень хочется. Тревельян тоже умеет подрезать крылья, и что-то внутри Коула мешается в крик, когда Боевые Быки остаются сломанными марионетками на берегу. Бык молчит. Коул знает, что не нужно ничего говорить, но ему хочется помочь. Дориан остался в Скайхолде, здесь, под проливным дождем, только они трое и один эльф, наполненный мрачным торжеством. Коулу кажется, что это место слишком мрачное. Коул хочет уйти, улететь на подрезанных, сочащихся кровью в руках Тревельян крыльях Железного Быка. — Нам пора возвращаться, — бросает Тревельян слова — как острые кинжалы. Кунари поворачивается к ней и на один момент — Коул видит его, ощущает, знает — собирается свернуть Тревельян шею. Но только кивает и отходит от обрыва. Дух смотрит на тела на берегу, слышит шепот мертвых, угасающий и угасающий — и отходит ближе к кунари. Когда ему становилось страшно, Железный Бык всегда мог словами удержать его в мире. Но теперь он, наверное, и самого себя не может удержать. *** — Как подрубленный, — цитирует Дориан: Коул знает такую его интонацию. — Он как железо, сталь сверкает, дерево падает и давит вокруг себя, живое, корнями хватает других, — Коул растерянно поднимает глаза. Маг пожимает плечами: — Думаю, дерево — мы трое. Коул натягивает козырек шляпы на глаза: Бык всегда понимал его лучше других, а от него и Дориан научился искать самое главное. Но теперь Коулу слишком одиноко, потому что у Быка подрублены крылья, а Дориан не может улететь. Коул раньше думал, что он — мост между Быком и Дорианом, но всем мостам суждено сломаться в один момент. — И как он? — маг вскидывает брови. Дух чувствует его тревогу, похожую на слабое дыхание ветра перед ураганом. — Во тьме, птицы падают, летят в пропасть, — отзывается Коул. — Холод и ярость, темнота и темнота. В ночи нет правых и виноватых. Из ночи не выйти. Проводник, нужен проводник. Дориан вздыхает, трет переносицу и кажется уставшим. Дух молчит, рассматривая его — и внутри, и снаружи, потому что Дориан говорил, что важно и то, и другое. — Прочитай пятый параграф, — спокойно говорит маг. — Там описано нечто вроде твоей ситуации. Еще советую просмотреть восьмой, но очень бегло. В библиотеке тишина, которая давит на духа камнями тюрьмы, в которой умирал настоящий Коул. В таверне, в которой сейчас сидит Железный Бык, шумно. Коул растворяется в воздухе, бежит к Быку, но останавливается на полпути, чувствуя, как кунари поглощает пустота — и как тянется к нему тоже. *** В Дориане теперь тоже пустота: она растеклась из мертвого Быка, как вода из разбитого кувшина, забрызгала их с ног до головы, запятнала. Коул раскачивается из стороны в сторону и растерянно моргает, глядя на воду на своих пальцах. — Это называется «слезы», — почти шепчет Варрик. — Не переживай, парень. Все будет хорошо. Дориан молчит. Он медленно, лениво барабанит пальцами по дереву своего посоха, душа его так же лениво мерцает, оборачиваясь в тусклый серый цвет — цвет камней и пыли. Коулу страшно, хочется исчезнуть, но он теперь не может — и память стереть не может тоже. — Нам пора двигаться дальше, — голос и душа Дориана кажутся ему чужими, как погасший огонь, но он послушно ступает вслед за ним, не осмеливаясь оставаться на месте. Бык знал, что из темноты нельзя выйти в одиночку, но что делать, если заблудились оба? Коул не успел спросить у него, а Дориан теперь не ответит. — Возьми, — говорит Дориан, протягивая ему треть драконьего зуба, оправленную в солнечное золото. Но солнце мертво в Дориане — Коул видит и чувствует. — Это его. Тебе нужнее. Железный Бык говорил, что они все учатся друг у друга чему-то, что так и должно быть. Коул не знает, чему он сумел научиться у них двоих, но надеется, что не растеряет этого. Ему тяжело, и он знает, почему: Дориан объяснял. Слезы капают на треть драконьего зуба, и Коул смахивает их — почти испуганно, будто бы амулет может раствориться, как чьи-то грезы в Тени. Он поднимает глаза, но Дориан уже стоит к нему спиной — чужой и холодный. *** Он не знает, сделает ли это его демоном: кажется, Солас говорил о таком — но Коулу неважно. Это как стремление принести облегчение любой ценой, как стремление помочь и утешить. Коул всегда был там, где он нужен, и здесь он нужен… но самому себе. Глаза Тревельян едва заметно мерцают сталью, отражая сталь кинжала Коула. Он слышит шепот за своей спиной — но не знает, кажется ли он ему или все реально. Дориан, любивший запутывать слова, иронизировал над реальностью и вымыслом — а потом объяснял суть своих хитросплетений. Коул пытался так же, но у него не получалось. — Закрой глаза, — говорит он. И проводит лезвием по коже.