Сломанное и потерянное

Когда-то давно Анорис был просто одним из многих агентов Общества в Киркволле — не самым лучшим, стоит признать, да и ранг у него был немногим выше обычного выбивателя долгов из запоздавших торговцев — и, если признаться, то время было одним из самых спокойных в его жизни. Не счастливым — но спокойным, когда он прекрасно понимал, что он делает и для кого; за скобками оставалось глухое раздражение, кипящее, как суп в прикрытом котелке — что с ним будет, когда он перестанет быть нужным Обществу, кто позаботится о сестре, когда Анориса не станет? Во всяком случае, тогда все было понятно и просто — и по понятности и простоте Анорис скучает сейчас, как ни по чему другому. Сестру ему пришлось убить — именно пришлось, Анорис рад бы думать, что у него был выбор, и он оказался последним подлецом — но правда в том, что, когда треснул по швам весь мир, а магия хлынула ледяным водопадом, его безумная сестра обратилась в одержимую. Она и до этого была почти слабоумна: тот день, когда ее забрал один шем «поразвлечься», не прошел бесследно, пусть Анорис и зарезал его потом; разум сестре было не вернуть, но никто не пожелал бы ей, порой впадающей в дикую неукротимую ярость, подобного конца. Во всяком случае, он хочет в это верить. Киркволл остался за его спиной несколько месяцев назад — пылающий и вопящий, Город Цепей, казалось, пожирал сам себя — а по правую руку все это время была Элле, долийка-из-какого-там-клана, с татуировкой на поллица и неплохо поставленной техникой стрельбы. В дни работы на Общество было достаточно и меньшего, чтобы пойти на задание — с другой стороны, Анорис был славен тем, что гробил любых напарников; он не считал себя виноватым, все они прежде всего почему-то рассчитывали на его помощь в том, что должны были делать самостоятельно — но Общество не любило подобных трат материала. В конце концов ему дали Элле: девчонку-приблуду со старым луком, упрямую и неуступчивую, как гном. Анорис в ответ пожал плечами и взял ее с собой против тал-васготов на Рваный Берег — откуда она вернулась целой и невредимой, если не считать пары царапин. Анорис не хочет думать о том, что за время кровавого бунта и не менее кровавого ухода из города она стала ему почти сестрой — но теперь, когда Элле, позабыв про стрелы и лук, режет запястья и призывает демонов во славу эльфийского бога, не может сдержать недовольного «перевяжи, меченая». Он мало верит в дурного мага, объявившего себя их предводителем — но он верит тому, что видит: наконец-то эльфы свободны и могущественны, наконец-то они могут отомстить за века унижений и оскорблений. Он вырезает людские деревни под корень, любуясь страхом в их глазах, когда на его кинжалах пляшет безумный огонь — и скалится, когда безмятежно-улыбчивая Элле подходит к нему после битвы и, мурлыча, перевязывает ему раны. Она больше не может увидеть выражения его лица — незадолго до присоединения к Волку она не рассчитала силу магии и выжгла себе зрение — но Анорис никогда не думает об этом, когда холодно хмурится и кривит губы в усмешке. — Ты мой брат, — почти напевает Элле, пока сияние ее пальцев холодными браслетами стискивает его раны. — Будь все, как раньше, Хранительница приняла бы тебя к нам в клан, и ты тоже стал бы Лавеллан. Но теперь все проще. — Я не собирался в клан, — огрызается он, отряхиваясь от остатков магии, как зверь от воды. — Ни в какой. — Теперь мы все клан, — мечтательно отзывается Элле, не обращая внимания на его тон. Анорису не хочется думать о том, как именно ее выломало от твердой и упрямой лучницы до экстатически-дурной колдуньи: ни к чему. Он потерял сестру, не хватало еще убивать напарницу, пусть даже она явно тронулась рассудком: впрочем, кто из них после разрыва Завесы сохранил ясный ум? Анорис едва ли признается сам себе, что магия захватывает его так, как раньше не захватывало ничего, что все чаще он пытается взять, вместить в себя все больше и больше, пока сила не начнет струиться по его жилам вместо крови. Он чувствует себя так, словно смотрит прямо на солнце, но не чувствует боли и слез — неправильно и странно, как во сне. Его рассудок все чаще поддается слепой жажде крови, и, слушая приказы мрачно-спокойного Гарада, рассматривая издалека вдохновенно танцующую босиком на пепелищах Элле, Анорис не может отделаться от ощущения того, что Инквизитор, который, по слухам, вновь собирает свою армию, так уж неправ.