Любовь всегда прекрасна и желанна, особенно, когда она нежданна.

Кацуки провёл в больнице уже неделю. И всё то время, пока он восстанавливался после травмы, Юрий с Виктором проводили на катке. Правда, каждый вечер Никифоров навещал его, принося всякие вкусности, потому что дословно «в больнице кормят всякой бурдой, а ты должен поскорее набраться сил, чтобы снова встать на коньки». Но Юри опасался, что пока набираются больше килограммы, а не силы. От того, что он провёл несколько дней лёжа и практически без движения, мышцы болели. В первый день, когда он встал с кровати и попытался пройтись хотя бы по палате, и вовсе не хотели слушаться, но к концу недели Кацуки уже мог делать несложную оздоровительную гимнастику, ведь на более тяжёлые нагрузки врач пока не давал разрешения, хотя голова больше не болела. Да и зрение почти вернулось, благо Виктор притащил ему футляр со старыми очками, новые ведь разбились, когда он упал после того, как встретился с бампером машины. По вечерам Юри полюбил гулять по территории больницы, уединяясь и раздумывая над тем, как он видит будущую короткую программу Юрия. Не терпелось уже выйти отсюда и тоже присоединиться к тренировкам, жаль только, что ещё месяц кататься ему будет нельзя, но это была не такая большая помеха теперь, когда он стал тренером. «И всё-таки так хочется на каток», - с унынием подумал Кацуки, как обычно, проводя этот вечер за прогулкой по узким аллейкам небольшого парка при больнице. Именно здесь и нашёл его Виктор, сияя улыбкой, с сеткой апельсинов наперевес. Но, несмотря на открытую и радостную улыбку, лицо Никифорова было измождено, да и сам он имел довольно-таки помятый вид, что не укрылось от внимания Юри. «Юрий совсем замучил тебя, да?» Самое примечательное, что Плисецкий так больше и не показывался, полностью посвятив себя тренировкам, но Юри подозревал, что дело не только в фигурном катании, но и в том, что между ним и Виктором что-то произошло. Обычно болтающий обо всём подряд Виктор неожиданно начал избегать разговоров, касающихся Юрия. Поэтому за всю неделю они ни разу не упомянули его в разговоре, что доставляло Кацуки некоторый дискомфорт. С одной стороны от одной только мысли, что эти двое, оставаясь наедине, могут оказаться, к примеру, в одной постели, не давали Юри покоя, но с другой – он беспокоился о Плисецком. В какой-то момент ему даже показалось, что они смогли сблизиться и начать понимать друг друга, как снова между ними выросла стена. «Только бы Виктор не поспешил и не разрушил эти отношения, всё-таки он бывает таким нетерпеливым порой», - подумал Кацуки, вглядываясь в любимое лицо и опять отмечая про себя все следы усталости на нём. - Юрииии! – Никифоров размашистым шагом подошёл к нему, пылко обнимая, буквально повисая на нём всем телом. – Я истощён. - Тебе не надо было приходить, а пойти и поспать, - мягко отругал его Кацуки, проводя ладонью по волосам и забирая сетку из рук. - Но тогда я совсем умру, - проныл Виктор, складывая руки на талии Юри и ластясь к нему, словно большой кот. - Жил же как-то всё эти годы, - пробубнил Кацуки в ответ, высвобождаясь из объятий и усаживаясь на небольшую скамейку. Никифоров опустился рядом, вытягивая ноги и вздыхая. - Было тяжело, - философски произнёс он, разрывая сетку и вынимая один апельсин. Помолчали. Это казалось невероятным, но каждое посещение Виктора, они просто разговаривали, вернее, разговаривал больше Юри, рассказывая, как он жил этот год, что успел сделать, куда съездить, но оба ощущали, как же они соскучились, как им не хватало такого простого, но нужного общения. И пусть сейчас они сидели в тишине, но Кацуки чувствовал Виктора, а Виктор без труда угадывал чувства Кацуки. В этом тоже была своего рода особенная магия их отношений. Отдавать и принимать, не требуя ничего взамен, но зная, что дорогой тебе человек готов всё ради тебя сделать, даже если это «всё» в данный момент – всего лишь накормить апельсинами. Не сдерживая улыбки, Юри наблюдал, как Виктор не спеша чистит фрукт, аккуратно разделяя его на дольки. - Я скоро начну плодоносить, - произнёс Кацуки, поворачиваясь к Виктору вполоборота и вглядываясь в его профиль. – Я за всю жизнь не ел столько фруктов, сколько за последнюю неделю. Казалось, на лице Никифорова сейчас не было никаких эмоций, но Юри видел больше, чем любой другой человек. Конечно же, Виктор услышал его своеобразное «спасибо», услышал и оценил, поднося руку с долькой апельсина к губам Кацуки. - Скажи-ка: «А-а-а», - попросил он, немного нервным жестом облизывая собственные губы, когда Юри взял его за запястье, открывая послушно рот, попутно слизывая с пальцев Виктора чуть горьковатый апельсиновый сок. Тот замер, не отводя взгляда от того, как сексуально Кацуки облизывает один палец за другим. - Ты знаешь, что провоцируешь? – прошептал с хрипотцой в голосе, придвигаясь ближе. - Я давно не ел таких вкусных апельсинов, - ответил ему Юри, по-прежнему удерживая запястье Виктора в своей руке. – Правда, вкусно… - Это вообще-то моя реплика, - усмехнулся Виктор, наклоняясь и целуя Юри в уголок губ. – М-м-м… Вкусно. Но неожиданно Кацуки схватил его за ворот рубашки, притягивая и ловя своими губами его губы, углубляя поцелуй и чувствуя, как Виктор расслабляется, обнимая и кладя ладонь между его лопаток, прижимаясь как можно крепче. Это был тот редкий случай, когда он позволил себе быть ведомым, окунаясь в ту трепетную нежность, что дарил ему сейчас Кацуки. - Ты необыкновенный, - с долей восхищения в голосе, проговорил Виктор, стоило Юри отстраниться, переводя дыхание. - Отнюдь. Это ты меня таким делаешь, - Кацуки хотел было смутиться, но вместо этого тепло улыбнулся. Они ведь давно уже с Виктором на равных, пора перестать вести себя, как стеснительный подросток. - Когда ты так делаешь, мне хочется заняться с тобой любовью немедленно, - признался Никифоров, словно забывая, где они находятся. - Если я необыкновенный, то ты – неисправимый, - пожурил его Кацуки, уже зная, какое по-детски несчастное лицо сейчас должен состроить Виктор. Так и вышло. Надув губы, Никифоров пожаловался обиженным голосом: - Ты меня совсем не любишь, Юрииии… Но Кацуки не повёлся, снова приоткрывая рот и протягивая: - А-а-а-а… - Ладно, жуй уже свои любимые апельсины, но когда тебя выпишут, ты не отвертишься от моей любви. - Да куда я теперь без неё-то, - произнёс Юри, поглощая дольку за долькой. – Но… - Что? - Я всё хотел спросить о Юрио-куне… как проходят тренировки? Спросил и заметил, как Виктор напрягся. Так и есть, что-то здесь нечисто. - Он полон тщеславия и внутренних противоречий, и я хотел бы помочь ему побороть в себе эти противоречия, но Юрио и сам должен постараться. - Ты видишь в нём себя? – догадался Кацуки. - К сожалению, да, - Виктор снова взял в руки апельсин, видимо, так ему было проще, это отвлекало, по крайней мере, так он знал, куда деть руки. «Надеюсь, он закончит свой откровенный рассказ раньше, чем почистит все апельсины, я столько просто не съем», - с долей священного ужаса подумал Юри, задержав дыхание в ожидании дальнейших слов Виктора. Всё-таки не так часто тот делился с кем-то своими мыслями и переживаниями. - Он сейчас на таком перепутье, я понимаю его. Когда мне было семнадцать, и я выиграл свой первый взрослый Чемпионат Европы, то находился весь следующий год как в эйфории. Казалось, что так будет всегда, но тут одна за другой посыпались мелкие травмы, и в итоге я надорвал во время прыжка связку на ноге, исполняя произвольную программу на Олимпийских играх. Но мне повезло, что это был последний обязательный прыжок, тогда я смог докатать и даже завоевать серебряную медаль. Никто так ничего и не заметил, а я ещё полчаса выл потом белугой после оглашения результатов, пока врач обкалывал ногу, - Виктор перевёл дыхание, было видно, что ему тяжело вспоминать подобные события своей жизни. – Когда мне вручали медаль, я испытывал не радость, а страх. Век фигуристов не долог, а травмы не только сокращают его, но даже могут привести тебя в инвалидное кресло. Тогда мне пришлось пропустить сезон… - Но ты вернулся и снова стал первым, - с воодушевлением произнёс Юри, перебивая Никифорова и замечая, как тот нахмурился от его слов. – Прости… продолжай. - Это всего лишь везение, что травма была не настолько тяжёлой, а может, я был слишком высокомерным и самоуверенным, что хотел доказать всем, какой я крутой фигурист, - Виктор горько усмехнулся, говоря это. – Пять лет подряд я побеждал везде, где только можно, играя со зрителем в своеобразный пинг-понг, наслаждаясь восторженными криками. Я давал им то, что они хотели, но внутри меня по-прежнему жили страх и одиночество… Так было, пока я не встретил тебя. Услышав это, Кацуки невольно покраснел, хоть и обещал себе перестать смущаться, но слова Виктора, такие ошеломительные, но простые, проникли прямо в сердце, заставляя его вновь и вновь биться сильнее. - Ты изменил всё, вернул смысл жизни, показав мне, как надо кататься, - Виктор взял ладонь Юри в свою, переплетая их пальцы, словно таким образом черпая силу и уверенность. – Но я сам решил измениться, для этого мне пришлось через многое пройти, а вот Юрио ещё слишком молод, внутри него бушует слишком много чувств и эмоций, они порой мешают ему, не давая раскрыть себя, ощутить внутреннюю свободу. - Но его техника заметно улучшилась, хоть он и стал падать на прыжках, - произнёс Юри, озвучивая свои недавние мысли. - Да, он теперь прыгает четверной флип и я видел на тренировках его попытки прыгнуть четверной аксель. - Аксель?! – Юри аж вскочил, с изумлением глядя на всё так же сидящего на скамейке Виктора. – Но это невозможно, ещё никто не смог исполнить четверной аксель, даже ты. Если Юрио-кун прыгнет его на Олимпиаде, то обязательно выиграет. - Да, только он морально ещё не готов. Его движениям не хватает искренности, - вынес неутешительный вердикт Виктор, прикусывая нижнюю губу. – Они прекрасны, притягательны, но внутри Плисецкого чёрная дыра, такая же, как когда-то была и внутри меня. - Просто его ещё не любили по-настоящему, не дарили ему этого незабываемого чувства, - Кацуки встретился глазами с Виктором, уже прекрасно осознавая, куда их привёл его невинный вопрос. – Значит, нужно дать ему эту любовь, чтобы и он стал не одинок. - Ты согласен? – с замиранием в голосе, спросил Виктор, кажется, не веря своим ушам. Юри лишь слабо кивнул. В конце концов, он понял, что они с Виктором оба хотят одного и того же, тогда зачем противиться этому или отрицать, можно ведь последовать велению сердца и души. Он не мог назвать это чувство по отношению к Плисецкому любовью, как когда-то не мог признаться Виктору, но одно Кацуки знал точно, это самые близкие люди, что были, есть и будут в его жизни. - Юрио-кун сейчас на тренировке? - Да, я оставил его на катке, - подтвердил Виктор, вдруг краснея. Неожиданная мысль, что пришла в его голову, буквально заставила его подлететь со скамейки и унестись к высокому зданию приёмного покоя больницы. - Жди меня у себя в палате! – прокричал Никифоров на бегу, совсем сбивая Кацуки с толку. И тому ничего не оставалось, как последовать его просьбе, не забыв прихватить с собой сетку со злосчастными апельсинами, половина из которых была очищена от кожуры. Вернувшись в палату, Юри пошёл в душ, чтобы хоть как-то избавиться от навязчивой мысли, что в голову Виктора пришла очередная бредовая идея, но не успел он встать под струи воды, как услышал голос Никифорова: - Юри! Ты в душевой?! Открой дверь! Звук задвижки прозвучал для обоих особенно оглушительно. - Я хотел помыться перед сном, - произнёс Кацуки, обматывая полотенце вокруг бёдер и шумно сглатывая, видя, каким взглядом смотрит на него Виктор. - Боже, дай мне сил, - выдохнул Никифоров, захлопывая дверь перед носом изумлённого Юри. – Одевайся, я отпросил тебя на выходные. - К чему такая спешка? – с удивлением поинтересовались с той стороны закрытой двери. – Меня же выписывают в понедельник. - Любовь не может ждать, - отрапортовал на полном серьёзе Виктор, попутно собирая вещи Кацуки в спортивную сумку. – Или тебе так здесь понравилось, что хочешь остаться? - Вовсе нет, - Юри вышел из ванной комнаты в одних лишь боксерах, зачёсывая влажные волосы назад. - Почему ты ещё не одет? – с ноткой раздражения спросил Виктор, проследив за ним взглядом. - Потому что вся моя одежда осталась в палате, - вздыхая, ответил Кацуки, подходя к Никифорову и начиная доставать вещи из сумки обратно. – Ты нервничаешь? - С чего бы? – с бравадой в голосе проговорил Виктор, отворачиваясь от Юри, чтобы лишний раз не натыкаться глазами на его полуобнажённое тело. - Я тоже, - прошептал Кацуки, трогая Виктора за плечо и разворачивая к себе. – Это нормально. Тот ничего не ответил, да ответа и не ждали. Единственное, что могло Виктора сподвигнуть на такой спонтанный поступок, это желание не дать им обоим передумать. Но он не взял в расчёт того факта, что пути к отступлению были отрезаны в тот момент, когда они перешли границы допустимого, вовлекая в свои отношения кого-то третьего. - Я люблю тебя, - прошептал Кацуки, забирая из рук Виктора свою сумку. Почему-то ему показалось, что эти слова очень необходимы им обоим сейчас. – Столько лет не признавался, так глупо, да? - Это я глупый, что позволил тебе уйти год назад, - Никифоров опустил голову на плечо Юри, сгорбившись, чтобы не было видно лица. – И сейчас чуть всё не испортил. - Тогда мы квиты, - с улыбкой произнёс Кацуки ему на ухо. – Поехали домой… - Ага, только можно я постою ещё немножко вот так, обнимая тебя? - Угу… Конечно, это «немножко» переросло в полчаса, а потом ещё в полчаса, в течение которых они упоённо целовались, словно не могли насытиться друг другом после долгой разлуки. И наплевать, что с этой стадией выражения своих чувств они слегка опоздали, а в палату в любой момент могли зайти, ловя их за столь интимным занятием. Намного важнее было, что они перестали терзать себя сомнениями, правильно ли они поступают. Больницу они покинули, когда за окном уже стемнело, не стесняясь держаться за руки или ненароком обнять за талию, пропуская вперёд себя перед открывающейся дверью. Дом встретил их темнотой и прохладой, говорившими о том, что Плисецкий ещё не пришёл с тренировки. - Устроим ему сюрприз! – к Виктору вернулось хорошее настроение и бодрость духа, что не могло не радовать, если бы сюрприз не заключался в том, за что их обоих могут посадить, если Плисецкому он не понравится. - О, Юрио-кун просто обожает сюрпризы, в особенности, если в них участвуем мы, - поддел его Кацуки, представляя себе лицо Плисецкого, когда он вернётся. Правда, особо ничего представлять и не пришлось, потому что стоило Кацуки задуматься над этим, как в замочной скважине повернулся ключ, открывая входную дверь. - Ты? Разве ты не должен быть в больнице? – всё равно натуральные эмоции было намного приятнее наблюдать воочию, чем представлять, особенно, если это были эмоции Юрия Плисецкого. Он прошёл в прихожую, пинком ноги закрывая дверь, и покрутил головой, словно выискивая кого-то ещё. - А где Виктор? - Я туточки! – оповестил всех радостно Никифоров, выбегая из кухни и прям с порога целуя его в губы. Поцелуй длился всего каких-то пару секунд, но он успел повергнуть Юрия в оцепенение. «Что происходит, твою мать?» - только и успел подумать блондин, прежде чем к нему подошёл Кацуки и, следуя примеру Виктора, тоже поцеловал его. - Добро пожаловать домой, Юрио.