***
Вечером того же дня Джим уговорил Спока присоединиться к нему и Маккою в просмотре фильма. На закономерный вопрос вулканца о том, какой фильм будет представлен, Кирк замялся и ответил, что фильм они могут выбрать и втроем, благо межгалактическая сеть оставляла большой выбор. Спок только поднял левую бровь, но ничего не сказал. После окончания вахты, когда Кирк с чистой совестью ненадолго освободился от несения своих прямых обязанностей, они со старшим помощником и доктором втроем собрались в его каюте. Маккой стоял, скрестив руки на груди, и вообще всем своим видом выражал свое отношение к очередной бредовой идее капитана. Спок же, как только Кирк через голосовой приказ компьютеру включил экран, спросил: — Могу ли я предполагать, что выбор киноленты для просмотра почти целиком зависит от вас, так как я ранее не сталкивался с земным художественным кино? Джим и Леонард переглянулись. — Вроде того, — буркнул Маккой. — Как вы насчет… мюзикла? — спросил капитан после недолгих раздумий. Теперь Леонард застонал в голос. — Мюзикл, серьезно? Джим, это такой непонятный бред, где все поют и танцуют? Теперь в разговор вмешался Спок: — Я видел упоминания об этом жанре в истории культуры вашего общества. Позволю себе присоединиться к вопросу доктора Маккоя: в этом жанре большая часть фильма предпочтительней отдается под коллективные организованные телодвижения под музыку? — Да! Именно это! Ничего лучше тебе не даст представления об нравах постиндустриального общества Земли, чем мюзиклы, — принялся убеждать его Джим, не обращая внимания на доктора. — Тем более, это просто красиво. Спок поднял брови. — Раз вы так одобряете этот вид искусства, то я вынужден согласиться на его просмотр. — Ну ладно, так и быть, я с вами, — добавил после слов вулканца Боунс, как будто делал всем огромное одолжение. — Вот и отлично. Смотреть мы будем… — Кирк сделал паузу для пущего эффекта, — «Мулен Руж.»* — О борделе? — теперь уже Маккой поднял брови. — Я же спрашивал тебя, не порну… — Нет, там не в этом суть, — торопливо перебил его Джим, чуть покраснев. — Тем более, это не бордель, а кабаре, есть разница. Спок молча наблюдал за этим странным диалогом, сцепив руки за спиной. Довольно быстро Джим нашел запись фильма и включил его, прибавив звук. Маккой сел на диван, раскинув руки так, как будто хотел в одиночку занять его целиком. Спок сел в кресло, а капитан на край кровати. Начался фильм, а Джим начал свои комментарии по поводу практически всего, что показывалось на экране, чтобы объяснить Споку, в чем вообще смысл происходящего, а тот отвечал ему своими краткими наблюдениями. Постепенно Маккою эти объяснения надоели, и он попросил капитана со старшим помощником вести себя потише, и Спок пересел на кровать к Джиму, чтобы ему не пришлось говорить через всю комнату. Зато доктор громче всех хохотал на сцене, где главный герой, бедный писатель, хочет продемонстрировать куртизанке свою поэзию, а она, принимая его за богатого графа, предполагает под «поэзией» бурную ночь, и пытается соблазнить писаку, пока он пытается прочитать ей хоть что-то из своих сочинений. Джим тоже смеялся, но одновременно поглядывал на Спока, по виду которого было видно, что вулканец честно пытается понять человеческий юмор. В темных глазах стояло искреннее недоумение, но потом вдруг уголки губ дрогнули, и Кирку показалось, что он только что видел уникальную, единственную в своем роде полувулканскую улыбку. Фильм шел своим чередом, между писателем и куртизанкой разгорелся роман, сопровождаемый песнями обоих. — Это нелогично, — Спок хмурился. — Сатин (куртизанка) пренебрегает графом, который мог бы обеспечить ей карьеру актрисы, кажущейся ей наиболее привлекательной, ради писателя, который не может дать ей ничего, кроме удовлетворения мимолетных физических потребностей. Боунс бросил на капитана красноречивый взгляд «я-же-тебе-говорил». Кирк ответил, не смотря ни на кого из них: — Просто это любовь, Спок, — он улыбнулся своим мыслям. — Она заставляет людей быть нелогичными, спасать жизни, творить, изобретать, жить. Что радости ей быть с человеком, который не видит дальше ее внешности? Она хочет быть актрисой, но так же она хочет быть любимой. И это в первую очередь не физическая, а духовная потребность. — Но с ним у нее нет будущего. А он совсем не думает о том, что будет дальше. Я не до конца понимаю целевую направленность этого произведения. — Поймете, Спок, я надеюсь, что в конце вы поймете. — спокойно ответил ему Джим. — Неужели вы сами никого никогда не любили? Вопрос поверг Спока в такой ступор, что он впервые не ответил ничего своему капитану. Казалось, что в его логичной вулканской голове сейчас идет напряженная работа, но при этом он молчал. Они продолжили сидеть рядом. Люди смеялись над шутками, веселыми танцами, странными костюмами, а вулканец постепенно вникал в азы человеческого кино.***
Фильм близился к концу, стало больше печальных моментов, смех стих, и теперь все внимание было приковано к экрану. Кульминация мюзикла была снята превосходно: красивая постановка на сцене, игра талантливых актеров, музыка. Даже Спок признал эстетическую привлекательность этого жанра. Главный злодей, граф, был побежден, представление, к которому все в фильме шло, завершилось под бурные овации зрителей, но главная героиня, куртизанка, упала и закашлялась. Оказалось, что она больна чахоткой и умирает. Писатель держал ее на руках, пока она говорила ему свои последние слова дрожащими от слабости губами. Маккой бессовестно спал, склонив голову. Но его нельзя было винить — всю прошлую ночь он помогал с обследованием миролюбивых, но неуклюжих беженцев. Спок почувствовал, что что-то изменилось в комнате, и посмотрел на капитана. По щекам Кирка стекали слезы. Он перехватил удивленный взгляд первого помощника и тихо проговорил: — Я видел, как умирали члены моего экипажа, и сохранял спокойствие. Но сейчас эта выдуманная история выдуманных людей почему-то заставила меня задуматься о многом, что раньше мне не приходило в голову. Наверное, в этом и есть суть кино. Помочь людям понять то, с чем в реальной жизни они никогда не столкнуться. Писатель на экране рыдал над телом своей любимой. — Но ведь для этого существуют и книги. — Книги, Спок, могут быть гениальными, прекрасными, но ты не видишь лиц людей, о которых читаешь. А на экране ты можешь увидеть их душу. Спок задумался. — Но что сейчас дало чувство любви этой куртизанке? — он, видимо, больше сейчас был увлечен этим вопросом, чем разговором о кино. — Она не получила ничего, к чему стремилась, а просто умерла. Фильм не имеет смысла, капитан. Кирк улыбнулся, глядя на Спока. — Но они были счастливы. Недолго, незаконно, да, но все же. Разве не стоит целая жизнь нескольких мгновений истинного счастья? Писатель напишет об их истории, обо всем том, что мы только что видели, потому что хочет донести до людей простые истины, которые он сам понял. Заиграла грустная и красивая музыка. Писатель печатал на машинке в одиночестве. «Дни складывались в недели, недели в месяцы, и в один самый обычный день я достал свою печатную машинку, сел за стол и написал нашу историю. Историю о времени. Историю о мести. Историю о людях. Но прежде всего — историю о любви. О любви, которая будет жить вечно». Последнее слово несчастного писателя было сказано шепотом, печальная мелодия продолжала играть на фоне. Спок молчал, слезы на глазах капитана высохли. На экране пошли титры, и Джим выключил его. Наступила тишина, нарушаемая только сонным сопением Маккоя. В комнате стоял полумрак, но Джим не спешил прибавлять свет, как будто все еще под впечатлением от фильма. — Скажите, капитан… — наконец заговорил Спок. — Вы когда-нибудь любили? — Кирку показалось, что он ослышался, настолько странно было слышать такие слова от своего старшего помощника. Но вулканец был совершенно искренен и серьезен. — Настолько, что хотели связать с этим человеком свою жизнь? Спок смотрел внимательно, можно даже сказать изучающе, ожидая ответа. Джим усмехнулся, но потом посерьезнел. — Конечно. Но я всегда знал, что мое место на мостике, среди космоса, на моем корабле. Любовь не к конкретному человеку, а к людям толкает меня на новые открытия, и не дает упасть духом в самых сложных ситуациях. Понимаете? Именно поэтому я хочу, чтобы вы, Спок, поняли идею этого фильма. — А по-вашему, в чем его идея, капитан? Кирк снова улыбнулся. — А вот это вы должны решить сами. Постарайтесь не использовать логику, есть многие вещи, которые ей неподвластны. Спок неторопливо, задумчиво кивнул, продолжая смотреть на капитана. Джим спокойно встретил этот взгляд, от которого многим членам экипажа было не по себе, и, вставая с кровати, хлопнул рукой вулканца по плечу. Эти физические выражения дружеских чувств всегда казались Споку странными, но сейчас он почти не обратил на него внимания. — Ну, а теперь пора будить Боунса, — бодро сказал Кирк. — Бо-о-унс, вставай, главе медслужбы нельзя провести ночь в каюте капитана. Маккой, морщась, проснулся, зевнул, и спросил: — Ну как, чем закончился фильм? По-моему, он оказался довольно нудным. — Сатин умерла. И это не фильм нудный, а вы, Боунс, — ответил Кирк, улыбаясь. Леонард встал, потянулся и подошел к капитану и Споку. — Мистер Спок, ваша логичная вулканская натура позволила вам вникнуть в смысл данного произведения? — Вполне, доктор, — с достоинством ответил Спок, посмотрев на Джима. Все трое переглянулись. В этот вечер каждый что-то начал понимать. Джим понял, что еще многого не знает о своем первом помощнике. Спок начал понимать, почему капитан иногда ведет себя так нелогично. А Маккой понял, что заснул в самый подходящий момент.