В путь — так вместе!

Корсак смотрит на него с немым ужасом и едва различимым отвращением. Смотрит так долго, что Саше становится совсем уж не по себе. Он и без того еле стоит на ногах после чёртовой крюйц-камеры, но не может рухнуть на кровать или как-то по-другому дать себе волю, когда на него смотрят вот так. — Сашка... — выдыхает наконец Корсак, и Белову сразу же становится легче от осознания того, что это отвращение было адресовано не ему. Он со вздохом садится и морщится от характерной боли. Корсак устраивается напротив, прямо на полу, и осторожно тянет руки к остриженной голове друга. Белов не протестует. Алёша аккуратно касается неровных, куцых прядей, с почти ощутимой болью гладит шероховатый ежик. Наконец, складывает руки на коленях и снова молчит. Но молчит иначе. Теперь в нем бурлит ненависть. — Почему ты не дрался? — Белов только усмехается. Честь честью, но ему, будущему офицеру лейб-гвардии, в Сибирь никак нельзя. А раз так, то можно и потерпеть. — Я убью его, — твёрдо говорит Корсак и поднимает на Сашу злые глаза. Это, конечно, о Котове, и сразу становится ясно, что не пустую угрозу, которыми так любят бросаться мальчишки, сейчас изрёк Алексей. — Брось, Лёшка, — Саша пытается говорить ровно и небрежно, — это ерунда. А волосы отрастут ещё. Алексей снова замолкает. И пожалуй, что так выразительно, как он, молчать не умеет даже Никита, хотя у того явно было больше практики в этом нелёгком деле. — Сбежим, — шепчет он это утверждение не менее твёрдо, чем предыдущее. И Саша просто не может не согласиться, потому что сам мечтает о побеге из постылой навигацкой школы гораздо сильнее будущего мореплавателя Корсака. — Сбежим, — согласно кивает он, и видит смущенную робкую улыбку Алёшки. Несколько секунд они ошалело смотрят друг на друга, и враз начинают смеяться, устав от напряжения и суровой серьезности. — Сбежим! Сбежим! — вопит Корсак, цепляясь за плечи Саши, наваливаясь сверху, носом тыкаясь в остриженную макушку Белова. — Сбежим! — сквозь смех вторит ему Алексей. — Сбежим, только я кудри отращу! Когда в дверях комнаты возникает Никита со слегка затуманенным взглядом, от смеха уже становится больно. Гардемарины с трудом откатываются друг от друга и шальными глазами смотрят на Оленева. — Веселитесь? — интересуется Никита, и им обоим тут же хочется немедленно посвятить друга в открывшиеся внезапно перспективы, затянуть в свою веселость, взлохматить ему волосы и выдернуть из флёра необъяснимой и будто напускной мудрости, коей часто себя окружает молодой князь. — И Никита с нами? — спрашивает Белов, даже не сомневаясь в ответе. — И Никита! — подтверждает Корсак, снова заливаясь смехом.