В путь — так вместе!

А ведь Сашка, с детства приученный трезво глядеть на мир, даже представить себе не может, сколько неуёмного, смешного и романтического копится в Корсаке, пока тот тихо мечтает о чём-то своём за последней партой. Саша тоже мечтает, но его мечты напрямую связаны с дальнейшей его жизнью, он словно раз за разом прочерчивает себе мысленную дорогу, определяющую и оправдывающую его существование: побег из навигацкой школы, Петербург, гвардия, служба у императора и, наконец, апофеозом этих мечтаний становится женитьба на Анастасии Ягужинской. С друзьями он всем этим, воистину сокровенным, не делится просто потому, что не любит болтать о себе. Но, приди кому-то в голову спросить его о мечтах, он просто и без обидняков обрисовал бы пытливому собеседнику всё то, о чем думает. Но Алешка был совсем другим. Он мечтал страстно, волнительно, порывисто и искренне. Казалось, он готов был жить в своих воздушных замках, тем меньше желая вернуться в реальный мир, чем эти мечты были неосуществимее и прекраснее. Спросить у Корсака о его мечтах Саша не смел — слишком легким, призрачным и прекрасным казалось возведенное Алешей королевство. Как уж в него можно было проникнуть простым смертным?! Отчасти он даже завидовал Никите, который ко всему и всем мог относится с хладнокровным, почти философским спокойствием. И чьи-либо мечтания, покуда они не касались его самого, молодого князя Оленева не интересовали. А вот он, Белов, просто места себе не находил, желая разузнать и разгадать, в какие же мысли погружен лучший друг в те моменты, когда его обходят удары судьбы в виде недовольства педагогов или ненавистного театра. И наконец Саша решается. Всё происходит в один из длинных майских вечеров, когда ощущение лета настолько пропитывает воздух, что думать о чем-либо кроме упоительных ароматов мира, пении соловья и, конечно, любви, становится невозможным. Выбравшись из душного корпуса, они бредут по тихой аллее, и закат золотит ресницы. Оленев вопреки обыкновению остаётся в библиотеке, из чего гардемарины делают выбор, что он окончательно помешался на своих древних афинянах, но не пытаются его разубедить. Разговор давно стих, и Корсак, разморенный вечерним теплом, успевает унестись в далёкие дали своего сознания, когда Белов, облизнув губы и мысленно укорив себя за неосторожность и опрометчивость, спрашивает: —Лёш, о чем ты думаешь? Корсак замирает посреди аллеи, постепенно возвращаясь в реальность и обдумывая, видимо, ответ на вопрос. Белов видит, с каким невероятным трудом Алешка подбирает слова, чтобы коротко сказать о том, о чем говорить коротко нельзя по определению. — Я думаю… — медленно и неуверенно произносит он и внезапно бросает на Белова пронзительный взгляд синих глаз. — Я думаю… о море! Он говорит это, как величайшее откровение, и тут же начинает улыбаться — беззащитно, доверчиво. Саша думает, что только что узнал самое слабое его место. — О море, — повторяет он, не в силах оторвать взгляда от ярких глаз Корсака, на дне которых плещется ребячий восторг. Он смотрит и слышит шум прибоя, крики далеких чаек, незлобливые переругивания матросов где-то там, в далеких гаванях. Он смотрит и видит Его — бесконечно синее и искреннее, как эти глаза, могущественное и величественное, прекрасное и далекое Море. И совершенно внезапно для самого себя понимает Всё. И о себе, и о Корсаке, и о навигацкой школе. Это знание обрушивается на него, как ушат холодной воды и он стоит обескураженный, пораженный, ещё не осознавший, что делать с этим великим знанием. А Корсак напротив улыбается так, что сразу же становится ясно: он прекрасно понимает всё, что сейчас происходит с другом, и не мешает. — Ох… — только и выдыхает Саша, когда, кажется, проходит целая вечность. Алёшка понимающе кивает. — Пойдём, — тихо говорит он, берёт Белова за руку и тянет назад. — Котов снова будет возмущаться… — Да чёрт с ним, — бездумно откликается Саша, но всё-таки идет. И правда: какое кому может быть дело до Котова, если где-то есть божественное, манящее и прекрасное Море?