В путь — так вместе!

Кажется, бОльшая часть зрителей в зале даже не догадывалась, что изящная субретка с кокетливой мушкой над верхней губой на самом деле — Алексей. В этом чёртовом платье Корсак был похож на кого угодно, но только не на гардемарина. Белов, однако, на плохое зрение никогда не жаловался, что добавляло ситуации ещё большей двусмысленности. — Вы позволите, мадемуазель? — полунасмешливо протянул он, подавая руку на манер изысканного кавалера. Алёше захотелось дать ему в нос, но он сдержался и послушно уцепился за подставленный локоть. — Только запомни: это в последний раз, — прошипел он, свободной рукой оправляя пышную юбку, затем выпрямился, нацепил на лицо очаровательную улыбку и… И всё. Алёша Корсак исчез — теперь его место заняла очаровательная Анна Франц, невеста господина Белова и доверенное лицо многих высокопоставленных леди и мадам. Почему треклятые бумаги нельзя было выкрасть в мужском платье, Алёша не понимал до сих пор, но спорить не приходилось: Белов и Оленев стояли на своём уверенно и непоколебимо. Раскланявшись с дюжинной надушенных и расфуфыренных дамочек, они с Беловым проскользнули по главной зале и выбрались в длинный, неосвещенный коридор на втором этаже особняка. — Где-то здесь, — шепнул Белов, стискивая руку Корсака. — Ты налево, я направо. Проверь все комнаты, но будь осторожен. Встречаемся через тридцать минут в главной зале. Оленев подстрахует. И Белов, кивнув на прощание, поспешил в указанном направлении, уже через мгновение скрывшись за первой дверью. Корсак хотел спросить, что ему делать в случае обнаружения, но не успел. Проклиная неудобные женские туфли, парик и все кринолины мира, он поплёлся в противоположную сторону. Комнаты гигантского особняка походили друг на друга, как залы зачарованного зеркального замка. На третьем по счету обыскиваемом камине проклятия Корсака перешли с женских атрибутов красоты на ненавистных злопыхателей Её Императорского Величества и всех безумцев, когда-либо писавших письма. Оные письма даже не думали обнаруживаться, но Корсак всё ещё хранил надежду, что у Саши дела идут лучше. Вынырнуть из сосредоточенных поисков его заставил резкий грохот и крики в коридоре. Выругавшись так, как совсем не подобало изящной субретке, Алёша сгреб сбившийся набок подол и высунулся в коридор. Мимо белым вихрем пронесся Оленев с дикими глазами. — Бежим! — выкрикнул он не своим голосом и, не дожидаясь реакции Алёши, схватил его за руку и потащил по коридору. Сзади слышались возня и лязганье шпаг. — Нашли… Сашка… Отбивается… — отрывисто сообщил Никита, увлекая Алешу вглубь коридора. Корсаку показалось, что они бегут к тупику, но в конце коридора неожиданно показалось окно. Оленев, подскочив к нему, решительно выбил стекло и, не дожидаясь Алеши, сиганул вниз. Но то, что для Оленева, одетого в привычную гардемаринам форму, не представляло труда, для Корсака, наряженного по последней французкой моде, было куда более непростой задачей. Наплевав на приемлемость внешнего вида, он стянул с ног ненавистные туфли, смял подол и протиснулся к импровизированному выходу. Крики за спиной усилились, и он непроизвольно взглянул назад, заметив несущегося вперёд на всех парах Белова. — Быстрее! — выкрикнул Сашка, и в следующее мгновение Корсак уже летел, обдуваемый свежим майским ветерком для того, чтобы с размаху шлепнуться на уже основательно потрепанный Никитой, но всё ещё не утративший прежней роскоши куст цветущей сирени. Не успел он прийти в себя после не самого мягкого приземления, как сверху послышался придушенный вопль и на него свалился Белов, окончательно уничтожая многострадальную сирень. Корсак с трудом выпутался из длинной юбки, отполз в сторону, вскочил и понесся наутек, чувствуя как выпавшая на свежую траву роса холодит голые пятки. Сдавленное дыхание сзади свидетельствовало о том, что Белов не отставал. Подгоняемые злобными выкриками на французском, они добрались до дороги, где их уже ждал Оленев, от нетерпения и страха подпрыгивающий на козлах. Алёша ввалился в карету и первым делом стащил с головы взъерошенный парик. Сашка влез следом и, не успел он толком захлопнуть дверь, как лошади, подхлестнутые разгоряченным Оленевым, резко заржали и понеслись вперёд. Корсак свалился на Белова и снова выругался. — Они у меня! — дрожащим от восторга голосом поведал Белов. Щеки его горели, кудри растрепались, а в глазах прыгали бесенята. — Да уж, оно того стоило, — подтвердил Алёшка, некстати вспоминая об оставленных в особняке туфлях. Конечно, за удачное выполнение задания им полагалось вознаграждение, но тратить его полностью на возмещение убытков театру совсем не хотелось. Хотя, может, они и не заметят пропажи… Белов уже успел задремать, навалившись справа и опустив голову на плечо Алексею. По-своему он был прав: путь им предстоял неблизкий, и неизвестно, когда на их долю выпадет следующая возможность передохнуть. И хоть Корсак и не обладал умением спать в любой ситуации, он тоже попытался устроиться поудобнее и уснуть. Мерное покачивание кареты, больше не рвущейся вперед на всех парах, вскоре его убаюкало. *** — Ну, барин, отдыхайте. Дальше я буду править. — Как скажешь, Гаврила, — Оленев зевнул в предвкушении и слез с козел, уступая место камердинеру. Тот с готовностью устроился на месте извозчика и начал оправлять поводья, поджидая, пока юный князь устроится в карете. Но не прошло и минуты, как тот вернулся обратно к Гавриле, странновато улыбаясь, и запрыгнул на козлы, заставляя камердинера подвинуться. — Чего ж вы, барин? — со здоровым недоумением поинтересовался Гаврила, натягивая поводья. Лошади тронулись, и карета легко покатилась вперёд. — У них там места нет. Не хочу будить, оба устали, — пояснил Никита. О том, почему именно ему нет места в карете, где, обнявшись во сне, развалились сморенные друзья, он, конечно, умолчал.