«Спасайся сам»

***

      — У меня сегодня свидание, — буркнул Сид, нарушив затянувшееся между ним и доктором Вэйдом молчание.       — Ты обеспокоен этим?       — Нет... То есть, может, самую малость, но лишь потому, что последнее свидание у меня было еще когда я учился в средней школе, и это было, ну, знаете, типа «Эй, крошка, я попрошу маму докинуть нас до торгового центра»; но эту девушку я знаю со времен начальной школы.       Доктор Вэйд кивнул и сложил ладони вместе, словно ожидал продолжения рассказа.       — И я... Пожалуй, я просто думаю о том, как вообще начать, что, если у нас наметится еще одна встреча, и как мне признаться ей, что я гребаный сумасшедший? Что, если мы зайдем дальше, и она увидит мои руки? На них не очень-то приятно смотреть. Это ж не та ситуация, когда я могу не снимать футболку, типа как в бассейне.       — Ты не «гребаный сумасшедший», — голос доктора прозвучал утомленно. — Ты пытаешься прыгнуть выше своей головы. Первое свидание — не подходящее время для переживаний по поводу того, как далеко зайдут эти отношения. Воспринимай это просто как встречу, а по ее окончании прими решение, захочешь ли ты продолжать видеться с этой девушкой. Решай проблемы по мере их поступления, не волнуй себя понапрасну своими «что, если».       — Я понимаю, и очень стараюсь не волноваться так сильно из-за всего этого, но это тяжело, потому что у меня просто паранойя.       — Значит ли это, что ты испытываешь тревогу большую часть времени?       — Не знаю, — дернул плечами Сид, — это просто настолько неотъемлемая часть меня, что я даже не представляю, как бы себя вел, не будь я параноиком. Это помогало мне скрывать от родителей, что я курю, вплоть до восемнадцатилетия.       — Если это так и останется твоей проблемой, быть может, нам придется рассмотреть возможность применения седативных препаратов, — отметил доктор Вэйд.       — Не знаю, — Сид задумчиво прикусил губу и снова с раздражением отметил ощущение того, как ноет его спина от невозможности сидеть нормально. — Я и так сижу на этих «счастливых» пилюльках, а от еще одних я буду чувствовать себя еще больше зависимым от лекарств чудиком.       — Нет ничего постыдного в приеме антидепрессантов.       — Да, но мой старик принимает их, даже когда он в здравом уме, и это заставляет меня думать, будто я похож на него еще больше. Он начал глотать их после того как я... Ну, вы знаете. Он до сих пор зол на меня. Он считает, что перерезать себе вены это — поступок труса, и, может быть, так оно и есть, но что бесит меня больше всего, так это то, что он думает, что я такой же, как он. И это лишь потому, что он боролся с депрессией на протяжении тридцати лет, на что я не могу посетовать, и он никогда не рассматривал суицид как решение, и поэтому он выше всех, ведь, Господи Иисусе, взгляните на меня, вашу мать, я самый святой из всех нездоровых людей, потому что я все держал в себе!       — Ты злишься на отца, Сид, полагаю, даже гораздо больше, чем ты высказал сейчас. Почему тебя это так задевает?       — Потому что я не он! Я не такой недотепа и размазня, позволяющий своей болезни управлять его жизнью! Я прилагаю все свои гребаные силы, чтобы быть счастливым снова, в то время как он абсолютно довольствуется тем, что погряз в своих страданиях. Я допустил этому — о, Боже, — кошмару происходить со мной на протяжении всей старшей школы, и я никогда, никогда больше не хочу повторения! — голос Сида становился все громче, и он продолжал свою тираду, покуда не выдернул салфетки из коробки, стоящей на кофейном столике перед ним, и не прижал к глазам.       — Нет, Сид, ты гораздо сильнее его, — тихо заключил доктор Вэйд.