Пятый Дом

Это было странно - делить с кем-то жизненное пространство. Лестер оказался необременительным сожителем. Он был предельно чистоплотен, ненавязчив и обладал манерами, слишком аристократичными для его рода занятий. И тем не менее я не мог отделаться от ощущения, что мой дом перестал быть моим. Это раздражало. Возвращаясь домой с работы, я порой мечтал найти свою квартиру пустой, пускай ограбленной, испоганенной, но пустой. Тогда я смог бы избавиться от неприятной тревоги, будто я упускаю из внимания, не замечаю чего-то самого важного, будто назойливая мысль комариным звоном буравит висок, и кажется ещё чуть-чуть, и я поймаю её за хвост... А на следующий день я начинал думать о нем задолго до конца рабочего дня, представляя, как грациозно и лениво он движется по квартире, как свободно лежат на бёдрах складки мягких домашних штанов, под которыми нет ничего, кроме гладкого и ровного загара... Как я не стану открывать дверь своим ключом, а нажму на звонок, чтобы услышать за дверью его шаги и увидеть его неуверенную улыбку и странное выражение глаз, в котором и вопрос, и просьба... И тогда я срывался с работы пораньше, и уже в дороге начинал мучиться желанием, и голодным зверем врывался в квартиру, и сминал в грубых ласках неизменно покорное тело. Он всегда был готов принять меня, будто всегда ждал меня, в любое время дня и ночи. До воя, до мучительного и постыдного безумия мне нравилось его тело, такое гибкое и сильное, идеально совпадающее с моим собственным, и вкус его жадного рта, и горячая упругость его канала, и запах его кожи, тонкий и грустный, как воспоминание о детстве, как песня в ночи. Лестер действительно любил жесткий секс. Я и сам имел схожее предпочтение, подкреплённое небольшим, но интересным опытом. И все же, я порядком удивился, когда в один из первых дней нашей совместной жизни Лестер принёс домой целую коллекцию девайсов: наручников и ремней, розг, флоггеров, стеков, ротангов... А потом, глядя в сторону, обозначил ограничения. Их, впрочем, было всего два: никогда не связывать верёвкой и останавливаться, услышав стоп-слово. Я предложил ему выбрать стоп-слово, и он снова взглянул на меня почти с мольбой. Потом вздохнул и проговорил: "Обсидиан"... Мы опробовали арсенал в тот же вечер, но что я только ни делал, как ни старался, я так и не услышал от него этого слова. Не прозвучало оно и в последующие дни, когда мне пришлось нести его в ванную на руках, когда он потерял сознание, задохнувшись в ошейнике, когда от особо неудачного удара кошкой ровным полукругом брызнула на стену кровь... Мне казалось это соревнованием: кто сдастся первым, он или я. Соревнование, которое я проигрывал, так никогда и не вырвав из него этого дурацкого слова. Лишь потом я понял: он учил меня. Учил вовремя останавливаться, руководствуясь лишь собственным инстинктом, а не приказом партнера. Иногда мне казалось, что я любил его. Любил делать ему больно. Любил заботиться о нем. А ещё я ненавидел его. За то, что он шлюха, за то, что так похож на моего магистра, но больше всего за то, что он жив, а магистр мертв. По ночам я оставлял своего спящего партнера и прокрадывался в кабинет, где, заперев дверь на замок, доставал из ящика стола своё сокровище: неровно оторванную обложку дешевого журнала. Не знаю, почему именно она стала моим фетишем. Я мог бы обзавестись его портретом превосходного качества, но почему-то именно этот снимок казался мне самым настоящим, воплощением несправедливости и дешёвой иронии, величия, превращённого в пафос, подвига, обернувшегося фарсом. Он стал моей иконой. Перед которой я молился и каялся, к которой просто прикасался взглядом и молчаливой отчаянной просьбой, и тем, что ещё оставалось у меня от души. Ну что ж, какой верующий, такая и икона. Лестер ничего не знал о моем безумии. Он по-прежнему играл свою унизительную роль в глупом театре одного актёра и одного неблагодарного зрителя, который с каждым днём все меньше верил его игре. Однажды, прикладывая холодный компресс к иссечённой розгой спине, я собрал в кулак его дурацкие косички. Поцеловал в угол глаза, вдохнул тонкий запах ночных цветов, тихо прошептал на ухо: – Сделаешь для меня кое-что? Он улыбнулся, не открывая глаз: – Конечно... Я выдохнул: – Хочу, чтобы ты постригся покороче. Покрасил волосы в тёмный цвет. И носил при мне тёмные линзы. Сможешь? – Да, – ответил он немедленно, лишь нервно дёрнулся угол крепко сжатых губ. Назавтра я пришёл домой намеренно поздно. Пил виски с отцом в "Империале", потом встретился с Костой в "Юлиане" и лишь после полуночи попал домой. По обыкновению Лестер встретил меня в передней. Он изменился неузнаваемо. Его понятие о короткой стрижке отличалось от моего. Над левым виском волосы были практически выбриты, маленькое розовое ухо казалось странно беззащитным. На затылке щетинилась жёсткая и короткая шерстка, зато справа прямая чёрная прядь спускалась к углу губ. Карие глаза глядели с ощутимым вызовом. Я не узнавал своего любовника, он казался мне чужим и немного опасным. Возбуждающе опасным. Осторожно, каждую минуту ожидая сопротивления, я положил ладонь на колючий затылок, притянул его к себе, поцеловал медленно и глубоко. Он ответил жарко, жадно. Обхватил меня за шею, и засмеялся, и признался: – Боялся, что тебе не понравится!.. В тот вечер мы любили друг друга по-другому, без плёток и наручников, но мне все же пришлось шлепнуть по круглым ягодицам, чтобы заставить его кончить. А потом, устраиваясь на моем плече, он проговорил: – Я знаю, что не имею права. Ты бываешь, где хочешь, и приходишь домой, когда тебе угодно. Я могу только попросить тебя: предупреждай меня. Я очень волновался за тебя. Особенно когда я позвонил тебе, а ты не ответил. Я же не маг, откуда мне знать, что с тобой ничего не случилось... – Хорошо, – согласился я, немного пристыженно. – Послушай, тебе тоже незачем сидеть целый день в четырёх стенах. Может быть тебе пойти на какие-нибудь курсы? На массаж, например? – Массаж?.. – переспросил он после паузы. – Да, конечно. Имеет смысл. И снова показалось мне, что я чем-то обидел его. Хотя, что могло быть логичнее массажа для человека его профессии? Вот даже Эльфи выучился на тайский массаж. А интересно, кто больше похож на магистра, Эльфи или мой Лестер? Хотя, Лестер в своём новом образе утратил любое сходство с моим мертвым богом. Я не знал радоваться этому или плакать. Назавтра я пришёл домой пораньше, причём, позвонил заранее. Лестер приготовил ужин, мы уселись в гостиной перед телевизором, как примерная семья. Обед был ужасным, стейк пережаренным, овощи переваренными. – Плохо, да? – огорчился Лестер. – Прости, хотел попробовать. Раньше не приходилось готовить. Казалось бы, все делал точно по рецепту... – Ерунда, не расстраивайся. Я всегда заказываю ужин в домашнем кафе на Парковой улице. Я оставлю тебе их телефон... У них не слишком большое меню, но готовят они только по заказу, никаких... Он не слушал меня, подавшись к экрану, вытянувшись, как пойнтер, почуявший дичь. Я тоже прислушался. Показывали экстренный выпуск новостей. На экране бушевал ураган огня, в черно-оранжевом инферно метались тени, тонкими спичками подламывались высокие трубы. Диктор, породистая серьёзная блондинка, вещала непонятное: – ...Второй блок нефтеперерабатывающего завода в Оринде, введённый в строй лишь в прошлом году, был оборудован современной защитой, как технической, так и магической, отвечающей самым высоким требованиям безопасности... Вызванные на место происшествия представители органов правопорядка при содействии лордов всех четырёх Домов, приступили к следствию. При Сенате Астурии создана специальная комиссия... Лицо Лестера, утратив краски, казалось мертвым. Я ещё не видел, чтобы кто-то принимал чужое горе так близко к сердцу. Положил ладонь на окаменевшее плечо, он вздрогнул, будто очнувшись, пробормотал: – Это невозможно... Этого просто не может быть... – Лестер, у тебя есть там кто-то, в Оринде? Знакомые, родственники? – Что? – не понял он. – А, нет, никого. Просто этого не может быть, Кон. Сначала рухнул этот недостроенный небоскрёб, потом затонул танкер, теперь это... Как это могло случиться? – Долбоёбы, – пояснил я, притягивая Лестера к себе. – Против долбоёбов защиты бессильны, и технические, и магические. Впервые он отстранился от меня, мягко увернулся из-под моей руки. Сказал рассеянно, издалека: – Прости, Кон, не сегодня. Сегодня мне нужно подумать. Впервые он спал отдельно, в своей спальне. А впрочем, не спал. Я слышал, как он говорил с кем-то по телефону, а потом, поздно ночью, звякнула сигнализация: он откуда-то вернулся. Это было странно и немного обидно. Лестер принадлежал мне. Какие у него могли быть дела, какие встречи?.. Что он скрывает от меня, мой странный хастлер с манерами наследного принца? Чего ждёт от меня, о чем просит, о чем молчит?