Пятый Дом

"Адонис" бурлил, впрочем, по обычаю цивилизованно, с ноткой снисходительного сарказма. Я добавил жару в этот чересчур приличный котёл, приказав собрать материалы по аварии в Оринде. Удивил Сторка, прижившегося в редакции, просьбой узнать мнение его приятелей-магов. Официальные результаты работы сенатской комиссии меня не интересовали. Во-первых, их ещё не было, а когда они появятся, я узнаю о них от отца. Он, конечно, поведает мне официальную ложь, но, возможно, ещё до того, как её опубликует тот же пафосный "Пульс Астурии". Меня интересовало мнение рядовых магов, из тех, которые все повидали на своём веку и оттого ничего не боятся и ни во что не верят. Оно могло отличаться от мнения людей, которое сводилось к прежде высказанному: против долбоёбов и магия, и разум одинаково бессильны. Дрону я велел собрать сведения обо всех чрезвычайных происшествиях за последний год и сравнить статистику со средней за последние десять. Конечно, теперь всем казалось, что слишком часто стали сходить с рельсов поезда, взрываться в воздухе самолеты и обваливаться шахты. Оставалось выяснить, не являлось ли такое мнение результатом обычной газетной шумихи, от которой "Адонис" оставался пока в стороне. Дрону понадобилось всего два дня. Результат он сообщил мне, предварительно спровадив секретаршу и плотно закрыв за ней дверь. Его новость потрясала. Её нельзя было списать на истерию, раздутую сетью, телеканалами и газетами, на чрезмерно впечатлительную психику обывателей, на большие глаза страха. В последний год произошло больше несчастных случаев, чем за предыдущие десять. Причём их число и деструктивная сила возрастали в геометрической прогрессии. Половина аварий случилась в последние два месяца. Из них девяносто процентов – в последний месяц. Это не могло быть случайностью. Впервые за долгое время мне стало страшно. И сразу же захотелось домой, чтобы поскорее оказаться рядом с Лестером. Ведь ему тоже страшно. Он понял что-то раньше меня. Квартира встретила меня полутьмой и тишиной. Сначала я подумал, что Лестер все же ушёл. В последние дни он стал замкнутым, погружённым в себя, и лишь во время секса становился прежним, чувственным, жадным, живым. Я мало уделял ему внимания. Любое проявление чувств к нему казалось мне предательством. Но он не ушёл. Я не сразу заметил его, сидевшего у окна в тёмной комнате, утонувшего в большом кресле. Включил свет, присел на подлокотник, поднял к себе знакомое лицо. Заметил тени под глазами, морщинку между бровями, горестные складки возле губ. Он выглядел старше, может быть, из-за чёрных волос. – Ты плакал? – спросил я негромко. – Нет, – ответил он слишком быстро. – Просто линзы раздражают глаза. Но я привыкну. – Не надо привыкать. Сними. – Но ты же так хотел. – Забудь. Я передумал. Мне нравятся твои глаза. И твои волосы. Я не должен был тебя заставлять... Он взял мою руку в обе ладони, прижал куда-то к горлу, вздохнул глубоко и шумно. Я решился. Спросил: – Пожалуйста, расскажи мне все, что ты знаешь. Ты же догадался про взрыв в Оринде. Ты понял, что это не случайность. Мне нужно понять: что происходит? Это что, террористы? Расскажи мне, я вижу, ты что-то знаешь. Он лишь покачал головой. – Я не могу. Не могу тебе ничего сказать, прости. Я и сам не знаю, что происходит. Но это не случайность. Это война. – Кто же её объявил? – спросил я, твёрдо зная, что верю ему. – Ещё пока никто. Впрочем, объявления войны не будет. Будет ультиматум. – Откуда ты все это знаешь? – я вскочил на ноги, согнулся, нависая над ним, заставив его забиться в угол. – Кто ты? – Как это – кто? - усмехнулся он с горечью. – Я проститутка с острова Уленас, изображающая твоего магистра Шуит. Разве ты забыл? Ведь ты купил меня до апреля... От пощёчины голова его дернулась, будто шея не могла её удержать. Зажав в кулаке длинную чёлку, я стащил его с кресла, поволок через всю квартиру, в спальне бросил на кровать. – Пожалуйста, не надо!.. – он вытянул перед собой руки, но я уже не слушал его, судорожно вытаскивая из брюк ремень. Я обезумел. И ослеп. Удары падали на покрывало, на плечи, на тёмный затылок, но я ничего не видел, потерявшись в багровом тумане. Как это случилось со мной? Зачем мне это все, маги, шлюхи, дурацкая любовь! Я не хочу... Туман понемногу рассеивался. Он лежал, свернувшись в тугой комок, обхватив голову руками. От ужаса и отвращения к себе подкосились ноги. Я осторожно коснулся его плеча, он вздрогнул, как от удара. Стало трудно дышать, горло перехватило. Медленно, долго, молча я поглаживал его влажные волосы, руки, плечи. Потом, наконец, решился, лёг рядом, прижался грудью к его дрожащей спине. Пришли слезы, а с ними вернулся и голос. Я зашептал в тёмную макушку. – Прости меня, хороший... Прости, если можешь. Сам не знаю, что со мной, никогда такого... Он резко повернулся ко мне лицом, ладонью зажал рот. Прохрипел с яростью: – Только не говори этого! Не говори, что это я сделал тебя зверем! Что у тебя жена, сын и дочка, и ты никогда их пальцем... Мне показалось, что он сошёл с ума. Я накрыл его руку своей, проговорил в ладонь: – Нет, что ты. Ты ни в чем не виноват. Это все я. Я виноват в том, что люблю, что не могу без него. Ищу ему замену, а её нет и быть не может. Ты не виноват, что похож, что – не он. Я люблю тебя за это и ненавижу. За то, что ты жив, а он умер. За то, что ты – не он. Ты ни в чем не виноват. Все я... Он сам обнял меня, прижался лицом к плечу, влажно задышал в шею. Я сказал это первым: – Нам нужно расстаться, Лесс... Иначе я когда-нибудь убью тебя или искалечу. Я назначу тебе содержание, если позволишь... Ты хороший, нежный, красивый... Но у нас ничего не получится. Я думал, если ты утратишь сходство, мне будет легче. А вышло ещё хуже. Как будто я предал его. Ведь мне не шлюха нужна, понимаешь? Мне нужен он. А его нет больше. Он отстранился от меня, внимательно взглянул в лицо. Грустная улыбка тронула разбитые губы. – Да, Коннор, нам нужно расстаться. Но по другой причине. Просто мне нужно уехать, надолго, может быть навсегда. Мне вдруг стало безумно грустно. Я не ожидал, что он согласится так легко. Коснулся его губ, попросил: – Дай мне поухаживать за тобой. Пожалуйста, мне это очень нужно. Ремень у меня был тонкий и жесткий, совсем не подходящий для порки. Он оставил на коже тёмные полосы, уже успевшие налиться синевой. Хорошо, что Лестер был в одежде, она хоть немного защитила его от моей безумной вспышки. Я осторожно втирал мазь в горячую и гладкую кожу, ещё сохранившую следы загара. Магически заряженное средство пахло лавандой и мятой и приятно охлаждало руки. Не удержавшись, прочертил поцелуями длинный синий след от поясницы до бедра, тонкое тело знакомо выгнулось под моими руками. Он обернулся, поймал мои губы поцелуем, прошептал: – Возьми меня, Коннор... Мне было нужно это, нужно больше, чем ему. Видеть его лицо. Целовать его влажные глаза, губы с привкусом крови, стройную шею, ямочку между ключицами, плоский живот, тонкие косточки бедер. Ласкать языком его член, собирая сладко-солёные капли, обхватывая ствол губами, слушая его стоны и мольбу: "Пожалуйста, Кон, не мучай!.." Широко разводить бедра, поднимать стройные ноги, укладывать их себе на плечи. В этот раз он не готовился, и мне пришлось прерваться. Он обиженно всхлипнул и попытался удержать меня, но я и без того принёс ему достаточно боли. Наш последний акт должен быть самым нежным и самым сильным. Мы оба знали – он последний. Пусть он не думает, что неприятен мне. Пусть знает: его тело прекрасно, все его тело, каждая его пядь. Я прижался губами к тесно сжатому колечку, раздвинул языком нежную кожу, услышал протяжный прерывистый стон. Тонкие пальцы запутались в моих волосах, потянули сильно, больно. – Иди же сюда!.. Погружая смазанные гелем пальцы в тесную глубину, я смотрел ему в лицо, чтобы навсегда запомнить его глаза и губы, и мучительное желание, и слезы на висках... Смотрел, осторожно прижавшись головкой ко входу, мягко покачивая бёдрами, с каждым движением проникая в его тело все глубже, сливаясь с ним, соединяясь теснее... А когда мы стали одним целым, и я замер, задыхаясь, он крепко прижал меня к себе и, не разорвав контакта, одним сильным движением бросил меня на спину и прочно оседлал мои бёдра. В восторге с привкусом страха, я глядел на прекрасного наездника, на сильные движения золотого тела и видел над собой живого бога, который отдаваясь - берет, и подчиняет своей воле, и выпивает до дна, до самой последней капли, до хрипа сорвавшегося в крике голоса, до дрожи обессилевшего тела. Мы ещё полежали немного, не разрывая объятий, стараясь унять грохочущие сердца, а потом он скользнул прочь, светлой тенью в тёмной комнате, оставив за собой лишь холод. Он вышел из душа уже одетым, на пороге подхватил небольшую сумку, замер, привалившись плечом к дверному косяку, будто собираясь с силами. Я хотел остановить его, но все уже было сказано между нами, и нечего было мне прибавить к прохладной тишине опустевшей спальни. Заговорил Лестер: – Прощай, Коннор из светлого рода Бардов. Прими напоследок один совет: не влюбляйся в мертвых. Они дадут тебе лишь то, о чём ты их попросишь. Подарки умеют делать только живые... Хлопнула входная дверь. Он исчез. И показалось мне, что снова, в который раз, часть моей сути была вырвана с корнем, оставив после себя чёрную, бездонную пустоту, слишком похожую на смерть.