Под смытой краской

Это невыносимо больно - видеть Изабелу вернувшейся. Видеть, как она шутит, смеется. Как спьяну льнет к Хоуку. Как Хоук ее простил. Андерс не может не задаваться вопросом, простил ли бы Хоук за такое его - и не знает ответа. Они, кажется, друзья, и Хоук участливо интересуется его жизнью - также, как и жизнью остальных, - помогает с клиникой, делая пожертвования, изредка дарит какие-то смешные мелочи. Хоук ведет себя так со всеми. Улыбается, щуря блестящие глаза, хлопает по спине, травит шутки, приходит с очередными безумными идеями. И все же Андерсу кажется, что его бы Хоук не простил. И не потому что не спит с ним, как с Изабелой. А потому что сам Андерс этого не заслуживает. Все, что в нем было, с годами вымылось, как плохая краска из ткани. Он больше не смеется. Он носит теперь темную мантию и почти всегда молчит. У него воспаленные глаза и руки пахнут чужой болью. Он долго пытался. Если бы ему удалось найти хоть что-то, кроме ежедневного самосожжения, возможно, он бы даже смог спастись от самого себя, но у Андерса нет никого, кроме искаженного Справедливости внутри. Маг мучается от одиночества вдвойне: рассказать кому-то о своих мыслях всегда тяжело, а когда эти мысли принадлежат не только тебе - почти невозможно. В сущности, успокаивает он себя с мрачной обреченностью, его жизнь ничего не стоит. В его крови и так скверна, а сознание износил дух. Эти мысли приносят боль и сладость от наказания, которое он полагает заслуженным. Он давно не задается вопросом, за что именно так хочет наказать себя, и просто наказывает раз за разом. В конце концов, причин для этого он мог бы найти много. Магов хорошо обучают ненавидеть себя за то, кто они есть. Андерс задается иногда вопросом, сколько же в нем осталось от него самого, и приходит к неутешительному ответу: немного. Наверное, только мысли о Хоуке, которые все еще не дают спать по ночам, хотя прошло почти 6 лет. Андерс ворочается на узкой постели, прижимается спиной к стене, чтобы, закрыв глаза, представить себе, что это - спина Хоука, и что она теплая. Можно позволить себе чуть больше и вообразить, как потом Хоук повернется на другой бок и положит руку ему на талию во сне, а шею будет греть размеренное дыхание, и Андерс сможет наконец-то поспать без снов - впервые за несколько лет. Но этого никогда не произойдет, и эти мысли только приносят новую боль. Он не имеет ничего против Изабелы, она даже нравится ему, но каждый раз внутри словно ворочается раненный зверь: “Пока ты не вернулась, я мог хотя бы мечтать о нем. Но теперь даже это недоступно. Ведь он никогда не посмотрит на меня так”. Маг давно потерялся, кого он обвиняет: себя, ее, Справедливость, обстоятельства, но никогда - Хоука. Хоук не виноват. Он не знает. Он только флиртует, глядя своими блестящими глазами, и внутри разгорается пожар. Когда-то в начале их дружбы это был нежный, теплый огонь, от которого загорались глаза и у самого мага, а сейчас - это беспощадная лава Глубинных Троп, не оставляющая после себя ничего. И Андерс не знает, куда выплеснуть этот огонь. Стихийные заклинания в последнее время стали выходить особенно удачно, но это - другое. “Твоя одержимость им делает тебя слабым”, - звучит Справедливость в его мыслях и, помедлив, добавляет: “И эльф хочет тебя убить”. Андерс не видит, как это связано, но кивает в ответ, соглашаясь с мыслями. Это похоже на замкнутый круг. Он ненавидит круги. Иногда он замечает: Изабела смотрит так, словно все понимает - но она просто не может понять, не сможет никогда, даже если бы маг сумел запустить ее в свою голову. Она провалится, не чувствуя почвы под ногами, и никогда не сможет выбраться, а он просто привык уже в этом жить, не зная, где верх, а где низ. Все правильно, все хорошо. Справедливо. Он ничего не смог бы дать Хоуку, он никому ничего не может дать, он только пустое внутри орудие - то ли Справедливости, то ли Мести. Как хорошо, что этого разговора, к которому маг так готовился когда-то, так и не произошло. Он годен лишь на то, чтобы лечить тело Хоука после боев, и никогда не позволит себе оставить ему душевных ран. Хоук должен улыбаться, а с ним бы он только сам обрядился в черное. Андерс знает, что безумие только засасывает, его невозможно вылечить. Когда-то 3 года назад он еще был готов поверить в обратное, но этого так никогда и не случилось. И Андерсу со временем начинает казаться, что нужно разрушить все, только так он сможет хоть что-то уберечь. Сделать так, чтобы Хоук его возненавидел. Ушел. Чтобы больше не хлопал дверью его лечебницы под вечер, принося связку эльфийского корня и свежего молока. Он не заслужил его заботы, это только его долг - заботиться, лечить, спасать. И война за права магов - только его война. Хоуку и без него достаточно опасности, у него сестра в Круге и безумная Мередит наступает на пятки, ему греет постель Изабела с восхитительными бедрами и смеющимися глазами, и во всей этой жизни, полной цвета и страсти, магу места нет. Ему нигде места нет. Он - вечный беглец. Иногда он вспоминает время, проведенное в Башне Бдения, и ему кажется, что это было в другой жизни и с другим магом со светлыми волосами, которые вечно лезли в глаза. Тот маг умел смеяться и рассказывать неприличные истории, он умел флиртовать со всеми, включая Командора, и чувствовать азарт, когда флиртовали в ответ, чувствовать тепло. У этого мага было все то, что когда-то хотел иметь Андерс: свобода, жизнь и любовь. Почему-то тот короткий разговор с Авелин остался выгравированным в его памяти. Тогда она спросила, чего он хочет, и именно таким был его ответ. Он, наверное, хочет этого все еще. Но никогда не решится, не подойдет близко. Не позволит себе. Он - орудие, а орудие существует только для того, чтобы быть направленным сильной рукой. И все же он отдал бы все, чтобы Хоук посмотрел на него так, как смотрит на Изабелу. От этих мыслей Справедливость внутри заходится гневом, и маг и сам знает, что это - слабость, но не может отпустить эту слабость окончательно, потому что кажется, словно тогда в нем больше не останется вообще ничего от него самого. И поэтому снова и снова он представляет себе, что не один в своей постели, и что чужие касания прогонят лед, сковавший кости, уймут пожар, сжигающий душу. Но даже если этот пожар потушить, осталось ли от его души что-то? Маг не уверен, и мысль об этом приносит новую боль, которую он приветствует. Иногда ему даже хочется молиться Создателю, но он не знает, о чем. О Хоуке. Чтобы тот был счастлив. О смерти. Точно не о магах. Хочется спросить Его, почему Он отвернул от своих детей свой светлый лик. Почему отвел его от Андерса. Хочется попросить о чем-то для себя. Но эгоизм этих вопросов - это слабость, а Справедливость не позволяет ему иметь слабостей. Справедливость за такое приходит во сне, и поутру в ушах все еще звенит от его громового голоса, а подрагивающими руками никак не удается собрать волосы. В такие дни помощница в его клинике с неподдельным участием спрашивает, все ли у него хорошо, и Андерсу тяжело от ее заботы. Он еще не знает, как, но он точно найдет способ это все закончить. И он действительно подразумевает все: свою войну, расположение Хоука, эту одержимость, собственную жизнь. И эта мысль - одна из немногих, которые приносят не боль, а успокоение. И Андерс находит, о чем просить Создателя, глядя на громаду Церкви, возвышающуюся, кажется, в самое небо. “Создатель, помоги мне все это закончить. Расскажи, как. Научи. Иначе этот пожар не оставит совсем ничего”. В ту ночь ему снится Церковь в огне. Проснувшись, он впервые за последние годы чувствует спокойствие и надежду и благодарит Создателя за ответ.