Свет

- Эй, Манабу, может, попробуешь разок? Казуки закинул еще мелочи. Уже добрых полчаса они насиловали автомат с игрушками в развлекательном центре, пытаясь выудить оттуда большую плюшевую капибару. Вернее, это Казуки пытался выудить, а Манабу топтался рядом, время от времени отходя, чтобы разменять очередную тысячу йен. Вокруг стояли невероятные гам и галдеж, играла музыка, крякали игровые автоматы, но Казуки все равно умудрялся перекрикивать это безумное сочетание звуков своими воплями. - Нет уж, я в этом участвовать не буду и на разводилово это не куплюсь! – уперся Манабу, поглубже кутаясь в свою безразмерную черную худи и складывая руки на груди. Пару лет назад их с Джином вот так же занесло в развлекательный центр, и они спустили всю мелочь на так и не увенчавшиеся успехом попытки достать то ли медведя, то ли зайца, Манабу точно уже не помнил, да увлеклись так, что потратили все, до последней йены, а очухавшись поздним вечером, с ужасом осознали, что денег не осталось вообще и до дома не доехать ни на автобусе, ни на метро. Протащившись через половину города пешком, вернулись за полночь. На подходе к дому Джина их встретили перепуганные и обозленные родители, полицейская машина и самый грандиозный на памяти Манабу скандал, в ходе которого им досталось так, что в курсе их похождений оказалась вся округа, - Джину прилетело в прямом смысле этого слова, а Манабу отделался домашним арестом и лишением карманных денег на целый месяц. С тех пор, не сговариваясь, они с другом обходили игровые центры за версту. - Тогда разменяй еще денег, будь другом? Я получу эту чертову капибару, будь она неладна, - не сдавался воинственно настроенный Казуки, а Манабу, подкатив глаза, вытащил из его пальцев очередную купюру и пошел на кассу. Вернувшись, он насыпал Казуки в ладонь монетки и хотел было сделать шаг к стене, у которой отирался все это время, но неожиданно был потянут за рукав. - Ну пожааалуйста, разочек. Вдруг у тебя рука счастливая? – заканючил Казуки, проталкивая в отверстие для мелочи двести йен. – Давай же, ну? Мы же все равно уже сюда притащились и торчим тут черт знает сколько. В этот момент Казуки был похож на большого ребенка, и Манабу все-таки сдался под его трогательным напором. По локоть закатав рукава худи, он заправил за ухо мешающие пряди волос и встал к пульту, положив руку на мигающую кнопку управления. И спустя долю секунды ощутил, как на бедра опустились горячие широкие ладони, чувственно, но легко погладив и несильно сжав. Казуки прильнул к нему сзади всем корпусом, вначале не тесно, а затем одним резким движением бедер вжал его в пульт, потерся о задницу и сделал несколько легких, имитирующих проникновение толчков. Глаза Манабу ошеломленно распахнулись, рот приоткрылся, а дрожащие пальцы соскользнули с кнопки управления. Не успев хотя бы как-то отреагировать, он ощутил на шее чужое теплое дыхание, затем губы и язык, и слабо дернулся, но тут же был прижат сильнее, отчего металлические края коробки пульта больно впились в кожу. Казуки моментально завелся, это было ощутимо, - сбитое дыхание, опаляющее кожу, и отвердевший член чувствовавшийся через две пары джинсов - своих и его. Из горла Манабу непроизвольно вырвался судорожный всхлип, а затем еще и тихий стон, спровоцированный влажным поцелуем в шею. Мокрый горячий язык прошелся по тонкой коже выше, обвел ушную раковину, подцепил нежную мочку, и Манабу едва не осел на пол, но его перехватили за талию рукой, надежно удерживая в вертикальном положении. Внизу живота восхитительно потянуло, и... все кончилось с отчаянным писком автомата, оповестившим о неистраченной попытке, за которую уже было заплачено. Рука с талии исчезла, тепло чужого тела сзади тоже. Манабу развернулся, судорожно и жадно втягивая ртом воздух, словно вынырнув из-под воды, и осторожно осмотрелся по сторонам. Вопреки его опасениям, до них никому не было дела – посетители входили и выходили, кто-то толпился у кассы, меняя крупные купюры на монеты, кто-то, как и они до этого, пытался вытащить не поддающихся плюшевых зверей, а кто-то болтался от автомата к автомату, прикидывая, на что потратить деньги. Манабу расслабленно выдохнул и поднял глаза на стоящего рядом Казуки. Тот ободряюще улыбнулся, сперва немного неловко, но затем широко и так тепло, что Манабу невольно улыбку вернул, но скупо, лишь уголками пересохших губ. То, что еще минуту назад проделал с ним Казуки, вопреки всем здравым смыслам, не напугало и не вогнало в панику, хотя скажи ему кто-нибудь еще неделю назад, что о его зад будет тереться своим стояком взрослый мужчина, а он сам будет получать от этого удовольствие, Манабу бы пришел в феерический ужас и, скорее всего, от души запустил бы в говорящего подобные вещи первым попавшимся тяжелым предметом, чтобы впредь глупостей не болтал. Однако все, что вызвало у него произошедшее у автомата, хорошо и емко описывалось одним словом – волнение. Не то волнение, не единожды испытываемое им перед экзаменом или походом к стоматологу, а совершенно иное, сладкое и трепетное, да и вообще, все что произошло – правильно, так и должно быть, и если бы они были наедине, если бы Казуки, вместо того чтобы вжимать его в холодный металлический пульт, развернул бы и прижал к себе, то тогда... - Принести что-нибудь попить? – Казуки первым разорвал молчание. Манабу медленно помотал головой. - Я сам схожу. И вытащи мне уже наконец-то этого гигантского хомяка, не собираюсь торчать тут до второго пришествия, - он накинул на голову капюшон, развернулся и пошел на выход, где через дорогу продавали воду и свежевыжатые соки - ему просто необходимо на воздух, немедленно. И хотя бы немного пройтись. Домой возвращались на такси. Казуки вздыхал и недовольно хмурился, занятый перепиской с коллегами по работе. Время от времени кидая взгляды на светящийся в его ладонях экран смартфона, Манабу выцеплял отдельные фразы вроде «сроки поджимают» или «заказчик же просил, чтобы открывалось в отдельном окне» или «какого хрена вы вообще творите, деньги уже уплачены!». Манабу вдруг подумал о том, что за все время, которое они провели вместе, он впервые видит недовольного Казуки, и это так непривычно – сурово сведенные к переносице брови и сосредоточенное лицо. За окном пролетали огни ночного Токио, яркие неоновые вывески сменяли одна другую, ужасно хотелось есть, но на сердце было так спокойно и тепло, что чувство голода отступало на второй план. Машина неслась по улицам плавно и почти бесшумно, по рукам Казуки, державшим телефон, скользили тени, и Манабу покрепче прижал к себе большую плюшевую капибару, уткнувшись в нее носом и чуть повернул голову, из-под полуопущенных ресниц рассматривая профиль своего спутника: «Крутой. Какой же ты у меня крутой, Казуки».