:
Чанель вернулся домой позже обычного. Едва он вошел в квартиру, сразу заперся в ванной и провел там (по расчетам Бэкхена) почти час. А когда вышел, даже не заглянул на кухню и ушел в гостиную. Бэкхен не понял, что Чанель просто боялся с ним столкнуться и избегал его. Бэкхен прождал его на кухне (в единственном месте во всей квартире, где они обычно пересекались) до позднего вечера. Пак не выходил из своей комнаты. Бен ушел в спальню, но даже лежа в кровати прислушивался к звукам в квартире: вдруг Чанель решится выйти из гостиной, и тогда он как бы невзначай тоже выйдет из спальни и словит его. На утро он с Чанелем тоже не пересекся — тот пораньше ушел на работу. На кухне Бэкхена ждал приготовленный завтрак и записка: «Не забудь разогреть, если поздно встанешь. Приду поздно, не жди». Бэкхен фыркнул: — Как будто собирался, — и запихнул тарелку с едой в микроволновую печь. Так было и на следующий день, на последующий и в день после. Бэкхену стало казаться, будто бы он теперь один живет в квартире, но тихие шаги по квартире и звуки открывающейся и закрывающейся двери говорили о присутствии Чанеля. Пыл Бэкхена даже как-то погас и на какой-то момент он забыл, что хотел поговорить с Чанелем. Он снова разозлился на себя за такую неисполнительность и леность. Когда на пятый день Чанель сразу же юркнул в гостиную, Бэкхен не на шутку разозлился. Он решил, что на утро просто соберет вещи и молча уйдет. Но, когда он лег в постель, то долго ворочался и тело как будто зудело. Он вскочил с кровати, тихо ворча ругательства себе под нос, и двинулся в гостиную, из которой Чанель так и не высунул носа. Бэкхен вошел без стука, а мгла комнаты сразу же поглотила его. Включать свет было бы слишком нагло, и он сказал в темноту: — Это уже не смешно. Чанель закопошился на диване и наполовину сонным, наполовину встревоженным голосом спросил: — Что-то случилось? — Бэкхен услышал, как тот опустил ноги на пол и откинул одеяло. — Долго ты будешь притворяться призраком? — раздраженно спросил Бен. Его бесило то, как начинал суетиться Чанель всякий раз, когда Бэкхен разговаривал с ним. Постоянно нервный. Ответа не последовало. У Бэкхена задергался правый глаз. — Долго, говорю, будешь избегать меня? Глаза стали постепенно привыкать к темноте, и он уже мог четко различать силуэт Чанеля: он сутулился, потирая шею. Бэкхен уже даже расхотел включать лампу — ему вполне хватало той дорожки света, что шла из дверного проема. Да и говорить так легче будет. — Извини, я... — начал Пак. — Да зачем ты сразу извиняешься? Я не за извинениями пришел. Чанель снова замолк. Раздражает, раздражает, раздражает! — Я... я, эм, чувствовал себя виноватым, — Чанель после каждого слова выдерживал паузу, тщательно подбирая слова, — и мне было стыдно показываться тебе на глаза. Бэкхен вздохнул. Хорошо, он не это выяснять пришел. — Можно? — подойдя к дивану, спросил он, и, не дожидаясь ответа, плюхнулся на него. Он на мгновение прикрыл глаза и сказал самому себе в душе, что должен быть взрослым. Говорить спокойно и искренне. — Слушай, Чанель, ты веришь в Бога? — начал он издалека. — Я? Нет, я, то есть в плане религии же, да? Я... Бэкхен закатил глаза. — Успокойся, пожалуйста, — он действительно сказал это спокойным тоном без ноток раздражения или сарказма. Чанель замолк. — Я просто спросил. — Нет, не верю. — Окей, а в судьбу, предназначение, гороскопы или прочее дерьмо? — Э... наверное, да. В судьбу. — Я тут думал эти дни... Может, не зря она, эта избирательная амнезия, у меня появилась? Ну, я в том смысле, что, возможно, кто-то наверху так распорядился неспроста? Чанель долго не отвечал, анализируя услышанное. — Ты к чему клонишь? — Ну вот, смотри: почему-то я забыл наши с тобой отношения и тебя, но Кенсу, своих родителей и бывшую, к примеру, помню отлично. Знаешь, может... нам с тобой выпал шанс завязать со всем этим? Наверное, до того как я забыл, мы все не могли покончить с этим, и этот шанс нам предоставила судьба? — Ты хочешь сказать, что нам надо расстаться? Бэкхен поджал губы и сглотнул. Ну вот зачем он так прямо? — Ну, я хочу сказать, что... может, бросить эту затею? Я о том, что не нужно утруждаться и возиться с моей башкой: я, кажется, уже никогда ничего и не вспомню. Подумай, это же хорошая возможность начать новую жизнь, что ли. Может, тебе и не нужны те отношения, которые у нас были? Чанель слушал Бэкхена и медленно разваливался на части. Да он и мысли не допускал, чтобы завязать с Бэкхеном только из-за этой амнезии. Да и какая новая жизнь? Без Бэкхена? — Я не могу вспомнить, — поперек горла встал ком. Он не хотел говорить такие вещи, но нужно было расставить точки над и. — И вижу, что ты страдаешь из-за меня, да и мне как-то все это не по нраву. Чанель... давай оставим все это? Бэкхен с надеждой посмотрел на Чанеля. Сквозь темноту он почти ясно различал выражение его лица. Почти. Чанелю хотелось разойтись в неистовом крике. Он прямо хочет ткнуть Бэкхена носом в очевидное, но тот все равно не увидит. Ну вот как, как объяснить ему правильно? Между ними огромная пропасть недопонимания. Чанель не уследил, когда она стала расширяться, и сейчас вынужден слушать это. Чанель молчал. Бэкхен с каждым словом чувствовал себя все большим подонком, злясь на Чанеля за то, что тот вынуждает его говорить все это. — Я на время съеду, поживу один, хорошо? Просто попробуем пока так... — Я тебя люблю. Бэкхен неожиданно смолк. Это был удар ниже пояса! Он хотел завыть от обиды. Чанель повернулся к нему и посмотрел в глаза. Даже темнота не спасла Бэкхена от решительного взгляда карих глаз. — Бэкхенни, я тебя люблю и всю жизнь готов с тобой прожить, слышишь? И даже не думай называть то, что между нами было и есть, ошибкой. — Между нами ничего нет. — Ошибаешься. Я тебя люблю, и ты любишь меня, понял? Бэкхен аж поперхнулся от такой уверенности в словах Чанеля. — А не слишком ты самоуверенный? — Знаешь, эта любовь дошла до того этапа, что ее не объяснить словами, — не слушал Чанель. — Ее надо почувствовать самому, чтобы понять. — Что-то я ее не чувствую, — скептически сказал Бэкхен. — А я чувствую. И с каждым днем я влюбляюсь в тебя сильнее и сильнее, а ты мне говоришь, чтобы я попробовал жить без тебя. Я уже потерян, понимаешь? Чем больше я нахожусь рядом с тобой, тем сильнее погрязаю в этой пучине. — Знаешь, Чанель, — Бэкхен аж немного откинулся: от Чанеля исходил сильный настрой и решительность, — это не честно, потому что... — Ты не можешь ответить мне тем же и чувствуешь себя плохо из-за этого? — закончил за него Чанель. Бэкхен только согласно закивал. Начали разговор тем, что Бэкхен бесился на Чанеля за его нервозность и суетливость, а теперь выходит, что это Бэкхен загнан в клетку, как пойманный зверек, и не знает, куда деться от противного чувства вины и смущения. — Не бросай меня, — звучало как приказ, но потом Чанель почти умоляюще добавил: — Прошу. — Нет, я уже решил, что должен съехать, и вообще... Чанель крепко обнял Бэкхена, мертвой хваткой сцепив руки на его спине, что даже хрустнул неразмятый позвоночник. Бен попытался мягко отстраниться, но Пак только усилил хватку. — Люблю, люблю, люблю, — исступленно шептал он, уткнувшись носом в плечо Бэкхена. — Люблю всего тебя, твои мягкие волосы, твой звонкий голос, твои глаза, твои губы, твои глупые привычки, твой запах, слышишь? О боже, а как же я влюблен в твои пальцы, я... — Чанель, пожалуйста, — вкрадчиво начал Бэкхен. Он почувствовал, что ткань пижамы на его плече стала влажной. — Что «пожалуйста»? — Чанель смял в пальцах пижамную футболку Бэка. — Перестать любить тебя? — Голос ломался. — Боже, не плачь, — Бэкхен положил руку на спину Чанеля, не зная, куда себя деть. Как же он ненавидит чувствовать себя виноватым! — Ты же меня не бросишь, правда? — а слезы все текли. — Я такой эгоист, Бэкхенни, но без тебя не могу. Я больше не буду заставлять тебя что-то вспоминать, мы с тобой... мы создадим новые воспоминания! Бэкхен задумался над этими словами. Звучит более привлекательно. — А ты больше не будешь водить меня в места, которые я не помню? Чанель поднял голову с плеча Бэкхена, но не перестал обнимать его за спину и снизу вверх посмотрел на Бэкхена блестящими глазами. Днем такой важный мужчина в рубашке и галстуке, а тут ревет, как мальчишка. — Обещаю, не буду. Бэкхен закусил губу. Как же его легко разжалобить! Он уже готов согласиться остаться хотя бы потому, что не в силах смотреть на слезы этого большого ребенка, но он же совсем все по-другому продумывал! Чанель, заметив, что Бен колеблется, сказал: — Я тебя люблю. — Да хватит говорить это, я понял! — Бэкхен окончательно оказался в тупике. — Я чувствую себя последним засранцем, когда ты говоришь это. — Так мне и надо. — Чанель уже не плакал, а голос снова приобрел более уверенный оттенок. — Я сам им когда-то был. [Чанель усердно не подает виду, что ему страшно. Зачем вообще Бэкхен выбрал именно этот жуткий фильм? Как такое вообще можно смотреть? Он не отказался от просмотра только потому, что не хотел признавать своего страха. Да и тем более, он в глазах Бэкхена крутой парень. А крутые парни не боятся фильмов ужасов. Чанель дернулся, когда на экране внезапно появился монстр. Бэкхен, расслабленно лежавший на диване, это заметил и тихо хихикнул. — Что? — раздраженно спросил Чанель. Он не любил чувствовать себя слабым. — Ничего, — Бэкхен как ни в чем не бывало уткнулся взглядом в голубой экран. Пак про себя материл парня. Зачем ему вообще этот Бэкхен и его стремные вкусы сдались? Он может прямо сейчас встать и уйти — немногое потеряет. А еще его жутко бесило то, что Бэкхен, кажется, понимал, что Чанелю страшно, и даже втихомолку смеялся над ним. Да это он бегает за Чанелем хвостиком, а Чанель по доброте душевной отвечает ему. Пак был весь в напряжении и сконфужен, а Бэкхен, напротив, расслабленно лежал на диване, пока Чан мостился на его краешке. Вдруг на экране появилось уродливое лицо, а герои начали неистово кричать, и Чанель тоже вскрикнул, инстинктивно навалившись на Бэкхена. — Господи, твою душу, выключи его, это же безумие, — просил он. — Тебе что, страшно? — Пожалуйста, выключи, — Чанель боялся повернуться к экрану, а крики все не прекращались. — Если поцелуешь меня. Чанель аж округлил глаза. Бэкхен, что, ставит ему условия? Никогда он такого не делал. Это что еще за выходки такие? Бэкхен, держа в руке пульт, увеличил громкость телевизора, и жуткие звуки заставили Чанеля зажмуриться от страха и затараторить: — Хорошо, хорошо, прошу, выключи! Бэкхен поставил фильм на паузу, и в темной комнате неожиданно воцарилась тишина. Чанель понял, что теперь пришел черед выполнять свою часть уговора, и ладошки запотели. Отчего-то он чувствовал, что это не простая просьба. Казалось бы, всего поцелуй... Бэкхен смотрел на него с ожиданием. Чанель начал раздражаться: Бэкхен очевидно манипулирует им! Он решил, что просто быстренько мазнет по губам: назло Бэкхену. Чанель очень медленно потянулся к лицу Бэкхена — по крайней мере, ему показалось, что это время длилось вечность. Бэкхен смотрел на него с такой надеждой и предвкушением, что в самый последний момент, когда его губы почти соприкоснулись с чужими, Чанель сдался и все-таки решил сделать это нежно. В конце концов, все бывает в первый раз. Он вложил чуточку себя в это прикосновение; накрыл губы Бэкхена своими, впервые делая это так медленно и тягуче: по обыкновению он впивался в губы Бэкхена и делал это быстро и смазанно. Чанель удивился тому, какие у Бэкхена, оказывается, мягкие и теплые губы. И очень сладкие. Бэкхен почти сразу же ответил ему — он всегда отвечал, безусловно. Чанель быстро вошел во вкус: целоваться оказалось очень приятным делом. Обычно, если они и целовались, то только во время секса, да и было это в порыве страсти, быстро, сумбурно и немного бесчувственно, так что это было чем-то новеньким для Чанеля — просто лежать и целоваться с Бэкхеном. Бэкхен положил ладошки на плечи Чанеля очень аккуратно и осторожно. Все чувства осязания в Чанеле резко обострились: он дрожал от любого соприкосновения с Бэкхеном. Он стал поддевать края домашней футболки Бэкхена, скользя горячими руками по коже живота и груди. Такая мягкая и приятная на ощупь. Бэкхен выключил телевизор, и комната погрузилась в темноту, а они больше не освещались голубым светом экрана. Чанель на мгновение оторвался от губ Бэкхена, уперевшись своим лбом в его и выдыхая в чужие губы. Дыхание стало тяжелым, хотя он даже ничего и не делал, а подушечки пальцев покалывало. Он волновался. — Вкусный. — Неожиданно для самого себя, на выдохе сказал Чанель. — Я, что ли? — Бэкхен рассмеялся. Чанель испугался, что сказал такую глупость. Он почувствовал, что краснеет. Хорошо, что темно. В ту ночь Чанелю хотелось немного растянуть удовольствие: он делал все мучительно медленно. Он всегда считал, что секс медленным быть не может: должна кипеть страсть, распаляться жар. Оказывается, нет. Без этого всего тоже можно. Он очень внимательно прислушивался к звукам. К тихим стонам Бэкхена, которые тот пытался сдерживать, к его неровному дыханию, к биению его и своего сердец. Тогда Чанель был... нежным, что ли? Бэкхен отдавался полностью. Нет, конечно, он отдавался всегда, но тогда Паку удалось почувствовать это в полной мере. В ту ночь он не трахал Бэкхена, не имел его, не насаживал на свой член, он занимался с ним любовью — так, кажется, это называют, да? Наутро Чанель проснулся на том же диване и с Бэком под боком. Он с ужасом поймал себя на мысли о том, что хотел бы повторить такой секс. «Какие еще повторения? Ты забываешься, Пак Чанель!» Чанель разозлился на себя за проявление слабохарактерности. Боже, что же этот парень делает с ним?] — Перестань обнимать меня, — Бэкхен снова предпринял попытку отстраниться от жмущегося к нему Чанеля. — Нет, Бэкхенни, стой, я... — Да не ухожу я, — раздраженно сказал Бэкхен. Чанель отстранился. — И меня зовут Бэкхен. Хватит называть меня этой детской кличкой. Бэкхен поднялся с дивана и направился к двери. — И надевай хотя бы футболку, когда спишь, — он повернулся к Чанелю лицом, прежде чем выйти. — Стремно, что ты голый. — Да... да, хорошо. Спокойной ночи! — Ага. — И Бэкхен захлопнул дверь. Вернувшись к себе в спальню, он очень долго злился на себя, а потом еще и лупасил подушку, чуть ли не рыча: «Тряпка, тряпка, тряпка!». Стоит человеку заплакать, и Бэкхен растекается в лужу. Ну почему он такой жалостливый? Ладно. Слова Чанеля немного растрогали его. Если Чанель действительно любит... то, пожалуй, что-нибудь да должно из этого выйти.:
Кенсу оперся о перила веранды, задумавшись. Он выслушал рассказ Чанеля о том ночном разговоре с Бэкхеном и сейчас задумался. — Что делать? Мне с таким трудом удалось удержать его, — добавил Чанель. — Влюби его в себя снова. — Легко сказать! Он от одного моего вида уже раздражается. — Не знаю. Когда-то ведь у тебя получилось, — не без осуждения сказал Кенсу. Уж кто-кто, а До лучше всех знал, каким раньше было отношение Чанеля к Бэкхену. — Серьезно, Кенсу. Я сейчас думаю об этом и просто не могу понять, почему вообще Бэкхен мог полюбить меня. Наверное, мне просто смертельно повезло, что он несмотря на все то дерьмо оставался со мной. — Ладно, — Кенсу повернулся к Чанелю лицом, — могу дать тебе один только совет: он не терпит, когда вокруг него суетятся, слишком пекутся о нем и относятся, как к ребенку. А ты сейчас именно это и делаешь. — Нет, но я... — хотел было поспорить Чанель. — Много лет назад Бэкхен мучился из-за тебя, — Кенсу положил руку на плечо. — Теперь твой черед отдуваться. Считай это бумерангом. Кенсу вошел в дом, а Чанель остался на веранде. Он в который раз подумал, как иронично складывается жизнь.