POV Стар:
Вокруг нас раздавался жуткий грохот: крики и вопли этих голодных монстров раскалывали мою голову, а страх, который резко сковал все мое тело, не давал пошевелиться. Я понимала, что все, что между нами произошло, могло быть последним, что вообще могло было быть с нами. Фидо тоже это понимал, и даже получше чем я, но моя паника овладевала мной абсолютно. Он повернулся ко мне, взял меня за плечи и отчаянно пытался привести в себя. — Все будет хорошо, ты слышишь? Мы справимся, — он взял мою руку и сжал в своих ладонях, — Сейчас мы попытаемся бежать, найти огромный замок будет не так уж и сложно, но ты держись рядом и не отпускай меня, ты поняла? — я лишь судорожно кивнула и поджала губы, — Если нужно будет драться — мы будем драться, главное — будь рядом, — его волнение было так тепло для меня, но теплее был только его скоропостижный поцелуй, который окрасил последнюю нашу секунду вместе.Последнюю секунду.
Следующее мгновение заставило нас устремиться ближе к обрыву, чтобы увидеть тот самый замок. Ветер и этот гнилой воздух обвевал мою кожу, и холодок окутывал ее мгновенно. Мы бежали так быстро, как только позволяла наша выносливость. Корни под ногами, будто ожившие, освободившись от оков иллюзии, всячески препятствовали нашему побегу; но, если бы я даже споткнулась и упала, Фидо бы волочил меня по земле, но не дал бы мне так умереть. Всеми силами я пыталась оглянуться назад, но вряд ли это было правильным решением: позади нас вереница неизвестных мне, но кровожадных существ устремлялись впредь за нами, и они были явно быстрее, но мы не теряли надежды. Вдруг мы резко остановились, даже чуть проехавшись ногами по земле: мы были у обрыва. Фидо, пытаясь не паниковать, когда я была уже в полной панике, быстро и точно определил нашу конечную цель: — Вот! — он указал на хиленький мост недалеко от нас, который вел к замку, встроенному прямо в горе. Без лишних слов наш побег продолжился, но наша победа была настолько близка, как и наше поражение. Эти… монстры наступали нам на пятки, но шанс еще оставался. Мы подбежали к этому мосту, но он был настолько хлипким, что если мы ступим на него вместе, то он тотчас рухнет. Здесь и произошла наша первая ошибка. Я не могла пустить Фидо последним, но такой же логикой пользовался и он. Мы потратили слишком много времени на это… Одна тварь выскочила слишком неожиданно прямо на меня. Я взвизгнула и продолжала кричать. С зубов этого монстра стекали слюни, желая быстрее сожрать меня, а пасть его грубо щелкала прямо у меня перед носом, но я держала его на расстоянии изо всех сил. Фидо в панике достал меч и попытался нанести роковой удар по твари, но не успел: его сбил с ног второй — меч оказался вне зоны досягаемости. Мой страх забирал последние мои силы, и сопротивляться мне было все сложнее и сложнее. Каждый мой выдох лишь побуждал зверя оскалиться и вонзить свои зубы в мою шею. И в один миг я дала слабину. Жжение и острая боль в руке, которой я держала монстра, разбудила главную боль: мое сердце заболело так сильно, что я закричала. Все мои силы… я будто обрела второе дыхание. Я чувствовала, будто по моим жилам течет огонь и… Вспышка. Яркий свет затмил мой взор на мгновение. Я открыла глаза и увидела лишь оставшийся пепел, стремящийся по ветру в небо. Я быстро встала и подошла к Фидо, который теперь был совершенно в порядке, но в шоке. — Что это было? — второпях спросил он. — Понятия не имею. Случилось что-то, что испепелило этих тварей, но… была ли это я? Тем не менее я осторожно наступила на первые дощечки моста и, поняв, что он меня выдерживает, продолжила путь далее, а Фидо через несколько мгновений за мной. Мост скрипел так жутко, что я пыталась достигнуть конца немедленно, перебирая ножками, словно многоножка. Добежав, я сразу остепенилась о врата, которые, конечно же, были заперты. Я оглянулась и увидела, что по мосту за нами так же ведется охота. Несколько секунд раздумий Фидо приняли крутой размах: он взял и перерезал мечом единственные веревки, связывающие мост с землей, на которой мы стоим, и все эти недоброжелатели с лязгом и ревом канули в той неизведанной пустоте, от которой ничего хорошего ждать не стоило. Радость была невелика, ведь эти твари могли пойти откуда угодно, поэтому мы все равно пытались быть бдительными. Я вновь стукнула руками врата, подтвердив тем самым, что они напрочь затворены. — Заперто! Фидо вдруг странно начал ощупывать каждый узорчик этих дверей с напряженной физиономией. — Раз мой отец здесь частенько бывал, но никто не знает об этом месте, то несложно предположить, что эти двери открываются его «ключом» … Ага! — в этот момент Фидо приоткрыл какую-то задвижку, за которой было отверстие специально для этого самого «ключа». Кольцо подошло впору, и с помощью одного легкого поворота механизм зашумел, и ворота постепенно начали отворятся, но, чтобы ускорить этот процесс, я сильно надавила на них, чуть не рухнув самой. Все эти мгновения происходили очень быстро и отразились в моей памяти как вспышки — короткие, но яркие. Врата распахнулись и перед нами открылись пустые залы, лестницы, которые симметрично вились наверх, стены, поросшие мхом, каменный пол, узоры которого давно были испорчены трещинами и побоями, но также перед нами была небольшая, но довольно заметная дверь без замка. Было видно, что ею пользовались часто: медная ручка была стерта до красного блеска, а капли крови на полу не предвещали ничего хорошего… Но Фидо это наоборот манило… Мы скоропостижно отворили эту дверь и увидели узкую лестницу вниз. Было очень боязно даже двигаться, но адреналин, вызванный страхом смерти, заставлял нас быстро принимать решения и быстро следовать приказам логики (или тому, что от нее осталось). Мелкими и быстрыми шажками мы устремились вниз по винтовой лестнице в надежде на то, что мы найдем выход из этого логова. Мгновения летели неумолимо, а мой разум будто в защиту не воспринимал все происходящее вокруг. Жжение, будто расходившееся по всей руке не могло отвлечь мое внимание, но все же заставляло меня волноваться, однако времени не было совсем. Перед нами открылся огромный зал, в котором не было почти ничего, кроме скромных маленьких дверей, до жути высоких стен и огромного круговидного портала, будто сделанным еще в далекие, быть может, доисторические времена. Каменные узоры, во главе которых стоял один магический камень, и таких камней было около десятка. Также подле этой окаменелой окружности стояли два небольших пьедестала, также не лишенные узорчатой красоты, но сейчас было не до красот: было слышно, как погоня за нами вовсе не ослабевала, а наоборот те твари озверели и готовы были порвать нас на куски. Мы подбежали к этому порталу и осмотрели его скоропостижно со всех сторон, но Фидо больше всего обратил внимание, конечно же, на пьедесталы. Сначала на его лице проблескивали обнадеживающие физиономии, но вскоре они стали пропадать, и появился лишь панический страх. Фидо бегал от камня до камня в ужасе. Вскоре он снял с пальца кольцо, вставил в один из «замков» и встал перед порталом. Его глаза были полностью отражены будто утратой и отчаянием, и он прошептал: — Здесь нужен… второй ключ… — Что? — я кричала, потому что пыталась перекричать собственную панику. Но Фидо ничего не ответил, он лишь поджал губы, попытался покрутить кольцом, но все же забрал его, не увидев никакого результата. Он взялся за рукоять меча, медленно достал его и встал лицом к главной двери. Его взгляд вновь набрался холода, порос льдом, Фидо был словно живая кукла, но теперь ему необходимо было вновь обрести абсолютное хладнокровие, чтобы в последний раз попытаться спасти нас. Он взял меня за руку и подвинул меня к себе, чтобы риска было меньше, но это было не так. Угроза приближалась совершенно не с одной стороны… Все маленькие дверцы, которые я упоминала раньше, начали поскрипывать от того, что рядом с ними содрогалась вся земля, поэтому я скоро схватила какую-то железяку с пола, чтобы хоть на время оградить себя от неминуемой гибели, но мы оба знали, что спасти нас может только чудо. Спустя несколько мгновений раздался первый ужасающий удар в дверь, переходящий немного в хруст. Меня всю передернуло от такого резкого звука. Вскоре раздался второй удар… третий… И вот, наконец, дверь не выдержала и слетела с петель, с грохотом упав на пол, и эти твари, не сдерживая свой голод и стремление нас сожрать, спотыкались друг об друга, чтобы быстрее нас настигнуть, некоторые ползли по стенам, как пауки. Фидо незамедлительно бросился в оборонительную атаку (обычной атакой это нельзя было назвать, так как эти монстры были намного быстрее и проворнее, чем мы, и нападать на них первыми было просто невозможно). Черная жидкость вместо крови заполонила весь зал, рев умирающих тварей и звон лезвия проносились в моей голове, словно гильотина, не доходившая до горла. С каждым мгновением мы были близки к смерти и с каждым мгновением мы выигрывали пару секунд жизни. Адреналин добавлял мне сил, но монстров становилось все больше и больше, двери постепенно открывались, пока весь зал не был заполнен ими. Мы понимали, что выиграть у нас бы никогда не получилось, но мы боролись, боролись друг за друга, пока одна тварь не схватила меня за косу и не оттянула от Фидо как можно дальше. Он сразу же бросился за мной, но это была его ошибка. Он упал. Далее передо мной виднелись лишь размытые образы этих монстров, но боли я не чувствовала. Но это сомнение развеяла резкая боль в затылке и жуткий звон в ушах, после которого я отключилась. Что случилось с Фидо, я не знаю и, по-видимому, никогда больше не узнаю.Спустя два часа.
— Сожрем ее, и дело с концом.— Нельзя, Король велел оставить ее в живых…
— Чего толку с этой девчонки, она молода и костлява!
— Зато аппетитная…— Если и не сожрать, то позабавиться с ней будет не грех, ха-ха.
— Да, аппетитная…
— Хочу порвать ей глотку…
— Терпеть. Король сказал терпеть. Боль в голове мешала мне соображать вовсе. Я не понимала, где я, кто я, и что вокруг происходит. Все, что я чувствовала, это смрад и зябкий холод подземелья, в котором, видимо, я находилась. У меня не было сил открыть глаза, поэтому я полагалась на свои другие чувства. Осязание говорило руками: я чувствовала крепко стянутую веревку вокруг запястий. Когда я немного стала приходить в себя, наконец, стали разборчивы звуки, но все равно я как будто находилась под водой. Хриплые нечеловеческие голоса заполоняли все помещение, а может, это у меня в голове двоился звук. Сил не хватало даже дышать, так что и речи не было о каком-либо движении. Все вокруг плыло, и, как бы я не хотела, я не могла сдвинуться или пошевелить даже пальцами. Но мое остывание на полу не было столь долгим для меня: вскоре я почувствовала, как что-то острое и холодное тычется мне прямо в ногу, бывало и до острой боли. От этого мне пришлось силой открыть глаза. Это было самое страшное, что я когда-либо видела в своей жизни… Тусклый свет, затхлый тронный зал и тысячи монстров, сидящие чуть ли не вплотную ко мне. Они зарились на меня, словно на животное, и словно на свою добычу. От ужаса мои руки машинально начали дергаться, пытаясь освободиться, но было тщетно: веревка была затянута настолько туго, что между ладонями не оставалось и миллиметра. Увидев, что я проснулась, монстры тут же задергались и отодвинулись от меня на «безопасное» расстояние, хотя я их боялась намного больше. Кое-как придя в себя, я смогла приподняться и сесть. Моя правая рука сильно болела, и я решила окинуть ее взглядом и… На ней были следы от зубов, от которых шло будто заражение, кожа теряла цвет и становилось то ли синей, то ли лиловой вокруг укуса, а темно-фиолетовые ветви пульсировали, словно живой организм поселился во мне. Ничего хорошего это конечно же не предвещало. И потом я обратила внимание на свои волосы: челка, падавшая мне на глаза, обрела темно-фиолетовые пряди, которых раньше никогда не было. — Так действует яд, — эхом пронесся мужской голос по залу, после чего вскоре послышались и шаги. Монстры сразу же разошлись, уступив место самому главному, как я понимаю. Передо мной появился довольно статный, но изрядно измученный… нельзя сказать, что человек, раз находится в таком обществе. Он был аномально высок для обычного мьюмана — метра два с половиной ростом, кожа его была бледна и даже темна, словно у трупа; на пол лица раскинулся шрам из трех глубоких царапин, проходящих сквозь глаз, и, по-видимому, этого самого глаза у него не было; черные волосы, без единого проблеска седины, были растрепаны, но часть их с боков была собрана в хвост на затылке. Его… оставшийся глаз вызывал немалый интерес и внушал некий страх: будто половина радужки отдавала фиолетовым цветом, а другая половина — темно-красным. Его взгляд был холодным, было видно, что в нем не осталось ничего человеческого; но этот их главарь не был настолько жесток, чтобы убить меня, или же у него были совершенно другие планы… Он подошел ко мне ближе и присел, чтобы быть хоть чуточку на уровне со мной. — Что произошло со всеми ними…? — немощно произнесла я, проведя глазами по монстрам. — Их сердца были съедены, и в них остались лишь их животные инстинкты, а особенный яд, который они передают, делает их особенными животными, ничего серьезного, — его голос, басистый и тяжелый, чем-то даже похожий на голос Фидо, хрипел вечной усталостью. Я вновь осмотрела его с ног до головы. — А вы… кто? — Да так, руковожу этим сбродом. Я промолчала. Я вообще не знала, как вести себя в такой ситуации, меня бросало в дрожь, а он пытался наладить со мной контакт. — Как тебя звать? Мама, конечно же, учила меня, что разговоры с незнакомцами до добра не доведут, но положения хуже моего уже не могло быть. Я не видела смысла явно сопротивляться, пока не видела угрозы. — Стар… Стар Баттерфляй. — Нет, — он резко меня прервал своим жестким ответом, — Ты врешь. — Я не вру… — Это не твое имя, — он обрезал мои ответы своими грубыми высказываниями, — Твой кулон — два осколка — луны и звезды, я чувствую, что звезда с тобой не связана никак, но осколок луны крепко сплетен с твоей душой… Твое имя при рождении, назови его. Я не понимала, откуда он знал про наш обет с моей сестрой и то, что мы с ней поменялись именами. Меня настораживало это еще сильнее. — Мун… — Мун… — он как-то таинственно протянул, задумавшись на некоторое время, но вскоре его будто что-то осенило. Он обернулся в пол-оборота и вякнул что-то, чтобы ему принесли какую-то книгу, и вновь принялся меня расспрашивать. — Наследница мьюнианского престола, так? Я лишь кивнула. — Твоя мать — Сан Баттерфляй…? — говорил он все медленней и отчетливей. Я вновь положительно ему ответила жестом кивка. Ему как раз принесли ту книгу, которую он просил. Он спешно открыл ее почти в конце и быстро глазами пробежался по строкам, отчего его взгляд переменился. Он зачитал оттуда несколько строк: — «Звезда не имеет отличий от Солнца, от которого возникло, только то, что она появляется в ночи…», бла-бла-бла, вот: «…но Луна, рожденная Солнцем, всегда порождает затмение…» — он остановился, — Так вот, почему ты не превратилась… — сказал он чуть ли не про себя. Я, абсолютно недоумевая, глядела на него, моля о спасении, но не двигаясь с места. Но после недолгого молчания, он вновь глянул в книгу. — «Тысячелетняя Луна, которая была рождена силой Солнца, имеет великую, неподвластную силу, которая собралась в ней за все пройденные пути магических жил. Сердце Магии родится для того, чтобы, разрушив все, все возродить», — он резко захлопнул книгу, отчего я вздрогнула. Я вообще ничего не понимала и лишь дрожала, словно щенок. — Ты — Луна, рожденная Солнцем, перерождение Великой… Наконец-то настал час все изменить. — Я не понимаю, о чем вы, прошу прощения… Может, вы меня с кем-то путаете? — Если бы я тебя спутал, твои кости бы лежали обглоданные и гнили у подножья горы уже давно. Получается, что твое сердце настолько сильно, что яд, который попал в твой организм, — он легко провел своей мощной рукой по моим волосам, отчего я двинулась от него подальше, — не может развиться дальше… То есть теперь в твоем теле есть небольшой сгусток черной магии. От этого всего мне было трудно дышать. Я не могла переварить всю эту информацию в таких условиях! — Ты изменишь мир, Луна, — он говорил так, будто просил меня об одолжении, — Ты сможешь вернуть справедливость, которую разрушили мьюниане. — Разрушили? — А разве ты не знаешь их историю? Как они уничтожили единственную надежду на прекрасную жизнь ради своих низких желаний, они хотели обладать этой силой сами. — Я так понимаю, вы говорите про Беглую Пташку? Но ее убили из-за того, что она начала сходить с ума от великой силы. — Это во всех исторических книгах Мьюни так пишут, чтобы не пятнать свое «честное» имя. Пташка всегда была добра ко всем и никогда не желала никому зла, а свои силы использовала лишь для всеобщего счастья, но те жалкие недоноски, которые завидовали ее доброте, ее силе как магической, так и духовной, решили лишить ее всего и самим забрать эту силу. Ее вычеркнули из истории, запретили как божество, а она сама стала мифом, в который верили настоящие юнимцы. — Юнимцы? — Вижу, хорошо вам промывают мозги в замке… — он усмехнулся, — Первое королевство, образовавшееся на планете было Юним. Абсолютно честное, свободное королевство, в котором мирно жили все — люди, монстры и прочие расы. После смерти Пташки из этих дурных повстанцев получилось небольшое королевство под названием Мьюни. Они отрицали все учения Пташки и ее существование в истории вовсе, они относились к монстрам, как к низшим существам, но почему-то эта политика стала нравиться многим. Добрая половина стала сомневаться в веровании в Пташку и перебрались на сторону противника, люди стали алчны и жестоки. Они проводили разбои, разграбляли наши… точнее дома юнимцев, чтобы построить себе дворцы и сотворить нацию на лжи, что у них получилось. Из всех этих разбоев они сотворили песни о героических набегах на врагов, которые «мешали» им жить. Так начиналась вечная война между Юним и Мьюни. На протяжении многих веков две нации перевешивали чаши весов в свою пользу, война уже стала для всех обыденным делом, все уже привыкли к ней, пока к власти Юним не пришел один… человек. Мьюни был почти разгромлен, но по обстоятельствам, ему пришлось покинуть трон, и тогда Мьюни воспользовался этим. Юним сейчас в очень плачевном состоянии, что несправедливо, а Мьюни ликует, что своей династией лжецов, которую они, кстати, тоже опорочили, захватили весь мир и угнетают всех, кто отличается от них. Причем твоя мать очень поспособствовала этому тоже. — Моя мать? — Как и все королевы, она вела войну с нами, но ближе всего была к победе. Я знаю ее ненависть к народу Юним. Единственная королева, которая видела в нас друзей, была Эклипса Баттерфляй, и ее нарекли Королевой Тьмы из-за ее предательства. — Но откуда? Почему вы говорите «с нами»? Он улыбнулся и помотал головой досадно. — Не уследил за языком… Меня звать Мортимер Тоулифф, и теперь моя судьба здесь после такого поражения. Луна, — он вновь серьезно обратился ко мне, — я отпущу тебя, прикажу своим, так сказать, подданным тебя не трогать, ты сможешь вернуться своевременно домой. Подумай над всем, что я тебе тут наговорил. Тебе решать, кем быть: наследницей предателей и лгунов, или человеком, который спустя столько веков вернет справедливость. После этого он достал кинжал и перерезал веревку, сдавливающую мои запястья, помог мне встать и сам ушел, взяв с собой своих этих монстров. Я осталась одна в зале. Полная тишина, иногда прерывавшаяся какими-то глухими криками, витала вокруг меня, пытаясь вернуть меня в этот мир. «Мортимер Тоулифф, это же… Неужели он…» — подумала я. Вдруг я вспомнила то, чего забывать не следовало. Быстро глазами высмотрев выход, я ринулась к нему, чтобы найти Фидо, который мог находиться где угодно. Я выбежала в коридор. Тишина. Я пыталась прислушаться, быть может, Фидо тоже ищет меня, но я ничего не слышала. Но только я сделала шаг, и резкий звук, который бывает при разрыве пространства для портала, пошатнул меня. Я встала посреди коридора неподвижно и пыталась не дышать — я сейчас боялась всего. Но дверь резко распахнулась и там оказался… Дизейт? Мы оба удивились друг другу, но присутствие близкого человека могло мне только успокоить душу. Я облегченно выдохнула, подбежала к нему и обняла, но этот момент был недолгим. Вскоре нам пришлось вернуться в эту ужасную реальность. — Что ты здесь делаешь? — Пришел по ваши души, — он пытался шутить, хотя момент был не для шуток, — И я кое-что забыл, из-за чего вы, видимо, тут и застряли… Где Фидо? Последние слова вогнали меня в ужасный ступор, досаду и вину одновременно. — Я не знаю… Дизейт и без того очень беспокоился о нас, а сейчас он готов был на стену лезть, чтобы вытащить нас отсюда. — Наверное… наверное, он уже в портальном зале. Он кивнул и повел меня сквозь пустые коридоры прямиком к этому помещению. Я до сих пор не понимала, что со мной произошло и что наговорил тот… Мортимер… Неужели мои родители… да вообще все королевы и короли Мьюни врали нам об их «победах», об их славе и справедливости? Неужели мы относились так жестоко ко всем, кто хуже… или просто другой? Почему? Эти рассуждения не давали мне покоя, но мне пришлось вновь вернуться на землю, когда мы стояли уже возле двери в зал. Дизейт, будто чувствуя, что что-то, помимо всего этого, не так, замедлился и нервно приоткрыл дверь. Он зашел первым, я за ним. Портал, куча дверей, все было точно так же, как мы и видели это в первый раз, но Фидо… Фидо здесь не было…Двумя часами ранее.
POV Фидо:
Мы уже не справлялись, монстры были намного сильнее, чем я и Стар вместе взятые. Я понял, что мои руки сдают, но я пытался сражаться, но, когда увидел, что Стар схватили, я не мог оставить все это просто так и ринулся ей помогать, что было моей ошибкой… Из-за этой ужасной толпы я оступился, ноги перепутались сами собой, и я рухнул на землю, а меч с трепещущим звоном пару раз отскочил от земли и прокатился немного к ногам какого-то «человека». Что было странно, меня ни разу не укусили, когда могли это сделать уже тысячу раз, и тогда я заметил, что тот тип подает какие-то жесты. Все происходило крайне быстро, но я пытался уловить взгляды этой неведомой персоны: один взгляд в сторону Стар и ее тяжело огрели по голове, отчего она отключилась; я попытался высвободиться из-под давления этих тварей, но другой его взгляд приказал монстрам схватить меня. Они заломили мои руки за спину и уткнули в пол лицом, отчего я плохо мог увидеть, что происходило, но я все же смог разглядеть, как Стар уносят в одну из дверей этой комнаты, оставив за собой всего лишь около десятка тварей, считая тех, кто меня держал. Я пытался сопротивляться, но хватка была слишком сильна, и мои попытки заканчивались болью в руках и в шее из-за того, что меня сильнее придавливали к земле. Холодный пол даже как-то помогал мне, потупляя боль синяков и поломанного носа, но это продолжалось недолго. Меня резко дернули назад, чтобы я встал на ноги, и немного потрясли, как курицу без головы, и тогда я смог увидеть этого незнакомца, заведующим всем: до жути бледный, до жути высокий и с жутким шрамом на пол лица, из-за чего остался без глаза. Он холодно глянул на меня, но было видно, что он удивлен чему-то. Он глянул на меч, лежавший у его ног, подобрал его и, приподняв брови, полностью осмотрел; затем он кинул его одному из тварей, на что тот быстро среагировал и поймал его, и направился к одной из дверей. Как только он открыл ее, меня подтолкнули и повели за ним. Мы вышли в неширокий коридор с высокими стенами, который был довольно коротким; самое интересное началось после второй двери. Перейдя через маленький порожек, передо мной открылось невероятное зрелище: мы находились в громадной пещере, которой не видно было земли, от порога шла только единственная вьющаяся лестница, причем без перил и каких-либо оград, и она вызывала довольно сильное беспокойство, но не более, чем все, что происходило вокруг. Меня осторожно, но грубо вели куда-то вниз за этим мужчиной, а я лишь поглядывал вниз, пытаясь оценить долготу моего потенциального полета. Вдруг этот таинственный незнакомец заговорил: — Это наша шахта, здесь мы добывали магические камни и просто драгоценности для ее Величества, — его голос раздавался просто ужасным эхом по всей этой пещере, — Раньше эта планета была лучшим источником различного сырья, пока все это не кончилось, — он кивнул в сторону беспросветной пропасти, но я уже успел ее рассмотреть, — Люди перестали получать их еду, и они решили попытаться найти что-то, чем можно было удивить ее Величество, но нашли лишь источник черной магии, точнее то, что было рождено черной магией. Те, кто не превратился, погибли от рук своих собратьев. Так тут судьба и сложилась, — он вздохнул, — А моя судьба сложилась оказаться здесь покровителем. Решил тебе рассказать, похвастаться, таких гостей у нас давно не было. — Большая честь, — я подыграл, немного добавив иронии. — Не сомневаюсь, — он ответил так же. Пока он толковал свой монолог, мы подошли как раз к другой двери, к которой вела эта лестница. Коридор открылся более широкий, но что мне не понравилось, так это камеры будто для заключенных с заржавелыми толстыми прутьями. Было ясно, что здесь никого не было уже очень давно, и я понял, что я какой-то особенный, но пока что не мог понять, почему. Меня вели сквозь заброшенную часть замка почти к самому концу, но вдруг мы резко остановились. Какой-то из монстров неосторожно впихнул ключ в скважину и, скрипя замком, отпер решетку, и она с ужасным скрежетом отворилась. Как же оттуда пасло тухлятиной, как, впрочем, и ото всюду, но здесь стоял резкий запах. Кровь была впитана в пол этой камеры, а на стене было несколько кровавых вмятин, будто кто-то бился головой об стену до безобразия; несколько железных прутьев были немного погнуты, но, кто бы ни хотел отсюда сбежать, у него бы не получилось. Меня хорошенько толкнули внутрь этой камеры, что я чуть не упал, но за мной зашел тот мужчина и несколько этих тварей. Он будто прикусил внутреннюю часть щеки и глазами вновь указал на меня своим «подчиненным», что оказалось для меня плачевно. С их огромной радости один вмазал мне по лицу с такой силой, что губа была разбита сразу же; второй чуть ли не моментально ударил мне в живот, поставив меня таким образом на колени, и, оказавшись в ужасном положении, мне несколькими ударами доломали нос и чуть не сломали ребра: они обладали силой намного превосходящей человеческую. — Довольно, — тихо, но грозно приказал тот человек. Монстры успокоились не сразу: было понятно, что им по душе это занятие. Я кое-как оклемался, но теперь мучили боли по всему телу, которые и так достались мне от схватки с тварями. Я тяжело встал, качаясь, вытер кровь на губах, стекавшую из носа, и облокотился на стену, опрокинув голову назад. — А вы садист, — я всхлипнул рефлекторно из-за кровотечения, — Нравится смотреть, как доставляют боль? — Можно и так сказать, но ты в этом смысле особенный. — Что вам от меня нужно? — резко вставил я. Он странно заулыбался, не сказать, что жестоко, как-то с облегчением. — А я знал, что ты придешь за ответами сюда… — его лицо, конечно, никак не вызывало у меня предрасположения, но его улыбка ложно заставляла расслабиться. — Кто вы, что вы хотите в конце концов от меня? Он растягивал наш разговор до невозможности. Он махнул рукой, и моментально все твари удалились, оставив ключи в решетке, но прикрыв ее. Он начал ходить медленно от стены к стене, потупляя взгляд в пол и улыбаясь. — Какая ирония… Я должен был разделять с кем-то камеру на Юним, но занял эту камеру… Я немного ужаснулся и удивился, но подал вид, лишь приподняв брови. — Я знаю, зачем ты здесь, и могу дать тебе ответ. Ты ведь хотел узнать, какова настоящая судьба твоего отца? Я насторожился, но другого шанса у меня не было. Я положительно кивнул, ожидая, что он быстро мне объяснит и, наконец, решит мою судьбу. — Могу тебе рассказать все в красках, но кратко; понимаю, что у тебя нет времени. Все началось с коронации и первых дней на троне. Война, конечно же, заставила его принять любые меры, но королева Сан и ее волшебная палочка были намного мощнее, чем вся армия Юним вместе взятые. Тогда король Мортимер нашел способ пользоваться библиотекой историй, но ему пришлось платить регулярно его же кровью. Вместе со сделкой он обрел и бессмертие, и контроль над жизненной историей любого живого существа во вселенной, правда за это было слишком много страданий, все-таки ведь не бесплатно. Тогда дела Юним шли превосходно, до одного конфуза, из-за чего короля Мортимера изгнали и хотели приговорить к заключению, но он скрылся. Его уже зависимость от магических книг стала не преодолеваемой, но жизненных сил не хватало, чтобы переписать историю. Жалость, — он скорчился, будто противился, — и былые чувства возвращались, заставляя его отдать его возлюбленной книгу с его же историей, отчего он и… лишился одного глаза в качестве наказания, — и сейчас я действительно насторожился, и было понятно почему, — Потом вся жизнь и дальше под откос пошла, пока он не пришел просить смерти у хозяина ключа — того самого кольца, что ты носишь. Но тот лишь обрек его на вечную ношу в этом измерении, отдав свою жизнь, совместив с его, создав какого-то мутанта, и сейчас этот мутант должен объясняться перед… своим же сыном. Он повернулся ко мне с некой даже досадой, но ни разу любовь отца не фигурировала в его взгляде. Я просто не мог поверить его словам, мягко говоря, но тот путь по следам моего отца, который мы прошли, не мог сказать и обратного. — Но есть и другая история, — он вынул висящую на его шее бутылочку из-под одежды, — Твоя история. Другая сторона медали. В этой маленькой колбе ярко переливались будто тончайшие сплетения золотой паутины, которые в перламутровой воде динамично рисовали разные узоры своим движением. Явление было действительно завораживающее, но мне больше всего волновало, что это такое, поэтому я так и спросил, на что он ответил: — Так выглядят воспоминания, если их извлечь. Это твои воспоминания. — Мои? — моему недоумению не было границ. — Дизейт хорошо постарался, как я посмотрю, взял настоящие воспоминания и заменил их сладкой ложью. Вдруг он резко оборвал нить, на которой держалась колба, и кинул эту колбу. С басистым звоном она подкатилась ко мне, влача за собой лишь тишину ожидания. Я не осмеливался взять ее, потому что это все выглядело настолько странно, что мне казалось, будто я уснул на том берегу реки или уже где-нибудь гнию. Я просто тупил взгляд на этот маленький стеклянный сосуд с подозрительной жидкостью, которая стала светиться ярче, а этот комментатор всегда добавлял что-то от себя. — Если бы тебя не было рядом, то в колбе виднелась бы обычная вода. Меня на самом деле это не волновало. — Надеюсь, это не отрава. — Когда я захочу тебя убить, ты об этом узнаешь. Эта фраза меня ни разу не обнадежила. Как бы то ни было, я отчасти верил его словам, и мне хотелось узнать, что же я такого упустил в своей жизни. Осторожно я подобрал эту колбу. Меня хватила легкая дрожь, но все же я решился. Со своеобразным хлопком крышка была снята, а я все рассматривал эту необычную жидкость, но нельзя было это делать вечность. Легко вздохнув, холодная бутылочка коснулась моих уст, и я почувствовал такую же холодную, абсолютно безвкусную жидкость. Опустошив колбу, я сначала ничего не почувствовал, но через пару мгновений резкая боль пронзила мою голову. Меня как будто об стену со всей дури ударили — вокруг все кружилось, и боль сдавливала мое сознание, пока… Я не увидел, что было в этой колбе…Я начал вспоминать…
Я был совсем мал, когда я в последний раз видел маму. Беспомощен, глуп, не понимал, что это был последний раз, когда ее увижу. После этого папа говорил мне только: «Она не вернется». Но я не понимал, насколько все серьезно. Оказывается, меня никто не любил. Папа приходил домой редко, а если приходил, то часто злой. Единственный, кто заботился обо мне, был Дизейт. Когда я появился в их доме, он защищал меня от… отца. Один раз, пришлось попасть под горячую руку (что было и не один раз). От силы удара я лежал на полу и пытался не заплакать (все-таки мне было лет шесть), но вдруг я услышал, как открылась дверь комнаты. Я не видел происходящего, но слышал все в мельчайших подробностях. Дизейт приподнял меня и сразу же отвел в другую комнату, но я прильнул к двери, чтобы все услышать, хотя проблем это не доставляло — они кричали очень громко. — Ты вообще нормальный?! Чего тебе ребенок опять сделал? — Мешается… путается под ногами! — Ты в своем уме вообще?! Это просто ребенок! — Ребенок, который всю жизнь мне испоганил! — в этот момент послышался какой-то удар. С этого момента голоса обоих стали намного тише. — Свою жизнь испоганил только ты со своими фанатскими наклонностями, а твой сын тут не при чем. — Он мне не сын… — Но согласись, не двоюродная бабушка… В общем, если ты еще раз тронешь его, ты сильно пожалеешь, что знаком со мной… Так проходили дни… недели… месяцы… годы… Но в один ужасный день отец снова решил повидаться со мной с глазу на глаз. В тот день я сидел в своей комнате, пытался что-то наигрывать на гитаре, как мой папа впервые постучался. Сначала я даже думал, что это Дизейт, потому что отец раньше никогда этого не делал: если он хотел меня обвинить в чем-то или просто выпустить злость, он просто врывался в мою комнату. Я открыл дверь и даже как-то дернулся, увидев за нею отца. Тот выглядел очень растерянным и грустным как-то одновременно. Он спросил, можно ли ему войти, на что я безответно сел на кровать. Он выглядел крайне измученным — недавно он потерял глаз на охоте, как говорил Дизейт. Правда я не хотел его слушать, но он выглядел слишком жалко, чтобы оставить его за дверью — все-таки, я испытывал хоть каплю этой детской любви к своему отцу. Он сел рядом и тяжело вздохнул. Его голос разлился тихим басом по комнате: — Я знаю, я отвратительный отец и… Вообще просто отвратительный… Но… — он явно не мог подобрать слова, — Прости меня за все. Вдруг он обнял меня, что повергло меня в абсолютный шок. Такого жеста ко мне он никогда не применял, и я словно ослаб, мне было его жаль, хотя понимал, сколько вреда он принес мне. Я не осмеливался говорить, потому что знал, что любое мое слово может обернуться для меня бедой. Сейчас я лишь слегка приобнял его в ответ, но эти объятия были недолгими. Спустя пару мгновений он вновь посмотрел на меня и, пытаясь изобразить радость, начал что-то непонятное плести: — Давай сходим куда-нибудь? Проведем время вместе? Его поведение казалось для меня крайне странным, поэтому я просто молчал, не знал, что и ответить. Он досадно заулыбался. — Хочешь, мы посетим разные измерения, планеты? Это меня тотчас заинтересовало, и я боязно закивал, на что он сильно обрадовался, но радость мимолетно скрасилась тоской и будто виной. Он осторожно обнял меня вновь и шепнул за моей спиной: — Прости меня. Но скоропостижно он налепил улыбку на свое измученное лицо, взял меня за руку и вывел в гостиную. Достав свои ножницы измерений, которые он всегда пытался при мне прятать, он образовал портал, который выглядел действительно странно — он был прозрачный. В этот момент на звук вышел Дизейт, и его лицо не говорило ничего хорошего. Он медленно окинул взглядом застывших нас с отцом и странный портал. Папа засуетился и решил как можно быстрее смотаться со мной, но Дизейт схватил его за рукав. Он держал его очень крепко, сдерживая ярость. — Ты чего творишь? — он шепотом произнес. — Решил примириться с сыном, — он засуетился. Дизейт озарился мимолетно на меня и дернул мою руку, чтобы я освободился от хватки отца. — Зачем он ему нужен? — Ну… — он пытался говорить, как можно тише, — он дал мне последний шанс на… искупление… Но если я не сделаю этого, то он меня не простит. — Ты хотел отдать своего сына ему в жертву?! — шепот постепенно превратился в громкую ярость, которая сильно пошатнула меня. — В жертву? — я осмелился заговорить. Дизейт сразу среагировал и хотел отвести меня в комнату, но я сопротивлялся. Я толкнул его, от чего они оба впали в ступор. — Пап? Ты хотел от меня избавиться? — Ты все не так понял… — Стоило мне один раз тебе поверить, а ты решил распоряжаться мной, как с просто ненужным куском мяса? — я кричал, пытался выдать все, что накопилось в глубине моей души за все время, — Признайся, ты всегда хотел от меня избавиться! Ты! Мерзкий придурок! Я резко невольно замахнулся, и мой кулак впечатался в лицо этого недоумка. Это был мой первый удар за всю мою жизнь, и был он довольно сильным. Минутная пауза тишины настигла нас всех в этот момент, будто мы все готовились к чему-то худшему и не зря… Мортимер резко поменялся в лице и будто рассвирепел. Он медленно приподнял голову и взглянул сначала на меня, а потом медленно перевел взгляд на Дизейта. Сейчас мой гнев снова утих под завесой страха, который был порожден его «бешенством». Он выпрямился, немного хрустнул пальцами и тихо произнес: — Не хотите по-хорошему, будет по-плохому… Вдруг он резко схватил меня за руку так сильно, что я даже немного закричал, но среагировав, сразу же стал сопротивляться. Он насильно пытался затащить меня в портал любой ценой: он старался заломить мне руки за спину, как-то захватить мою волю, но я боролся с ним как мог, однако силы шестнадцатилетнего мальчика не уступали силам мощного недочеловека средних лет завидного телосложения. Ему почти удалось осуществить свою надежду, но в нужный момент вмешался Дизейт. Он набросился на Мортимера, а я успел в это время отскочить. Дизейт пытался мне помочь всеми силами, но тот монстр был все же сильнее и вырвался так же легко, как и упал. Он вновь попытался схватить меня, но в этот момент Ди резко схватил стул и саданул им по самой его голове. Мортимер, конечно же, ослабел от этого; он схватился за голову и так сильно пошатнулся, что мы думали, что он сейчас рухнет на пол, но все-таки, облокотившись о диван, он пытался находить в себе силы бороться, но на это Ди нашел радикальное решение — он достал кинжал и приставил его к горлу Мортимера. Тот будто ощутил на себе всю тень предательства, его лицо исказилось, а сам он ослабел. — Ты же знаешь, что я не могу умереть… — Но если тебя это остановит, то я порву тебе глотку столько раз, сколько нужно будет, — он говорил твердо, без запинки. — Значит, вот что ты готов сделать со своим лучшим другом ради этого бесполезного сопляка… — Сейчас здесь нет… моего лучшего друга, — он приставил кинжал так близко, что лезвие вот-вот бы проткнуло кожу. Мортимер оглянул нас обоих, рукой схватил за острие кинжала, отвел его подальше и направился к порталу, но приостановился. — Скоро ты узнаешь, что делают с предателями… И он ушел. Это был последний раз, когда я видел своего отца. И я был очень рад, что его не видел. Я сидел в своей комнате все оставшееся время, потому что боялся, как он придет, пока Дизейт не заявил: «Мортимера больше нет…» Не знаю, что нашло на меня тогда, но я почувствовал себя свободным впервые в жизни, но и тогда я осознал, что… мое существование абсурдно. Я должен был понять это после этого случая, но почему-то понял это, когда все прошло. Мать спокойно отдала меня в руки этого тирана, который никогда не ценил меня и всегда говорил, что я испортил ему жизнь лишь одним своим существованием, а абсолютно чужой человек стал мне ближе, чем моя «семья». Но все равно я не понимал любовь Дизейта ко мне, поэтому сторонился его, даже боялся: быть может, он тоже ненавидит меня за то, что я был его обузой, его преградой перед его настоящим сыном. Когда я его увидел в последний раз, он был… в таком ужасном состоянии, что было страшно подумать, что же с ним случилось, но ввиду всего, что мы вместе прошли я осмелился позаботиться о нем. Он вернулся из дома, который он решил навестить как обычно, весь в слезах, потрепанный, а руки его были в крови. Взгляд его был стеклянный, он не реагировал ни на что, но что-то бубнил себе под нос. Он лег на диван и просто смотрел в потолок беспрестанно. Я заметил это и, ужаснувшись его состоянием, спросил, что же случилось. Он молчал. Молчал, будто ничего не слышал. Я подсел к нему, на что он также не отреагировал. — Все в порядке? — обеспокоено спросил я вновь. Но он, будто не желая моей компании или стесняясь, резко встал с дивана, скинул свой плащ и жутко дрожащими руками начал рыскать по полкам какой-нибудь набор успокаивающих трав, которых у нас было навалом (причем он их и заготавливал). Выбрав нужную банку, он неосторожно положил ее на тумбу, взял какой-то первый попавшийся сосуд и отсыпал туда немного, заливая небрежно кипятком так, что половина воды была вокруг. Он полез за кружкой, кое-как схватил одну, но уронил ее; он пытался ее словить в полете, но только усугубил траекторию падения, отчего кружка разлетелась вдребезги. Его дыхание нервно участилось, дрожащие руки потянулись к лицу и он, не выдержав такого давления, зарыдал. От неожиданности я вскочил к нему, пытался как-то помочь, но не понимал, как. — Дизейт, не беспокойся, это всего лишь кружка! — я совершенно не понимал, в чем дело, поэтому сморозил, что в голову взбрело. Он тяжело сел на стул, облокотившись на руки и рыдал во всю. Я сообразил, что в таком состоянии он точно ничего не расскажет, поэтому будет лучше просто побыть с ним рядом. Я спокойно сделал ему чашечку успокаивающего чая и поставил ее перед ним. Что бы ни случилось, мне было его очень жаль, но вдруг он что-то пробубнил: — Он… Он убил… Убил ее… Искромсал… Монстр… Чудовище… — его слова вновь прервались тяжкими всхлипами и вздохами. Я сразу понял в чем дело… Понял, о чем в последний раз сказал отец. Он знал, что Дизейт редко посещал дом из-за меня, и накануне своей смерти успел отомстить… Эта боль… Эта ноющая боль будто проникла и ко мне в душу. Боль утраты, которую я никогда не смогу почувствовать, я впервые ощутил, потому что единственный, кто оберегал меня, потерял самое ценное в жизни. Мне стало тошно даже представлять, как это произошло, поэтому я больше ничего и никогда не спрашивал об этом. Пытаясь хоть как-то помочь ему справиться с этим, я обнял его… Я знал, что этим ничего не исправишь, но, быть может, тогда я восполнил его пустоту в сердце хотя бы на миг. Но это было в прошлом. Вскоре он ушел, не сказав ничего, а моя память обрела совершенно другой окрас. Шестнадцать лет спокойной жизни с любящим отцом, который внезапно исчез, а вскоре слухи про таинственное убийство. Мое ложное воспитание породило во мне ложный эгоизм и ложное желание встретить своего прекрасного отца. Я думал, что я был избранным, но на самом деле я был всегда лишним, внебрачным недоразумением сумасшедшего короля и недалекой крестьянки, подписавшей себе смертный приговор моим существованием. Я был самолюбив до безумия, но и желал себе смерти каждый чертов день, подозревая, что я ничтожество. Так и есть. Я родился по ошибке. И живу я по ошибке. Я никто. Голова успокоилась, вся моя память восстановилась, но мой разум никак не мог успокоиться. Узнав всю правду, я хотел лишь перегрызть себе или своему отцу глотку, но сил не хватало ни на что (видимо, он на это и рассчитывал, заставив своих подчиненных избить меня). Вкус горькой правды смешался на языке вместе с горечью крови и моих воспоминаний. Мне было легче сейчас подохнуть, чем ощутить все, от чего избавил меня когда-то Дизейт. Хоть я и был ребенком, и это лишь сложное детство, мне было сложно находиться рядом с ублюдком, который убил по крайней мере одного невинного человека; я уже не говорю про то, что он собственного сына хотел отдать в жертву, словно овцу. Но я не мог понять единственного — почему Дизейт все же забрал у меня эти воспоминания, а не дал мне жить против… ошибок своего отца, ошибок прошлого? Я даже решился спросить прямо. — Почему он стер мне воспоминания? Хотел ли он, чтобы я стремился к своей бессмысленной цели? — А ты еще тогда не созрел для всего, что ты пережил, мой дорогой. Я пристально его слушал, не поднимая глаз, потому что хотел окончательно понять, в чем смысл всей этой пьесы. — Если бы ты жил с этим, ты бы хотел отомстить, был бы я мертв или нет. Ты бы нашел, кому мстить, я-то знаю… А сейчас ты морально дорос до того, чтобы понять, что ничего уже не изменить жаждой мщения. — Но почему он тогда не дал мне узнать всю правду чуть раньше? — У него не было возможности добыть эту самую колбу. — Но почему просто не рассказать все? — Ты бы не поверил ни единому слову… Я оторопел. Ведь и вправду я бы ничему не поверил, полностью обнадёживши себя своими лживыми воспоминаниями. Даже если, как он сказал, я созрел морально, я не готов был принять из его уст такую правду, когда я даже не знал его по своим лживым воспоминаниям. Он все говорил правильно, я был не готов жить с той правдой, но и забирать ее у меня было глупо, поменяв их на прекрасную жизнь с любящим отцом. Кстати об отце, он стал выглядеть намного хуже, чем когда я его встретил в этом замке. Он побледнел (еще пуще, чем был), его хватила дрожь и непонятные судороги, а сам он стал сильно нервничать, но он пытался скрывать это всеми силами. Он тянул этот разговор, и я не понимал, к чему он пытается его привести. Поэтому я пытался ему помочь, наконец, завершить начатое. — Ладно, я все понял, давай теперь просто разойдемся как в море корабли, и я больше никогда не буду лезть в твою занимательную жизнь, — я старался привести этот диалог к логическому концу и какому-нибудь компромиссу. — Ты еще не слышал самого главного… — его голос дрожал, а сам он выглядел скверно, — Восемь лет назад, когда надо мной свершилась казнь, я… я был проклят. — Ну что ж, поздравляю. — Не перебивай! — мой сарказм был недооценен, и он все так же хмуро пытался не выдавать будто что-то, что грызет его голову изнутри, — Я был проклят для того, чтобы моей нынешней… должности не мешало ничего, что мешало мне при жизни… Вдруг он свирепо посмотрел на меня и медленно подошел крайне близко, специально нагнувшись, чтобы говорить мне все это прямо в лицо, от чего у меня были довольно скверные ощущения. — Все, кого я люблю, и члены моей семьи доставляют мне неумолимую боль просто своим существованием… Боль неумолимая, с которой я живу уже восемь лет, не дает мне существовать в этом мире. Да, я разучился любить… я разучился любить всех, ненависть питает меня! Но ты… Он резко приставил меня к стене, держа за горло, и всеми силами старался не убить меня раньше времени. — Чем ближе ты ко мне, тем боль сильнее… А сейчас, когда ты узнал всю правду обо мне, твои воспоминания связаны со мной, и эта боль… становится невыносимой… Он легко ударил меня об стену, пытаясь сдерживаться, но его терпение было на исходе. — Тогда я клянусь, что отправлюсь отсюда так далеко, что ты ничего не будешь чувствовать и забудешь о моем существовании вовсе. — Не получится. — И к чему этот разговор?! — Скажи спасибо, что я вообще позволяю тебе говорить… — Ну спасибо, папаша… Он совершенно перестал выглядеть дружелюбно. Это лицо, полностью наполненное злобой и ненавистью, было таким же, как и много лет назад, но сейчас абсолютно без чувств сострадания, без угрызений совести или даже из-за ее отсутствия, он готов был сделать все, чтобы лишь он смог жить или существовать нормально, по его меркам нормально. Он дрожащими руками достал кинжал, который был спрятан все это время, повернулся ко мне и детально пытался показать его. — Ручная работа, созданная на заказ. Парные кинжалы. Второй у королевы Сан. Она любила баловать меня такого рода подарками. Кинжал был на редкость роскошным — было видно, что он сделан для человека статного, значимого. Лезвие было из какого-то особенного сплава металлов, отчего оно было особо прочным и по цвету черным. Рукоять темных тонов, тонко украшенная узорами и добротными аметистами, была груба, но как никогда подходила под личность этого негодяя. Он приставил кинжал к своей ладони, крепко сжал ее и медленно с отвратительным звуком провел им так, что по лезвию стекало то, что должно было быть кровью, но далеко ею не было. Он стал подходить ко мне все ближе, желая вкусить это прекрасное чувство наслаждения, освобождения от боли, но я препятствовал как мог, однако сил моих уже не хватало. Я знал, что рано или поздно это случится, но я не представлял, что вот так. Я прижался к стене, но деваться мне было некуда, я был бессилен перед ним. Он прижал меня к стене, чтобы я лишний раз не дернулся, и нанес этот заветный и желанный им удар. Один удар. Он не был одержим расчленением меня, но он хотел чего-то другого. Боль пришлась мне под ребро и почти не задела никаких важных органов, отчего я даже немного расслабился; подумал: «Вот, он уйдет, подумает, что я уже умер, но я смогу добраться домой». Но он еще на закончил. Боль была ужасной, но я не представлял, насколько она может быть невыносимой. Он отошел от меня и просто пристально смотрел на меня, наблюдал, как я страдаю, но я пытался держаться, как держался он — ведь это у нас семейное. Сначала боль просто была болью от ножевого ранения, ее можно было стерпеть, но нельзя было стерпеть то, что происходило от нее… Я стоял, не колебался, пока я ни почувствовал, что что-то внутри меня будто начало пронзать мои внутренности. Боль была адская, что даже она сбила меня с ног. Я упал на колени, схватившись за живот, но с каждой секундой боль становилась все менее выносимой, а сил становилось все меньше. Я пытался сквозь помутнённый взгляд рассмотреть лицо этого мерзавца, но мне даже не пришлось стараться — было видно, он наслаждался тем, что я медленно умираю. — Этот яд, состоящий исключительно из темной магии, растворит твою личность, твою плоть и твой разум, и тогда ты просто перестанешь существовать… Превратишься в прах… Он глубоко вздохнул облегченно и медленно направился к выходу, оставив меня здесь. — Стар… Чт-что ты с ней сделал…? — мне было очень трудно говорить. — Пока ничего, хочу с ней переговорить, очень уж она похожа на одну персону… — На кого? — прохрипел я. Он надменно заулыбался, выдержав паузу, чтобы приготовить меня к чему-то. — На Беглую Пташку. Эти слова не дали мне особо ничего, но мне сейчас было и не до этого. Мортимер вышел из камеры и закрыл решетку всего на пол-оборота, решившись, что закрывать меня вовсе нет смысла. — До твоей смерти осталось семь часов. Семь часов того измерения, где ты сейчас находишься, то есть… семь юнимских минут, пока ты еще здесь, но вряд ли ты попадешь домой, — он вновь улыбнулся, но явно не от доброжелательности, — Ах, да! Если дверь этой камеры откроется, то сюда сбегутся все мои подчиненные, чтобы порвать вас на куски. Учти. И это были его последние слова. Я лежал на полу, потому что боль сковывала меня, не давая даже нормально дышать. Рана кровоточила, но эта жидкость уже не была похожа на мою кровь. Холодный замшелый пол стал для меня спасением от непереносимой боли, которая стала расползаться по всему телу. Я не знал, что мне теперь делать. Я вновь остался один. Привыкая к этой боли, я пытался вставать, но ноги подкашивались, и я падал несколько раз, но все же смог хотя бы удержаться на ногах, схватившись за прутья. Холодный пот стекал по щекам, а легкая дрожь от непереносимой муки терзала мое существование, но я боролся всеми силами, чтобы оставаться… живым. Я стоял, делал шаг, еще один, я привыкал к боли, пытался совладать с ней. Я наматывал круги по этой комнате один за одним, надеясь… На что надеясь? Не потерять рассудок, не сойти с ума? С каждым новым шагом я понимал, что уже сошел… Еще очень давно… Вся моя жизнь — сплошной дурдом, где я, порвав смирительную рубашку, грызу всем неугодным глотки, в том числе и себе. И на что я теперь надеюсь? Что за семь часов случится чудо, и я выпорхну из клетки, словно воробей, и поскачу в сторону долгой и счастливой жизни со Стар? Нет. Ничто не может быть, как прежде. Я был один и умру один. Вот в чем смысл всей этой драмы. Я должен умереть. Эти мысли разъедали мой разум, голоса в голове не смолкали и трещали, словно сверчки. Каждый шаг мой становился бессмысленным. Я понемногу замедлялся, потому что понимал, что в любом случае за мной никто не придет… Легче просто сидеть и ждать этого заветного часа, когда все закончится. Наконец, свершится то, чего я желал все эти годы. Освободиться. Перестать чувствовать боль, ненависть, тоску, но… даже сейчас она портит идеальную картину моей смерти… И даже сейчас я не знал, где она, все ли с ней хорошо… Но я теперь и не смогу узнать… никогда. Все, кого я люблю, рано или поздно исчезают из моей жизни. Лорейн Домина, Дарвин Папилло-Профетия, они погибли, а Дизейт, мой единственный «опекун», сбежал, не сказав ни слова и исказив мне память, мои родители вовсе отнеслись к моему рождению ужасно, ведь я не должен был рождаться. Осознав все это, я остановился. Я привык к боли, но она сковала, быть может, все мои чувства. Я оперся на стену и медленно сполз по ней и сел на пол. Руки ослабли и просто бесчувственно лежали на ране, но они никак не ослабляли ни боль, ни кровотечение. И вот я сидел и ждал своей смерти. Спустя двадцать пять лет. Так молод, но уже на смертном одре. Легче было бы открыть дверь, чтобы меня сожрали заживо, и мне бы не пришлось терпеть, но, быть может, мне надо было подумать, осознать, для чего прошли все эти годы. В голову уже ничего не лезло, думать было сложно, и верх взяли воспоминания. Я вспоминал ее… Не знаю, было ли это защитной реакцией организма на медленную смерть или же отголосками моего оставшегося разума. Ее голубые волосы отражались луной в моих глазах, а синева ее очей разливалась океаном в моем сердце. Шелковая кожа словно в последний раз касалась моих грубых скул. Я пытался вспомнить все тепло, что она излучала лишь своей улыбкой, своим милым смешком и своим веселым взглядом на жизнь… до сего дня… Она казалась мне робкой ромашкой среди суровых алых роз. Каждый лепесток олицетворял ее доброту, нежность, отзывчивость, дружелюбность. Она готова пожертвовать собой ради кого-то, и каждый раз она жертвовала собой ради меня… Почему же я понял это только сейчас…? Теперь цветок ее жизни, быть может, вянет, пока мой шиповник питает последнюю каплю воды из иссушенной почвы. Теперь мое существование стало совершенно бессмысленным, когда я погубил такой хрупкий и нежный цветок, я считал это непростительным. Я почувствовал, как по моей измученной коже пробежала та единственная капля моих чувств, которая таилась за завесой век столько лет. Горячая слеза, добежав до конца, обледенела и упала, разбившись в дребезги. Так прошла и моя жизнь. Но я не мог думать боле. Боль распространялась по всему телу и ничто не спасало меня от нее; руки понемногу дрожали, а холод вдруг с кончиков пальцев проникал в самое сердце. Не чувствовав более ничего, я медленно улегся на пол, думая, что если я закрою глаза, то, наконец, не открою их вовсе. Передо моим взором кружила Стар в своем легком платье и с улыбкой на лице — это было то, с чем я хотел умереть. Я не хотел, чтобы она видела меня таким, но и без нее мне было худо. Но это было уже неважно. Поскорее бы эта боль стихла… Но что-то не давало мне покоя… Причем это что-то имело довольно реальный характер… Я слышал легкий топот маленьких шажков и довольно грубый шаг. И как же я не заметил, что пролежал уже здесь около двух часов. Я приоткрыл глаза…POV Стар:
Его нигде не было видно, ему негде было спрятаться. Я в панике бегала по всему портальному залу, но его нигде не было… Неужели он… Неужели он погиб? Я не могла поверить, что все могло закончиться вот так! Я даже не увижу его обессиленное тело, не поцелую напоследок… Но вдруг я увидела на полу пятна крови, но не придала особого значения, ведь сколько здесь людей могло умереть на этом месте, но, когда ко мне подошел Дизейт, он тихо выругался и торопливо произнес. — Это человеческая кровь, довольно свежая… Кроме вас двоих людей здесь больше нет, значит это был он! Его слова одновременно обнадежили меня и абсолютно расшатали. Что могло происходить с ним, пока я была в отключке?! Кровавые следы, чуть теряя свою насыщенность слабо вели к одной из дверей. Я тотчас же рванула к ней, а Ди еле-еле успевал за мной, чуть спотыкаясь от волнения. В коридоре следы крови были редки, пара капель, но все вело к следующей двери. Мы оказались в карьере с узкой, каменной тропой, ведущей только в одно место. Я без оглядки ринулась туда, пытаясь балансировать, чтобы не рухнуть в пропасть, но мои скрытые «кошачьи» чувства будто держали меня. Я с грохотом распахнула дверь. Передо мной открылись ужасно потрепанные и старинные коридоры темницы, и я сразу поняла, что к чему. Я пристально не осматривала каждую из камер из-за того, что я нервничала, но я знала, что если он где-то здесь, то я точно не пропущу его. Я шла крайне быстро, немного даже превращая свой шаг в бег, но терять драгоценное время было преступно, я боялась, что Фидо уже мог не жить… Но вдруг я наткнулась на более свежие капли крови и еще какой-то жидкости. Я поняла — я рядом. Еще прибавив шагу, я наткнулась на странную запертую дверь с торчащими из замочной скважины ключами, а за ним Фидо! Он лежал на полу неподвижно, на его пальцах виднелась кровь, которая понемногу превращалась во что-то другое. Ужасная паника хватила меня, и я схватилась за прутья решетки, думая, что она открыта, но мне оставалось лишь повернуть ключ. Из-за грохота, который я создавала, тряся эти железяки, Фидо приоткрыл глаза, чего я не ожидала, но была непременно рада. Мне лишь надо было открыть эту решетку и… и дальше мы уже разберемся. Но только я взялась рукой за ключ, Фидо дернулся с места, словно его ужалили, он потянулся ко мне с криком: — Стой! Не открывай! Я вздрогнула, и моя ладонь застыла в воздухе. — Но почему? Фидо, тебя больше никто не тронет, обещаю; мы уйдем отсюда, и все будет… даже лучше, чем прежде! — Нет… — его голос явно процеживался с ужасным трудом. Он медленно и тяжело начинал вставать, но руки его дрожали, а ноги подкашивались, казалось, будто он не чувствует земли под собой. Но все же он пересилил себя и смог встать, тогда я увидела его живот и ужаснулась. — Боже мой, Фидо, ты ранен?! — Ерунда… — прошептал он и резко вздохнул, видимо, ему было сложно дышать. — Мы вытащим тебя отсюда, вытащим, я обещаю! — я нервно тараторила, пытаясь не выдавать свои позывы к слезам, но он перебивал меня, не давал сказать. — Нет, не нужно… Я останусь здесь… — Но… — В этой истории должен быть конец, но явно не такой… Если ты откроешь дверь, то все, что мы прошли с тобой, было зря… — Но я не брошу т-тебя здесь… Я не… — мои слова были словно камешки, летящие в воду, — броские, неразборчивые и несвязные. — Стар, — он вновь резко вздохнул, — Стар, послушай меня, — он осторожно положил свою ладонь на мою, — Тебе и только тебе продолжать этот путь… Я достиг своей цели и отдаю за нее свою цену, ты тут не при чем. — Но мы… — Это твоя история… У тебя все впереди, а я, — он усмехнулся, — я отработанный материал. — Не говори так! Хватит, ты не можешь…! — на моих глазах выступили слезы. — Прости меня за все, но такова жизнь… Фидо Тоулифф должен покинуть сцену… — он снова вздохнул, пытаясь наглотаться воздуху, но было видно, что состояние у него было ужасное, — Если эта дверь откроется, то нас всех тут поедят эти твари, идя с таким балластом, как я. — Мы сможем защититься…! — Не на этот раз… Стар, хватит меня жалеть… — Я не жалею, я люблю тебя! — я не могла держать слез, и они ручьем стекали по моим щекам. — Прошу тебя, — он прильнул лбом к железному пруту, закрыв глаза, сдавливая мою руку еще крепче, — не делай мне еще больнее… Я вдохнула, но не могла выдохнуть… Я не могла потерять человека, который только оказался в моем сердце… Его руки были так холодны, как и кровь на них, но глаза излучали такую теплоту, которую я в жизни от него не видела… Глаза, измученные этим местом и ужасной болью, были полузакрыты, но теперь я видела сквозь них всю его душу, чистую, но покалеченную. Его немощная улыбка светилась для меня его любовью, заставляя меня жалеть, что я вообще в этом замешана. Я хотела вновь обнять его, ощутить его уста, но все это теперь было невозможным. Кто-то должен покинуть эту историю, чтобы продолжалась чья-то другая история. Я пыталась его понять… Но мое желание очутиться в его объятиях было сильнее, как бы я не боролась. — Я… — он думал, что я оставлю его, — не брошу тебя здесь! Я резко повернула ключ двери и открыла ее, как бы Фидо ни препятствовал мне это сделать. Он, обессиленный упал мне на руки, пытаясь держаться самому на ногах, но для него это было затруднительно. Вокруг нас сразу послышались те ужасные вопли, которые мы слышали еще тогда, но сейчас у нас не было особого выхода — мы должны были двигаться лишь в одну сторону и как можно быстрее… — Ты можешь идти? Фидо лишь легонько закивал и сразу отправился вперед, почти не среагировав на присутствие Дизейта — сейчас было не до этого. Мы пытались бежать так быстро, как только позволял нам наш раненный. Я держала его за руку, чтобы он ненароком не упал и не погряз в этой тьме, которая кишела за нашими спинами. Да, эти твари вновь жаждали нашей плоти, и теперь никто не мог их остановить. Они напирали друг на друга, не помещаясь в узкий коридор, но бежали так, что нам точно было не убежать, но мы старались изо всех сил. Неровный пол заставлял нас оступаться, но все равно дорога перед нами была пуста и веяла надеждой, пока… Фидо резко споткнулся и рухнул на каменный пол, застонав от боли, которую он пытался скрывать так усердно. Я сразу же ринулась к нему, пытаясь помочь встать, но, по-видимому, боль парализовала его, и лишь легкие постанывания доносились из его уст. Дело было плохо. Целая туча монстров приближалась с ужасной скоростью, а я все пыталась поднять его, но тщетно. — Ты сможешь сам встать? Может тебя как-нибудь донести? — я говорила крайне быстро — времени у нас не было. — Да… я смогу… — Тогда иди, черт тебя возьми! Я пыталась помочь ему встать, но было слишком поздно, одна секунда и мы — лишь прикорм для этих тварей. Я боялась, что вот и наступил этот конец, о котором говорил Фидо, и сжалась, выставив руку, будто сейчас меня волна накроет, но вдруг… Резкий странный звук и яркий свет блеснул сквозь закрытые веки. Я боялась открывать глаза — вдруг я уже умерла, но сделав это я отскочила и сильно испугалась. Передо мной возникла полупрозрачная стена, которая отдавала белесым и даже голубоватым светом, закрывающая весь коридор, за которыми виднелись оскаленные морды этих монстров. Я застыла в каком-то ужасе и удивлении одновременно… Фидо и Дизейт отреагировали, по-моему, так же. Немного придя в себя, я поняла, что смогу использовать это в нашу защиту! Я осторожно поставила две руки перед собой и будто мысленно надавила на эту стену, а она в этот момент стала сиять ярче и отодвинулась чуть дальше от нас, задев морды этих тварей, отчего они стали кричать не своим голосом. Быстро, сообразив, Дизейт принялся поднимать беднягу с колен и тащить дальше, кивнув мне, на что я кивнула в ответ. Я пыталась всеми своими новыми силами усилить эту стену, чтобы нам хватило времени добраться до портала. Поняв, что я выжала все, что могла, я легко опустила руки и ринулась за своими. Я не знала, сколько выдержит этот барьер, но я надеялась, что он не рухнет по крайней мере раньше времени. Я толкнула дверь и видела, что Ди с Фидо уже на этой странной дороге. Бедняга так старался выжать из себя все силы, чтобы сделать хоть один новый шаг, но ему было так худо, что Дизейт еле-еле тащил его, взяв под руку. Мы пытались идти осторожно, но быстро. Ужасающие ревы и писки этих монстров сводили с ума, не давая понять, насколько мы в опасности. Каждую секунду я оглядывалась во все стороны, молясь, чтобы мы успели, но мои надежды разбились о камни безрассудной реальности. Грохот разбившегося барьера дал знать, что теперь у нас есть надежда только на чудо — добежать до двери, не упав в пропасть, и поставить барьер до того, как они перегрызут нам глотки. Но чудо оказалось слишком далеко от нас: уже почти подойдя к двери, мы услышали, что целая армия топчется и летит к нам с той же целью, что и у собратьев их. Эта несправедливость разрушала мой разум, я не могла позволить нам так умереть, как тараканам в этой большой мусорке! — Нас окружили, — в панике закричал Дизейт. Злость. Все, что было во мне сейчас, это неумолимая злость за всю несправедливость в этом мире. Каждая частица моего тела питала все большую и большую силу от злобы, от ненависти, родившейся из-за ужасной несправедливости ко всему живому во вселенной. Вдруг я почувствовала, что к моим щекам приливает кровь, дыхание глотало молекулы воздуха, насыщая меня силой, земля потеряла для меня притяжение, а все вокруг стало лишь карточным домиком, который я хотела разрушить. Открыв глаза, они окрасились в белесый, освещая каждый темный уголок этого противного места. Теперь я поняла, что ненависть сможет спасти… Набрав побольше воздуху и силы, я вскрикнула: — Как же вы меня достали! Расставив руки, я будто выпустила всю энергию, таившуюся во мне, и вся эта энергия превратилась в мощнейшую ударную волну, которая превратила всех монстров в пыль, но Фидо и Дизейт лежали целые и невредимые. Свет, исходящий от меня освещал каждый камешек этого каньона, но и этот удар пришелся также непросто. Убедившись, что никто в ближайшие пару минут сюда не придет, я немного успокоилась, но поводов для этого было ни малейшего: все вокруг начало грохотать, а на вокруг начали падать пока что маленькие камешки. Я схватила Фидо под руку, крикнула на Ди, чтобы он вышел из какого-то транса, и мы вместе потащили его к порталу. Каждая секунда была на счету, но благодаря мне мы выиграли пару минут, что давало надежду на спасение… Оказавшись в портальной комнате, я вспомнила то, чего забывать не стоило — второе кольцо, из-за которого мы не ушли изначально! Меня хватила паника, я начала кричать, уже ничего нельзя было сделать, но Ди пытался перекричать меня и, в конце концов, дал пощечину. — Все есть, не бойся! Хватит паниковать! Дотащив Фидо до пьедестала, он оперся на него и кольцо приложил в нужное место, а Дизейт быстро дошел до второго пьедестала и сделал то же самое. — На счет три поворачиваем в сторону портала! Раз… Два… Три! — и они одновременно с диким скрежетом повернули пластины. Портал моментально залился светом и искрами. Я даже не интересовалась, куда он приведет нас — лишь бы не оставаться здесь. Дизейт затащил сначала вместе с собой Фидо, а я, еле успев оторваться от лап тварей, прыгнула за ними. Через одно мгновение мы оказались в лесочке возле нашего дома, находившегося буквально в паре метров от нас. Фидо уже не шел, а плелся за нами, полностью потеряв все свои силы, но мы смогли принести его домой. Все было кончено, и мы остались живы… Однако рана его не давала ни малейшего повода успокоиться. Открыв входную дверь, Дизейт немного оставил Фидо без поддержки, чтобы закрыть дверь, но тот не удержался и рухнул на пол. Немощно выругавшись, Ди попытался приподнять его и уложить на диван, что было очень затруднительно без моей помощи. Его ослабленное тело блокировало все позывы к движению, и он был как вареная рыба. Плюхнувшись на диван, он запрокинул руку, приставив ладонь ко лбу, и на выдохе лишь на одном тоне в течение несколько секунд просто стонал. Дизейт подсел к нему рядом и начал осторожно расстегивать рубашку, чтобы осознать серьезность ранения — он же врач. — Мне нужно осмотреть твою рану… — Да хоть всего меня осматривай… — прокряхтел тот. Я лишь стояла в сторонке и наблюдала за все этим ужасом. Рубашка в области живота была окровавлена, но кровь его теряла свой алый цвет, что было очень странно. Открывшись, живот был более чем изуродован: рана была воспалена, а от нее все вокруг стало темно-фиолетовым, будто что-то инородное пыталось проникнуть сквозь эту прорезь, темно-фиолетовые ветви стремились прорасти изнутри по всему телу. Хуже этого было только лицо ужаснувшегося Дизейта, который глотал воздух, чтобы его не вывернуло. — К-кто с тобой это сделал? Рана, видно, не… животного происхождения, скажем так… — Папаша… От сильнейшей любви ко мне он решил вспороть мне брюхо… — Мортимер?! — я удивленно чуть ли не прокричала, — Я знала, что он какая-то нечистая личность! — Я так полагаю, ты все теперь знаешь… — виновато буркнул Ди. Фидо легонько закивал, пытаясь не приводить в движение все тело; глаза его были закрыты. Дизейт виновато закрыл лицо рукой и, мотав головой, бубнил: — Это я виноват, это все моя вина, надо было раньше тебе все сказать! — Что сказать? — я пыталась вмешаться, но меня не слушали. Фидо теперь пару раз помотал головой отрицательно и пытался добавить: — Ты тут не при чем… Не ищи в-виновных, — он вновь странно вздохнул, — Лучше скажи, как скоро я подохну… Было видно, что он вообще не хотел ничего говорить, но сказать стоило. — Это… это очень редкий яд, состоящий целиком и полностью из черной магии… А против магии действует только магия… — То есть ты хочешь сказать, что противоядия нет? — ужаснулась я. — Я этого не говорил… Чисто теоретически, этот яд можно вывести тем, кто в совершенстве знает темную магию, либо же тем, кто очень хорошо владеет светлой магией. То есть мы здесь бессильны… — А я? — я настойчиво пыталась поймать хотя бы нить, за которую моя надежда могла бы удержаться. Его шоку действительно не было предела от всего, что он увидел за это время. Глаза его забегали, а сам он начал что-то постоянно ерзать от нервов. — Мы не знаем, что случилось тогда с тобой, но вряд ли стоит руководствоваться твоими новыми «способностями» так лихо. Это крайне странно, что ты смогла без палочки сотворить… такое, и лучше не стоит с этим играться… — Но как ему помочь?! Я жалостливо взглянула на изнеможенного Фидо, который уже почти не слышал нас; он немного постанывал порой, и приоткрывал глаза, но на что-либо другое у него просто не хватало сил. Каждый раз, когда его дыхание затихало, у меня внутри все переворачивалось, боль в груди безмерно сдавливала сердце, но его глубокий вздох снова давал мне немного расслабиться. — Есть один способ, но он почти недостижимый… — Мы справимся! Ди глянул на меня так, дав понять, что я уже который раз перебиваю его, поэтому я притихла и подошла чуть ближе к Фидо. — На одной из соседних планет есть одна, куда ссылают особо опасных преступников без права возвращения… Те земли ужасны, кошмарнее может быть только то место, где вы побывали недавно… Но там растет поистине прекрасный и волшебный цветок — Золотой цветок. Он крайне редкий, а в каждом лепестке его течет магия, которую он питает от… крови существ. Его корни простираются на десятки километров, чтобы не упустить ни одну каплю дражайшей крови. Но отвар такого цветка крайне бесценен, он чуть ли не может вернуть к жизни человека, который только-только умер, но в данном случае это единственный шанс просто остановить и погасить распространение яда. — Тогда я отправлюсь за ним! — Нет! Стар! — Дизейт чуть ли не вскочил с места, — Этот цветок цветет ужасно редко по дикой случайности, и растет он один на планету, ты не сможешь так просто его найти! — Но у нас нет другого выхода! Лицо Ди досадно исказилось, он будто сдерживал слезы, поэтому он поджал губы и отвернулся в сторону Фидо, сложив ладошки вместе. Однако я не могла смириться с этим и лишь разводила руками. Вдруг раненый открыл глаза и заговорил со мной: — Стар, если он так говорит, то так это и есть… Бесполезно что-либо делать… — Хватит! — мои глаза вновь не могли удержать слез, — Ты уже мне второй раз говоришь, что тебя нельзя спасти, но как я погляжу, можно! Меня не остановила черная магия, значит я буду бороться с ней до конца! Вдруг Дизейт пригляделся, наконец, к моим волосам и руке, которая постоянно ныла после схваток с тварями, и удивленно поднял глаза. — Подожди-ка… — он резко отвернулся и начал что-то бубнить, постоянно ведя пальцами по воздуху и порой стукая об стул ненароком пальцами. Я просто стояла и не могла понять, в чем дело, почему он так себя ведет, но спустя лишь пару секунд ожидания, он повернулся ко мне, вдохнул хорошенько и спросил: — Через сколько вы оказались в замке? — Не знаю, может часа через четыре… Вдруг он резко встал и схватил меня за руку, тыкнув пальцем в укус, который страшным образом распространял свой яд по моему телу, и который я благополучно не замечала! — А когда ты заработала вот это?! — Н-не знаю, может, перед входом в замок…! Он вновь окинул взглядом мои волосы и руку и осторожно отпустил ее, тяжело сев на стул; Фидо также тихо наблюдал за всем этим. — Взгляни на свои волосы… — пробубнил он. Я подошла к зеркалу и увидела, что темно-фиолетовые пряди расплелись по всем моим волосам, и сквозь мои голубые волны я видела эти ужасные отголоски черной магии. — Тебя укусили, этот яд должен был подействовать в течение часа, но ты… не превратилась. Твой организм остановил распространение этого яда. — Но… почему? А хотя… Ди легонько помотал головой и лишь пожал плечами. — Я всегда знал, что тебя сложно убрать, не то что меня… — прошептал Фидо, сильно закашлявшись. Я подошла к нему и взяла его за руку. — Не говори так… Все будет хорошо, я достану этот Золотой цветок, и все наладится, я… — Стар, — он вновь не дал мне договорить, — я знаю твое доброе сердце, ты и мухе не дашь помереть, но сейчас не… не время геройствовать, правда… Может, и впрямь мой час настал… Я резко встала, схватила пространственные ножницы и сумку Фидо, даже не заглядывая туда. — Как называется измерение? — твердо произнесла я. — Стар, у тебя завтра коронация, подумай хорошенько… — Ди пытался переубедить меня, потому что боялся, что я не вернусь, но я думала позитивно. — Я уже давно все решила. Ди поджал губы и глубоко вздохнул, потупив взгляд в пол. — Дарклайттерс… Я сразу же открыла портал, который ничем не привлекал меня идти дальше, но я знала, для чего я это делаю. Вдруг слабый, но нежный голос на секунду остановил меня. — Стар, прошу… — Фидо пытался держать ровное дыхание, и от этого его голос дрожал, — Я не хочу потерять тебя… Я ласково улыбнулась ему, показав, что его забота трогала меня, но через секунду я вновь досадно нахмурилась и набралась уверенности. — А я не хочу потерять тебя.