О сорных словах с риском для жизни

Вонгола четыре года спустя. Тсуна посмотрел на Гокудеру больными и очень несчастными глазами. Вся его интуиция, какая только была, буквально кричала, билась в агонии и призывала игнорировать Правую руку, что бы он там ни собирался сообщить. Но, увы, сделать это было невозможно. Только не теперь, когда Реборн, достаточно уставший от некомпетентности «детишек», с превеликим удовольствием выдернул всю их компанию из Намимори и зашвырнул в Италию, чтобы позволить на практике познавать нелёгкую мафиозную стезю. И вот уже полгода Савада Тсунаёши... познавал. – Это важно, Десятый, – настойчиво сказал Гокудера, и было в его тоне что-то такое, что только подкрепляло подозрения Тсуны. – Это жалоба на одного из Хранителей. Гадать, на кого именно, можно было бесконечно – в конце концов, аж целых семь вариантов. Шесть, при здравом размышлении: если бы виновен был Хаято, то он не стоял бы сейчас рядом со столом Савады со скорбным видом, а, скорее, валялся в ногах, вымаливая прощение – от этого его отучить пока не удавалось. Подумав ещё немного, с натяжкой можно было отмести Хром: она старалась не следить, а если и следила – то прикрывала всё знатно, повзрослевшая иллюзионистка, отчасти вышедшая из тени своего учителя, была опасным человеком. Но что касалось остальных... – Жалоба от союзной семьи, – добавил Гокудера. – Говори, – велел Тсуна, мысленно застонав в отчаянии. Гокудера откашлялся, уставился в листок и зачитал: – Хибари Кёю уличили в сексуальных домогательствах к мужчинам и просят принять соответствующие меры, пока информация не предалась широкой огласке. Тсуна замер. Потом побарабанил пальцами по столу. Потом улыбнулся. – Хаято... Нет, не так. Гокудера-кун. Я понимаю, что мы все очень уважаем Реборна и стараемся следовать его указаниям неукоснительно, но... но пожалуйста, только сегодня, один раз... ведь такие жалобы – это очень важно, и если я чего-то недопонял, у нас действительно будут проблемы... Не мог бы ты сказать мне то же самое на японском? Мне кажется, что моих знаний пока не хватает, чтобы перевести это... Реборн, прекрасно осведомлённый об особенностях характера своего подопечного, ввёл строгое правило: ни одного слова на японском. Даже между собой. Даже наедине с собой. Даже мысленно. А чтобы Тсуне одному было не скучно, заниматься тем же самым он обязал и всех его Хранителей. Подход, конечно, был верный. Для того чтобы научить Саваду плавать, его нужно было бросить посреди открытого моря. Для того чтобы научить его итальянскому, нужно было бросить Саваду среди итальянцев, что Реборн и проделал с присущей ему изящностью. Гокудера вздохнул и сказал уже на японском: – Хибари Кёю уличили в сексуальных домогательствах к мужчинам и просят принять соответствующие меры, пока информация не предалась широкой огласке. – Это не шутка? – уточнил Тсуна на всякий случай. С его Хранителей бы сталось... но, с другой стороны, это же Гокудера, и он бы точно никогда... С третьей же стороны, хватило у него ума разыграть своего тогда-ещё-не-босса в Намимори, во время испытания на храбрость на кладбище... – Это не шутка, Десятый, – уныло сказал Гокудера. – И, знаете, если вам интересно моё мнение, то что-то здесь не так. Ладно, если бы там на Мукуро жаловались – да я, скорее, даже не понимаю, почему ещё прецедента не было, – ну, в крайнем случае, на придурка этого Ямамото: ляпнул, не подумав, вот и вышло недоразумение; но Хибари... Тсуне очень, очень, очень захотелось, чтобы рядом сейчас оказался Реборн. Реборн, конечно, шпынял Саваду и в хвост и в гриву, однако всегда умел правильно оценить ситуацию и найти решение. Но стоило об этом подумать, как усталый голос бывшего репетитора эхом раздался в голове Тсуны, а точнее – коронная со времён приезда в Италию фраза: «Твои Хранители – ты и разбирайся». И Тсуна пошёл разбираться. Первым делом он, немного подумав, решил навестить Мукуро. Мукуро, по-прежнему относящийся к мафии с изрядной долей неудовольствия, а персонально к Хибари – с изрядной долей чего-то эдакого, вполне мог быть первопричиной происходящему, и тогда не пришлось бы разговаривать с самим Хибари. Однако тут имелась и обратная сторона медали: если Мукуро невиновен, то он ни за что не упустит случая припомнить эту историю Хибари в дальнейшем. А это было чревато... разным. Мукуро, на счастье, обнаружился тут же, в особняке Вонголы, в одной из гостевых комнат. Он лежал на полу и рассматривал потолок, в то время как Хром и Фран – Мукуро забрал ученика-подростка с собой – сидели на диване, склонив головы, и, видимо, читали какую-то книгу. Прислушавшись, можно было понять, что читает Хром, а Фран только разглядывает картинки. – Здравствуй, Мукуро, – относительно вежливо начал Тсуна. Мукуро приподнял голову, вздохнул и щелчком развеял с потолка какую-то иллюзию – Тсуна не успел заметить, какую. Однако подниматься не стал. – Слушаю тебя, наш драгоценный Савада Тсунаёши-кун, – дружелюбно отозвался он. – Что привело тебя в мою обитель зла и порока? Тсуна скептически осмотрел комнату в пастельных тонах, залитую солнечным светом, немного полюбовался идиллической картиной «девушка с мальчиком за чтением», собрался с духом и рассказал. Первые секунд десять Мукуро просто молча смотрел на него, а потом засмеялся так, что Хром даже книжку выронила. Иллюзионист перевернулся на живот и застучал кулаком по полу. – Это истерика? – холодно спросил Тсуна. – Может, мне вылить на тебя графин с водой? – Нет, – Мукуро постарался совладать с собой и глубоко задышал, – нет, не истерика, просто это действительно смешно. Понимаешь? Действительно. – Не понимаю, – мрачно сказал Тсуна, отмечая, как прислушивается к их разговору Фран. Мимоходом он обратил внимание на обложку упавшей книги. «Пытки: от Средневековья и до наших дней», – гласила она. Хром наклонилась, бережно подняла её, и Тсуна разглядел, как по страничке бегает какой-то парень в кандалах, а за ним, размахивая щипцами самого угрожающего вида – палач, причём бегали они в самом натуральном смысле: иллюзии, даже самые незначительные, у Мукуро всегда получались с огоньком, как живые. – Ты ещё скажи, что не имеешь к этому никакого отношения. – Честно говоря, – признался Мукуро, – скорее всего, не имею. Видишь ли, у меня даже нет предположений, о чём идёт речь... Тсуна почувствовал, как оборвалась последняя ниточка – видимо, та, на которой висела его жизнь. Не мог же он теперь просто подойти к Хибари и напрямую спросить у него... – Ясно. Прости, что побеспокоил, – Тсуна коротко кивнул и вышел за дверь. – А может быть, и есть, – добавил мечтательно Мукуро, глядя в потолок, и снова засмеялся. К вечеру настроение Тсуны упало донельзя. Вначале он перерыл весь интернет в поисках ответа на вопрос, какая же разница в менталитетах способна вызвать... подобную ситуацию. Но тут, конечно, всё было с точностью до наоборот: это раскованные итальянцы могли поставить японцев в тупик отсутствием понятия личного пространства. Затем Тсуна всё-таки позвонил Реборну, но Реборн обозвал его дураком и сбросил вызов. По пути к комнате Хибари Тсуна обдумывал свои слова и так, и сяк, но всё равно с грустью приходил к выводу, что закончится всё это крайне печально. Он уже протянул руку, чтобы постучать в дверь, но его отвлёк телефонный звонок. «На пару минут, – попросил Дино, и по его голосу Тсуна понял, что это важно. – Так получилось, что я проезжал мимо по делам, не выйдешь ли ты...» Вонгольская охрана бдительно пасла своего босса, пока Тсуна с Дино не спеша прохаживались вдоль пахучих кустов жасмина. – Что?! – воскликнул Тсуна, когда Дино обрисовал ему ситуацию. – Ты хочешь сказать, что знаешь, в чём проблема Хибари? – Меня Реборн попросил всё тебе объяснить, – кивнул Дино. – Сказал, у Вонголы нет времени отстраивать заново особняк после того, как вы с Хибари его, несомненно, разворотите, выясняя, кто прав, а кто виноват. Да, к своим годам Тсуна научился если не нападать первым, так хоть достойно давать сдачи. Даже своим Хранителям. Но выбора у него, конечно, не было. – И?.. – нетерпеливо поинтересовался он. – И я бы тоже не понял, в чём дело, если бы мне не передали, что там произошло, и если бы я не знал Кёю так хорошо, – вздохнул Дино. – Понимаешь, ему просто не понравился тон собеседника, и он сказал «Камикорос». – И? – не понял Тсуна. Хибари говорил это по десять раз на дню, но до сего момента жаловаться почему-то никому и в голову не приходило. А если и приходило, то точно уж не на слова, а на то, что следовало сразу за ними. – По-итальянски, – многозначительно добавил Дино. – И? – снова не понял Тсуна. – И я не знаю, кто ему помог с переводом, но, Тсуна, поверь, когда тебя неожиданно на ломаном итальянском несколько раз подряд обещают кусать до тех пор, пока ты не отправишься в Рай, ты подумаешь всё что угодно, кроме того, что тебе обещают врезать тонфой по зубам! Тсуна от неожиданности даже споткнулся. – Но Хибари-сан, он... ему Реборн подарил японо-итальянский словарь, бумажный, – растерялся Савада. – Я думаю, там есть это слово, и Хибари-сан должен был правильно... Внезапная мысль пришла к Тсуне в голову. Возможно, этому поспособствовала пресловутая фамильная интуиция, а может, он просто уже научился улавливать даже полутоны, если речь шла о его неугомонных Хранителях. Прокрутив мысленно события сегодняшнего дня от и до, Тсуна вспомнил книжку Хром с живыми иллюзорными иллюстрациями, которые изменялись в угоду своему хозяину, вспомнил итальянца Мукуро, вспомнил японца Хибари, вспомнил их непростые взаимоотношения, пришёл к определённым выводам и от души сделал жест, в просторечье называемый фейспалмом. Всё-таки он до сих пор не понимал, чем руководствовался его отец, когда собрал ему в качестве довеска именно этих людей. По отдельности, может, всё было не так уж и плохо, но вместе... вместе получилось именно то, что получилось. – Дино, ты меня прости, но мне нужно идти, – сказал Тсуна, чувствуя, как остатки самообладания – а самообладание за годы знакомства с мафией он выработал почти что безграничное – утекают как вода сквозь пальцы. – Я сейчас немного не в настроении... и, кажется, мне надо... поговорить с Мукуро. Очень надо... поговорить. Ты, если можешь, выполни одну мою маленькую просьбу? Позвони Реборну и скажи, что особняк всё-таки от разрушений сохранить не получится... и я очень, очень за это извиняюсь... Неделей позже у Тсуны всё-таки состоялся разговор с Хибари по душам, правда, к счастью, на более нейтральную тему. Дино вызвался, по доброте душевной, помочь Хранителю облака с итальянским, и теперь Кёя ходил весьма довольный жизнью, потому что хорошая драка с Каваллоне никогда не была лишней. Ну и с испорченным иллюзиями словарём они тоже разобрались, конечно: Дино потом рассказывал, что там ещё много всего интересного было, счастье, что Хибари до этого не успел дойти. А с Мукуро разобрался сам Тсуна, после чего иллюзионист клятвенно пообещал никогда больше так не делать. Правда, это не означало, что он не будет делать как-то по-другому, но и то хлеб. – Хибари-сан, – начал Тсуна осторожно, памятуя о том, что пока не следует поднимать тему переводов в принципе. Тсуна, к слову, теперь называл всех своих Хранителей по именам, и только к Хибари по-прежнему обращался с изрядной долей уважения. – Я всегда хотел спросить, а почему вообще «Камикорос»? Нет, я помню вашу теорию насчёт хищников и травоядных, хищники загрызают слабых и всякое такое, но всё же... Откуда это слово появилось в вашем лексиконе? Книга про Маугли? Передачи о животном мире? Хибари удивлённо на него посмотрел. – Детская считалочка, – наконец бросил он. – Что? – не понял Тсуна. Хибари закатил глаза, поражаясь недогадливости своего горе-начальства. – Была такая детская считалочка. Раз-два-три-четыре-пять, кто не спрятался, того загрызу до смерти. Её знали все мои сверстники, поэтому хорошо понимали угрозу. Потом привык. Оказалось, взрослые понимают её не хуже. Вообще-то, по мнению Тсуны, взрослые гораздо лучше понимали блеск тонф, как правило, сопровождающий слово «Камикорос», но не стал заострять на этом внимание. Кёя замолчал, Тсуна тоже притих, переваривая информацию. Ему очень хотелось сделать ещё один фейспалм, но он боялся, что Хибари может воспринять его на свой счёт. – Любишь же ты всё усложнять, Савада, – наконец, фыркнул Хибари и удалился, оставляя Тсуну наедине с его мыслями. Возможно, это был дельный совет, который стоило обдумать.