øøø
-flashback-
Тогда расплющенное безжалостное солнце, деревья, купол неба - всё казалось исполинским, а горы - величественными надгробиями. Зной сушил землю, после полудня иногда хотелось задавиться и скрипеть, оставшись звуком верёвки, трущейся о деревянную балку. Работы всегда водилось много и ещё больше, не засидеться и не спрятаться: наперечёт иностранцы, нелегалы, дети и подростки, с утра и вечером - перекличка, едва рассвет - уже выезд на поля, за ограду не сунуться. Тэхён не раз видал, как беглых тащили назад и били прутьями, а то и высекали плетью прилюдно, чтоб другим становилось неповадно. Старшие не торопились помогать младшим, многим мешал языковой барьер. Едва успеваешь продрать глаза от бьющей о дно кастрюли скалки и рвущегося следом крика, как вокруг уже мельтешат и шуршат, заправляя постели, влезают в рваные одежды и подтягиваются к умывальникам, ползут в столовые за скромным завтраком. Дальше земельные мытарства, одну группу везут на виноградники, другую к цитрусовым посадкам. В первую половину года одни работы, во вторую - другие, от обработки почвы до ухода за садами, от посевных до сбора урожая. Хорошо, если попадаешь туда, где побольше сильных мужчин, какая-никакая подмога. Куда чаще бывает так, что трудишься, как проклятый, не разгибаясь, царапаясь, или же таскаешь ящики, надрывая пупок. Иногда перепадало и вкусненького, но чтобы не получить по хребту, смотреть нужно в оба: настороже всегда прохаживался важный «пастух», хлеставший по спинам при каждом удобном случае. Не дай бог, косо на него взглянешь или попробуешь заболтаться с напарником - быть беде. Кормили, конечно, отвратно, объедками, чёрствыми лепёшками, сырыми овощами и теми фруктами, что не годились для производства. Мясо только по праздникам, и урвать хоть кусочек - счастье до слёз. Тэхён никогда не рисковал, но и покладистостью не отличался, учился юлить, глаз у него намётанный, чутьё закалённое. Иной раз он засматривался бегущими по босым ногам насекомыми или оборачивался назад, смело выпрямляясь и с вызовом поглядывая на пастуха, щёлкающего розгой. А вдалеке иной раз виднелись их захудалые бараки, в одном взрослые, в другом - дети. Ночами там душно и холодно одновременно, но прежде, чем поймёшь - уже сто потов сойдёт и замёрзнет. Одеял нет, а джутовыми мешками укрывались некие избранные старшие, у каких правды не добьёшься, а шишек и тумаков - запросто. Самые маленькие часто болели, некоторые, каких Тэхён привык примечать на поле, не появляются каких-то два-три дня, и уже понятно, куда их вывезли. В километре отсюда, за складами - разбито кладбище, туда Тэхён иногда бегает, чтобы посчитать, сколько их ушло. На некоторых могилах он оставлял цветы или венки, просил Деву Марию присмотреть за тамошними душами. Ночами он засыпал муторно, вспоминал лицо матери, мечтал увидеть снова. Когда ему исполнилось три-четыре года, мама целовала его в лоб и водила на площадку к другим детям, как будто близнецам. Жили они в какой-то крохотной квартирке на крыше, жили бедно - недоедали, мама подолгу задерживалась на работе, а за Тэхёном приглядывала одним глазом полуслепая бабка-соседка. Однажды к ним нагрянули какие-то люди, схватили в охапку и повезли. Перелёт был долгий-долгий, Тэхён только и помнил горячую материнскую грудь и крепкий обхват рук, её горьковатый запах. Потом они очутились в средиземноморской сказке, мама преобразилась, надела роскошное платье, пару месяцев баловала сына экзотичной едой и долгими прогулками (всегда в компании каких-то мужчин). Позже она отдала его на воспитание в странный дом на окраине и исчезла, словно бы растворившись. Несколько лет Тэхён иногда слышал родную речь, быстро научился читать, считать и даже неплохо писал, ему повезло быть в группе иностранцев, но все книжки наводнял итальянский, разговоры велись на нём. Когда ему стукнуло восемь, приют обнесли, сожгли, а рабочую силу разобрали или вытурили за пределы страны. Тэхён же скрылся, но очутился на улице, где воровать, обманывать и давить на жалость приходилось учиться на ходу, а ещё - быть очень быстрым, сильным и выносливым, чтобы не успевали отдубасить или сдать полиции. В роли попрошайки и воришки, грязнулей и щенком, он проскитался около года, а после решился на серьёзный грабёж. Как-то на рыбном рынке прохаживался важный дядька, такой чистенький и изящный, что сразу стало понятно: денег у него в карманах куры не клюют. Очарованный затеей, Тэхён набрался смелости проследить за ним и теми, кто шёл следом. До самого вечера он перебегал из укрытия в укрытие, не теряя цели из виду. Дядька засел в забегаловке - разливал пиво и кромсал свежую закуску, попутно вёл беседу с хозяином, опасливо затесавшимся в уголок. Тэхён сообразил, что действовать нужно сию минуту, не упускать момент. Выбравшись из-за ящиков торговца вином, Тэхён перебежал дорогу и зашёл к зданию с задней стороны. Окон в таких заведениях нет - одни сквозные проёмы - перегнуться и выхватить торчащий из кармана кошель, как нечего делать. Так как всем сподобилось сесть на одну скамью, маленького мальчика за широкими спинами заметить смог бы разве что паук, свисавший на паутинке с потолка. Набрав воздуху в грудь, Тэхён, как и планировал, перекинулся через подоконник и протянул руку. До ребра бумажника не доставало всего пары миллиметров. Поднатужившись, воришка опёрся на другую руку и зацепился ступнями, уже схватил добычу и было подался назад, как раздался злющий собачий лай. Тэхён не учёл, что в конуре всё это время спал пёс. Мурашки прокатились троекратные, кампании грозил провал, и тело отказывалось слушаться. Позорно пойманный за шкирку, Тэхён висел в воздухе и болтал ногами, вырываясь и рассылая итальянские ругательства направо и налево. Дядьку, которого звали Марко Ринцивилло, он видел впервые. Красавец с примечательной треугольной бородой, он не внушал ужаса, но смотрел так, что косточки у Тэхёна всё-таки зазвенели. — Вообще-то, очень не люблю воришек, — сказал он и опустил проказника на пол, обернулся на взволнованные лица компаньонов: малой поди услышал чего-то лишнего, а здешним бродягам веры нет, какого бы возраста они ни были. Ожидание принятия некоторых мер. Марко достал пистолет, поразился тому, какой сильный и осмысленный у мальчугана взгляд, в котором ни капли страха. — Будь ты постарше, я бы разобрался с тобой сию же минуту. Но дети есть дети, им пристало шалить, — он взглянул на свою свиту и улыбнулся. — А потому, я тебя прощаю. Правда, в качестве наказания придётся тебе немного поработать, одному моему знакомому как раз не хватает рабочих рук… То, что вместо смерти Тэхёну дали шаткую альтернативу жизни, он поймёт спустя годы. «Труд облагораживает человека», - также добавил Марко. А ещё обещал, что будет не так уж и сложно. Тэхён, которого в фургончике привезли по кочкам на плантации, едва увидел объём работ - сразу же в этом разубедился. Но в отличие от других сорванцов, смекнул, что перечить нынешним старшим и пытаться толкать свои правила крайне невыгодно. Вскоре руки намертво пропахли апельсинами, а под ногтями нарисовались чёрные полоски из-за возни с землёй (в особо тяжёлые дни самых младших всё-таки отвозили помогать на соседнюю овощную базу), с тела не сходили царапины от безжалостных шипов апельсиновых чудовищ, и даже двойные хлопковые одежды (сущий кошмар в пик жары!) не спасали. Тэхён высчитал, что ему исполнилось десять, ноги и руки стали ещё длиннее, рост вытягивался, мышцы крепли, штанины болтались высоко над щиколотками. Думалось, что растёшь, как на дрожжах, и то ли ещё будет! За год работы он попривык к трудностям, и брался помогать новоприбывшим крохам, которых завозили раз в месяц вкупе с затюканными дядями и тётями. Не без гордости Тэхён чувствовал, что способен вести за собой и обладает чем-то необыкновенным, если умеет уговаривать взрослых и добиваться за переработку наград в виде миндального пирога. Полученной у кухарки выпечкой Тэхён до поры до времени ни с кем не делился. В целом, его будни составляла работа, редкий отдых, а потом и побеги через сетку до ближайшего городка, где он свободно прогуливался и играл в выдуманных героев, отказываясь прощаться с детством так запросто. Тэхён всегда точно рассчитывал время, когда можно улизнуть и когда следует вернуться, и ни разу не попадался на хулиганстве, думал он на несколько шагов вперёд. Друзей не заводил, даже если забавлялся с ребятнёй на улицах, не называл им имени и не виделся с ними подолгу. Вошёл во вкус таскать из лавки потрёпанные книжки и читать, сидя в тени балкона полуразваленного дома, а позже возвращать прочитанное на место. Тэхён забредал в те дебри, куда детям его возраста заходить не следовало, в закоулки, переполненные шлюхами и дилерами, он подслушивал и подсматривал, понял, как приторговывать информацией и кому оказаться полезным, а вырученные за достоверные слова деньги тратил преимущественно на еду. В попытке познать мир на ощупь, ему больше не на что было опираться, как на собственный опыт, некому довериться. Сходил на нет и светлый образ нянечки, что заменяла ему мать в годы пребывания в приюте, её наставления, её слова о прекрасном и добром Тэхён запомнил, но не поверил в них. В один из вечеров, вновь ловко срезая огненно-рыжий фрукт на окончании смены, Тэхён услышал разговор двух надзирателей, те перекидывались матерными речами: обещалась приехать большая проверка. Конечно, детей спрячут, вывезут на ферму в трёх километрах отсюда и как обычно, выкрутятся. В так называемый «день ревизии» Тэхён вместе с остальными был погружён в фуру. И предвкушал. Место отсидки нравилось ему космически, потому что оттуда до моря - всего пятнадцать минут бегом, а исчезнуть в тамошней суматохе удавалось проще простого. На следующий день, едва солнце склонилось к горизонту, Тэхён опрометью мчался по дорожке с холма, перепрыгивал булыжники и стирал сношенные сандалии. Уже почувствовался на коже солёный тёплый ветер, и внизу разлилось блестящее зеркало, краями пенящееся на раскалённом песке. Скоро обещались сумерки, и вечер накрывал пасмурным шёлком. И верно - кто-то из взрослых поговаривал о дожде, что пройдёт ночью. Раскинув руки и изображая самолёт, Тэхён мчался вдоль дикого пляжа, черпал руками воду, создавая брызги. Ни о чём не думал. Наконец, присел и с усердием принялся лепить замок. Создал крепость, башни, парочку из них - совсем кривых, тут же разрушил. Отерев испарину рукой, откинулся назад, чтобы отдышаться. И вскоре краем глаза заметил, что рядом чистит пёрышки розовая чайка. Грудка и голова - считай, что рассветный перламутр, невероятной красоты цвет, напоминавший и сладкий зефир, какой Тэхён ел всего раз в жизни. А чуть дальше завиднелись чужие грязные стопы. Вздрогнув, Тэхён поднял голову, боялся, что выследили. Но стопы принадлежали мальчишке примерно его возраста, возможно, из тех, кого вчера завезли, а Тэхён не успел разглядеть, так как снова путешествовал по городу. Поначалу неуверенная улыбка расползалась шире. Не просто мальчишка. А свояк. Самый, что ни на есть - кореец. Здесь, в этой богом забытой глуши, в жаркой сицилийской трясине. Тэхён вскочил, забывая отряхнуть песок. — Вот она где... Я бежал за ней, — сказал мальчик, указывая на чайку. Дурачок, ну точно же из новеньких, совсем не знал, что за птицами здесь не гоняются! Но Тэхён больше поразился тому, что понял его речь, прочувствовал буковки, ложащиеся на язык тем джемом, который он таскал некогда с рынка. Он накинулся на него, как сумасшедший, стиснул в объятиях и радостно выдохнул: — Братишка! Тебя как… — Тэхён затрясся, мучительно вспоминая родные слова. — Как зовут? — Чимин. А тебя? — Тэхён! — взявшись за руки, они закружились, улыбаясь неведомо чему и зачем. Подглядывало апельсиновое солнце, а ребята скакали по пляжу, выкрикивая имена друг друга, а потом устали, рассмеялись и сели, затихнув. Глядя на размытую дымку впереди, рук так и не отпускали, а позже говорили и не могли наговориться перед тем, как снова вернуться в цивилизованное рабство...øøø
***
Чимин выбирал и придирался, отпуская невнятных претендентов, попутно думая о чём-то другом и неминуемо раздражаясь. Сложно совмещать столько обязанностей и успевать писать бумажки, отчёты. Тэхён уважает формальности, Чимин же, несмотря на лёгкую степень распиздяйства, на полдороги ничего не бросает. Лучшая комната, обитый бархатом круглый диванчик, приспущенные шторы, опущенные веки. Босс медленно разделся и без стеснения предстал обнажённым. По-хозяйски придержав дверь, Чимин впускает набор «как обычно». Подтянутых и симпатичных представителей обоих полов. Парень азиатской внешности, девочка - европейка. И оба чертовски хорошо подходят Тэхёну, примыкают к нему, готовые развлекаться и исполнять, повиноваться, но не слишком. Чимин остаётся смотреть, прикованный магией действа, хотя ему стоило бы пойти и заняться работой. Беда, но это тоже её часть, так как в иных случаях Чимину нужно отслеживать поведение избранных и вносить коррективы. Пропуская аперитив, Тэхён встречает её с распахнутыми объятиями и сочно целует, спуская ладони по спине к ягодицам. Он не заботится, что здесь застревает Чимин. Парень же заходит сзади и покусывает Тэхёну шею, ласково гладит живот, они заигрывают друг с другом и воркуют, и Чимин гадает: кому внимания достаётся больше. Видно, что Тэхёну нравится разбавлять чистый продукт затем лишь, чтобы рассеивать больные фантазии. Но он болен всецело, и ставки не сработают. Насытившись, леди опускается на колени и приступает к минету, берёт за щёку и играет пальчиками, пока над ней щедро обмениваются слюной. Сложив руки на груди, Чимин скривил рот. В глотку берёт недостаточно глубоко и с перерывами, ещё совсем юная, куплена в Сиракузах пару недель назад. Чимину кажется, что зарабатывать у него куда лучше, чем пострадать от преследовавших кредиторов. Клубок возбуждённых тел переползает на ложе, где Тэхён устраивается на подушках и ждёт, пока две шлюхи поочередно угостятся членом, его губы вытягиваются в довольной улыбке, ладони примирительно укладываются на макушки. А парень талантлив, в отличие от девчонки, успел прокачать технику. Звук рабочих ртов, мокрые изгибы зазывающих поясниц. Задушив вздох, Чимин несколько минут смотрел на виднеющуюся из окна полосу света, а вернулся уже к стонам. Поставив девушку на четвереньки, Тэхён долбит её в зад, отдав партнёру привилегию наслаждаться орально. Двигаются почти синхронно. Чимин залипает на его теле, профиле и вздувшихся на руках венах. И... на неожиданно появившейся на шее жертвы натяжке брючного ремня, который Тэхён набросил и тянет особенно мощно, когда вставляет по основание. В груди поселилось волнение. Чимин не контролирует каждый его шаг и шабаш, но переживает, как бы не зашло далеко на фоне резко сменяющихся событий, связанных с домом. Через десять минут они, словно натёртые маслом, соединяются теснее, завязываются руками и ногами, раздирают две дырки. А пока так, Тэхён целуется с парнем, жадно и мокро. Тело между ними вроде бы лишнее, а вроде бы… Женская утончённость, завышенные восторги и сладости добавляют немного мягкости, и Чимину спокойнее. Но ненадолго. Внезапно - вскрик. Чимин отслонился от стены и увидел, что после затяжного поцелуя губы его проститута разодраны в кровь. Нижняя натурально прокушена. Он испуганно смотрит на притихшего владельца. Чимин может только послать понимающий кивок. Новенькие всегда в ужасе от этих замашек, жалуются, трепещут. Должно быть, ему очень больно, если поплыли слёзы. Чимин же отчего-то почувствовал облегчение. Тэхён облизывает кровь, рычит девице на ухо и заправляет быстрее, стягивает ремень так, что в глазах её лопаются капилляры, и багровеет лицо. Излившись со стоном, он отпускает их обоих, леденея мгновенно. Чимин жестом напоминает уходящим про душ и гигиену, а парню успевает нашептать, чем залечить рану. Заканчивалось и похлеще, у Тэхёна попросту не нашлось настроения. Сосредоточенный и серьёзный, босс смотрит в потолок, и Чимин садится на край, небрежно накинув на причинное место простынь. Им не нужно ничего обсуждать. Звонит телефон. — Ответь, — вяло говорит Тэхён. Покопавшись в сумке, Чимин взял трубку и с каменным лицом выслушал несколько фраз, довёл до сведения. — Это святой отец. Говорит, нужно встретиться. — Спроси, где ему удобно. До Чимина доходит, что это сраное издевательство, и ухмыляющегося Тэхёна действительно забавляет бестолковая неприязнь. Тем не менее, о встрече Чимин договорился и демонстративно отвесил поклон. Награждён же был после принятого боссом душа. — Я поеду к Юнги один, а ты занимайся тем, о чём мы говорили, — застегнув запонки, говорит Тэхён. — Задействуй Гаспара, он как раз бездельничает. Очевидно, Чимин не становится невидимым: перед тем как уйти Тэхён обнимает его и благодарит за присутствие, тише добавляя змеиную остроту, как будто Чимину следует её вызубрить: — Я бы с удовольствием задушил эту сучку. Все женщины собирательно напоминают ему мать. И виноватых уже не отследить. — Покайся, засранец, — улыбается Чимин и целует его в щёку. Подмигнув, Тэхён ущипнул его за зад. Они никогда не могли понять, что такое дистанция.