***
Так она и думала: не свидание. Не тот формат, декорации и атмосфера. Облачённый в сутану, Юнги пригласил её в кофейню с замечательным разнообразием пирожных, на запястье у него намотаны новенькие чётки, а в глазах привычная монотонная скука. Им не хватало заунывной музыки на фоне, но как по заказу - включили и её, что-то из разряда стареньких плакучих романсов. — Собственно, зачем мы здесь? — устав молча пить кофе, вопросила Эсперанса. Но её меньше, чем обычно, она очень устала и напряжена. С момента убийства Хосоку пришлось о многом подумать, выпить достаточное количество таблеток, любезно предоставленных Чимином, параллельно оккупировавшим бар. Отходили каждый по-своему. Хосок чертовски плохо спал последние несколько ночей, потом переволновался из-за Чимина с Тэхёном, что вкупе пришлось замазывать лучшими тональными средствами, да и то - не было уверенности, что помогло. В те минуты, когда заснуть удавалось покрепче, снились покойники. Бронзовый загар на коже посетили мурашки. — Я подумал, что тебе не помешает подышать свежим воздухом, — спокойно сказал Юнги, намекая на то, что с момента треволнений Хосок законсервировался в квартире. — Скажи честно: страшно? — Можно подумать, я жестяная бесчувственная банка, — обиделась Эсперанса и сделала милую гримаску. — Конечно же. Юнги протянул руку и взял её тоненькую ладошку в свою. Она вспыхнула и невольно отвела взгляд. Какая мужественная рука, какие цепкие пальцы! Такими руками душат с пристрастием или спасают за мгновение до гибели. В хладнокровии Юнги, однако, проступала и заинтересованность, как бы успешно ни пытался он её спрятать. Вдруг он вывернул руку так, чтобы сплести пальцы, едва это случилось - Эсперанса болезненно ахнула и отстранилась. — Что? — недоумевал падре. — Такое чувство, что ты с меня шкуру снимаешь. — Мой отец это любил… — таинственно припомнил Юнги, наблюдая, как забавно вытянулось от удивления личико напротив. — Чучела делал, имею в виду. Хочешь немного послушать о моей семье? Эсперанса оробела. Казалось, она приоткрывает кладовую несметных сокровищ. И её неминуемо ослепит. — Давай в другой раз, — вежливо отказав, она подмигнула и, поблагодарив за угощение, собралась уйти. — Тебя проводить? — Юнги показался недовольным. Он не чувствовал, что может заполучить её внимание целиком, и это немного, самую малость, раздражает. — Хотя бы до аллеи? — Не утруждайся, я сама. Спасибо ещё раз, дорогой, — улыбнувшись, Эсперанса сделала крутой поворот и, являя свету восхитительную походку, сногсшибательно удалилась. Сердце у неё колотилось так же быстро, как и у него. Иной раз они забывали, как жарко состоялось их знакомство. Тот поцелуй кружил голову, он ударил стрелой по телу, но проткнул душу. Юнги не заметил, как порвал сжатую в пальцах салфетку. Приблизительно та же волна агонии накрывает, когда выслеживаешь на охоте жертву или выжидаешь появления врага, сидя в окопе. То доступная, то непостижимая, Эсперанса-Хосок невольно вызывала двойственное желание изловить её сущность и выпустить все соки или же замкнуть в объятия. Хотя у Юнги всегда были проблемы с обнаружением пределов нежности, он не поддавался соблазну измерить её глубины. В юности, когда он гладил молоденьких девочек, он ценил их ухоженность и аппетитные фигурки, но совершенно не интересовался внутренним содержанием. В нынешнем потоке лавы он может свариться. В кои-то веки мысль о смерти кажется синонимом надежды на новую жизнь.***
Будни протекали в некоей вязкости, когда затягивались и диалоги, и образ действий, а сутки тянулись невыносимо долго, привнося вопросы вместо ответов, переохлаждение конечностей ночами или наоборот - сырость. Тэхён много курил, тратя на сон пару-тройку часов. Его терзала совесть. Самонадеянный выезд в Палермо подверг Чимина опасности, привёл к потере Карлоса. И даже теперь он не в состоянии просто прийти к Чимину и утешить, наверняка зная, как тяжело ему даются потрясения. В одну и ту же ночь они стояли у разных окон, вдыхая пересоленное море, не то чтобы сожалея, но остро чувствуя одиночество, разное по степени. Если бы у Чимина не было верной «подружки», он бы окончательно увяз в спиртном. Но Эсперанса закрыла бар, спрятала ключ и убедила Чимина взять себя в руки немедленно. В конце концов, их лига на плаву и в состоянии вернуть бразды правления. Чимин поверил, но успокоился относительно и на словах. Лишь единожды вечером, когда Эсперанса заночевала в борделе, нагрянул Тэхён, немного возбуждённый, с расширенными от наркоты зрачками. Чимин безропотно проводил его в гостиную. Они не проронили ни слова: Тэхён без малейшей осторожности привлек Чимина к себе и обнял, потянувшись к губам, прижался, распробовал ещё и ещё, но те пребывали в покое, дрогнули. И Чимин сделал что-то совсем противоестественное. Он отвернулся, отпираясь от него, пряча глаза под чёлкой. От Тэхёна пышно разило мускусом, около часа назад Эсперанса шепнула по телефону, что к ним пожаловал босс и выбрал себе двоих парней. Осознание того, что он только что трахался вызывало у Чимина вполовину - сходное животное желание, но после и ревность, помноженную на отвращение. Если бы только он не танцевал с ним тогда, Чимин прямо сейчас мог бы раздвинуть ноги, воспользоваться буфером чувства вины, сыграть ва-банк. Ему трудно передать, как это больно - быть слепком прошлого, важность которого определяется статусом «жив», параметром «тело». Чимин потерял бы самоуважение, отдаваясь разгорячённому и не соображающему Тэхёну. Но тот и не набрасывался, даже имея все шансы взять своё излюбленным способом. Уяснив, что ловить нечего, Тэхён отошёл, по-видимому, перебарывая порыв причинить вред. Он рассчитывал на его поддержку, а в итоге получил неожиданный отпор. В качестве прощального жеста Тэхён нечаянно задел дорогую вазу. Куда бы он ни пришёл, обязательно что-нибудь разрушает. И не всегда для того, чтобы отстроить новое. Чимин на секунду увидел в нём надломленного мальчика, вышедшего из подвала; мальчика, который всё ещё боится темноты. Призывать на помощь Марко Тэхён всё-таки передумал, пусть и порывался пару раз набрать ему и попросить притащить свой болеющий зад обратно. — И что, вернёшь ему трон, как игрушку, которая не понравилась? — пребывавший в гостях Юнги стоял спиной, пальцем водя по корешкам книг в стеллаже. — А почему нет? Коньки он ещё не отбросил. — Оставь это ребячество. К тому же, я знаю, что ты его уважаешь. Без весомых причин Марко бы не отошёл от дел. — Ставлю на то, что он догадывался о грядущей облаве, — бессильно вздохнул Тэхён. — Что ж, — Юнги повернулся, скрестив руки на груди, — тогда давай оценим его умение предвидеть неприятности. И не будем обращаться, покуда можем разрулить проблемы сами. Ты знаешь, я на твоей стороне. — Если меня скинут, настанет повсеместный пиздец, — посетовал Тэхён. — Вряд ли. Катанию никто взять не решится, увидишь. Это просто прессинг, давление. А такое ты переживёшь. В кабинет пожаловал Чимин. Они с Юнги обменялись короткими кивками. Прежней вражды уже не наблюдалось. Юнги обратил внимание на то, как между ним и боссом промелькнул неуловимый прежде призрак субординации. — Босс, есть новости. — Слушаю. Дав предварительную обрисовку ситуации, чтобы было понятно и Юнги, Чимин вернулся к текущим событиям. — Та группировка Каморры, где значился Эмилио - существует, но они поредели и немного… опустились, что ли. В основном нанимаются на сопровождение контрабанды, в серьёзные перепалки не лезут, — Чимин размял шею и сел, закинув ногу на ногу. — Мой человек поговорил с главным. Эмилио они давно в своих рядах не видели, но чтоб тот хоть раз подумал поддержать Стидду - и речи быть не могло. Из-за брата. — Выходит, этот каморровский говнюк знает то, чего не знаем мы. Занятно, — Тэхён взглянул на Юнги. — Вроде того. Эмилио с Армандо несмотря ни на что ладили. Мне передали также, что они вели переписку, и я запросил корреспонденцию из тюрьмы, почитал кое-что и выяснил, что в последние годы Армандо порывался выйти из организации, но как можно аккуратнее, потому как согласно их «кодексу», как и нашему, сделать это живым невозможно. Короче, единственным путём было - наебать всех. — Армандо с самого начала играл за другую команду?… — подивился Юнги. — Ничего себе. За что боролся, на то и напоролся. — Именно так, — согласился Чимин. — Но фактических подтверждений его смерти у нас нет. А слова представителя Стидды, которого ты пытал, я бы на веру не брал. Ясен красен - они замывали его принадлежность к своим рядам. На Тэхёна словно снизошло озарение, переходящее в тупую ярость. Размешанные прежде краски, небрежно ложившиеся на полотно, наконец-то взыграли абстракцией, где угадывался смысл. — Что получается? То сообщение было адресовано ему, Армандо? Этот ублюдок и по сей день живёт припеваючи. — А вас не смущает, что человек, напичкавший нутро Эмилио динамитом, не позаботился избавиться от ноутбука?... — Юнги поочерёдно посмотрел на взбудораженные лица собеседников. — Скорее всего, как брат Армандо, а то и по его наводке, он временно вошёл в доверие организации. Опустим, что они его попросту использовали и мечтали закопать, особенно после того, как он слажал с ядом, — Тэхён поднялся, чтобы пройтись вдоль окон, — поэтому я уверен, что пожить ему дали лишь в определённых целях. — Иными словами, Эмилио выполнял задание, напрямую способное разоблачить брата, — подхватил Чимин. — В последний момент он хотел предупредить его и не успел. — Тогда всё проще простого, если отходить от шифровок сообщения, — заключил Юнги. — Не мудрствуя лукаво, через Эмилио они искали Армандо. Всего-навсего. Похоже, этот малый много знает. — Нам нужно добраться до него раньше, чем они, — заволновался Тэхён. — Чимин, что насчёт Монтелепре… ? Тот покопался в телефоне и показал фотографию мрачного здания из нескольких корпусов. — Заброшенная школа-пансион на отшибе, обросла легендами о призраках, демонах и прочей мути, народ туда не суётся. Думаю, что это самое удобное место для встреч, да и по сокращению из письма - подходит. Те минуты, что Тэхёну предоставили для принятия решения, Юнги и Чимин нервничали, наперёд предполагая, что огласке подлежит сухой и бескомпромиссный вывод: — Нужно съездить туда. — Вот уж нихуя! — возразил Чимин, перепугавшись. — Снова переться в самое логово этой змеи подколодной, ты с ума сошёл?! — Я поеду с Юнги. Всё будет хорошо. Святой отец оценил избранность кандидатуры благодарным полупоклоном. Если Тэхён хочет что-то проверить: он сделает это, возмущайся или нет. — На этот раз никакой показухи, — Тэхён подошёл к Чимину и мягко обхватил за плечи, усыпляя доверительным тоном, — мы сработаем осторожно, вот увидишь. Туда-назад. Мне просто нужно понимать, с кем я имею дело. И, Чимин, ни одна пылинка в Катании не должна узнать, что меня нет на месте. Так как Гаспара я отправил отдохнуть, остальную прислугу попросишь не беспокоить. Создай легенду, что у меня упадок сил, если что… Мы поедем ночью и вернёмся завтра же. Смотря ему в глаза, Чимин задрожал. — Господи, ты рехнулся! Что ты надеешься там найти? — Зацепки, следы. Я уверен, что там есть что-то. И Луиджи явно не хочет, чтобы мы туда совались, поэтому и может разыгрывать этот спектакль. — А если наоборот и вас поджидают?... — Чимин схватился за его запястья. — Это вряд ли, — покачал головой Тэхён. — Им без надобности раскрываться раньше времени. — Оружие возьмём у тебя, пары пушек хватит, — Юнги коснулся его руки, настроенный совершать подвиги. — Выедем, как только стемнеет. Какую машину загрузить?... Протест Чимина выглядел со стороны полной неподвижностью. Он чувствовал себя ребёнком, которого обступили сильные взрослые, которым виднее, как лучше. Ему просто советуют посидеть тихо и дождаться развязки. Такое уже было. Чимин умолял его не делать глупостей. — Если с тобой что-нибудь случится… — Не нагоняй страху. Падре не даст меня в обиду. Усмехнувшись, тот козырнул Чимину. — Чёрт бы вас побрал, придурки, — бессильно выдохнул тот, надеясь не чокнуться в ближайшие сутки. — Хосоку тоже ничего не говорить? Юнги напрягся. Тэхён пожал плечами. — Лучше не надо, — посоветовал он. — Как получится. И к ночи, проводив отчаянных двоих, Чимин в полном трансе вернулся в этот же кабинет, с ногами забравшись в кресло, часто дышал, вдыхая парфюм Тэхёна. Он не мог заснуть и думать ни о чём не хотел. Но сколько раз в его воображении уехавшая машина исчезала в бездну - не сосчитать. Разбудили Чимина назойливые звонки сотового. Звонили с правительства, делали запросы. Пришлось отключить звук. Сегодня здесь не будет никакого шума. Зеленоглазый высокий шатен прошёл по подъездной дорожке к дому, причесал пятернёй густую шевелюру и поправил лацканы пиджака. После смерти отца он впервые сменил тёмные тона на светлые, чёрную рубашку на бежевую. …Чимин завтракал, насильно запихнул в себя еды, чтобы не свалиться с ног. Тэхён с Юнги отключили телефоны и бросили в спальне. Справляйся, как хочешь. — Бон аппетит, Чимин! Подняв рассеянный взгляд, он приоткрыл рот. — Леон? Привет… Спасибо. — Я не помешаю? — Располагайся, — кивнул Чимин. Он присел, и служанка тут же засуетилась над ещё одной порцией завтрака. — Нет-нет, на меня можете не готовить! Чашечку эспрессо - и хватит. Леон миролюбиво улыбнулся, и Чимину стало спокойнее. Сколько он его знает, тот никогда не дал повода в себе усомниться. На пару лет старше, он добропорядочный, обходительный и надёжный. — А хозяин где? Сердце Чимина заплясало. — Он неважно себя чувствует сегодня. — Вот как? — мужчина охотно кивнул и опечалился. — Понимаю. Сейчас у нас не всё слава богу. Ну, не будем его беспокоить тогда. Я, в общем-то, не по срочному делу, хотел проведать просто. Мы по телефону, кроме работы мало о чём говорим. Как ты тут? Обрадовавшись, что они съезжают с темы обсуждения Тэхёна, Чимин нараспев рассказал о себе, прибавляя голосу оптимизма. Он рассчитывал, что у Леона хватит ума не задавать лишних вопросов. В принципе, от него не было никаких секретов, кроме того, что народился со вчерашнего вечера. Они познакомились примерно три года назад, когда Леон вернулся из Рима, где учился и успешно работал до призыва отцом на родину. Манрике, верой и правдой служившие Ринцивилло, внушали только доверие. К тому же, Леон всегда с особенным теплом относился к Чимину. — Что там ещё поговаривают в комитете? — спросил он, когда они вышли на балкон, чтобы допить кофе. Он едва доставал Леону до плеча. — Вообще, мнения разделились, — он облокотился о перила, чтобы не доставлять Чимину неудобств. — Некоторые из поддержки прекрасно понимают, что у Тэхёна власть и авторитет, но даже они боятся, что у него могут быть связи с неизвестной религиозной организацией. Иностранец, мутное прошлое... Сам понимаешь. Это опасные толки и предположения не в нашу пользу. Да и каждый норовит прибавить слухов. Как говорит Тэхён: «Мир пиздаболами полнится». Тяжело вздохнув, Чимин продолжал осматривать сад, думая о Тэхёне, о том, что им предстоит. Когда он повернул голову, то наткнулся на тёплый взгляд, изучающий его безотрывно. Лёгким прикосновением пальца Леон отёр крошки тоста с уголка его губ. Стушевавшись, Чимин отодвинулся. Сквозь однозначно положительное в этой дружбе проглядывало то, чему он не хотел давать начала и даже пробовать вдумываться. — Надеюсь, он знает, что делает, — посерьёзнев сказал Леон, глядя вдаль, словно мог отсюда разглядеть далёкую точку, где был босс. — Конечно же, — оставалось ответить Чимину. Здорово, когда понимание не требует истолкований. Никакое образование и прочие блага, как удалось понять Леону, не давали человеку почвы под ногами и иммунитета перед простыми понятиями счастья и несчастья. Они все одинаково уязвимы: нищий на той изнанке старого света, и богатый - здесь. И имеют одинаковый набор чувств и ощущений, вероятность провала и шанс успеха. Но не всем удаётся это понять. — Если вдруг что - напиши мне, но не звони, — предупредил он. — Я не уверен, что телефон не прослушивается. — Ты возвращаешься в Палермо? Штаб Комитета именно там. — Побуду дома ещё пару дней, наверное. До собрания мне всё-таки хотелось бы поговорить с Тэхёном. Чимин выразительно взглянул, давая понять, что намёк уловил. Написать, когда Тэхён вернётся. — И вот ещё что, неимоверно важное, — Леон вдруг притянул его к себе, увлекая в медвежьи объятия. — Что ты вытворяешь? — пробубнил Чимин, задрав голову и глядя в зелёные глаза. Его ожидала гримаса, из-за которой он наконец рассмеялся. — Вот. Так-то лучше. Когда они вернулись в столовую, там сидела Эсперанса, осмотревшая их с подозрительным прищуром, она цокнула язычком и кокетливо представилась. Чимину пришлось их познакомить, после чего Леон откланялся, ссылаясь на срочные дела. — О-го-го, — промурлыкала Эсперанса, провожая образец модельного совершенства. — Да ты посмотри, какие тут мужчины… Ты что это, шашни с ним крутишь, деточка? Чимину стоило немалых трудов внести ясность. Однако, перебив его на полдороги, Эсперанса спросила о том, что сразу сделало акцент на внезапном визите: — Не знаешь, где Юнги? И большие пытливые глаза уставились на Чимина с ноткой укора.***
Пансион в ночи выглядел жутко, полуживым замершим чудищем, готовым раскрыть пасть одной из входных дверей, слетевшей с петель. Выбитые или целые стёкла угрожающе поблёскивали в лунном свете, а кирпичная кладка на затенённых участках точно шевелила трещинами. Три трехэтажных корпуса, расположенных неполным квадратом, соединены общими коридорами. — Не зря сюда люди не суются, — Тэхён повернулся и взял пистолет, протягиваемый Юнги. Они постояли и покурили, прислушиваясь к цикадному оркестру. Никаких сторонних звуков, что радует. Звуков человеческих. — Крестик взял? — усмехнулся Тэхён. — Как и баклажку святой воды, — с иронией добавил Юнги. Помимо кольта при нём «беретта». — А если нечисти не обнаружится, то зря я серебряные пули прихватил. Сбив смешок вместе с окурком, Тэхён шагнул вперёд. Поправив пояс с подсумками для обойм и прикрыв его плащом, Юнги размял шею и пошёл следом. Освещая путь фонариками, они вошли в здание. За порогом ожидала разруха, следствие распада материи, отслоившаяся краска, местами рухнувшие перекрытия и дыры вентиляционных шахт. Широкий коридор по обе стороны уходил в непроглядную тьму, от необитаемости которой на руках поднимались волоски. На полу огрызки газет, игрушек, завалы книг и прочий строительный мусор. — Слушай, на осмотр всех зданий у нас уйдёт хуева туча времени, — тихо сказал Юнги. — Знаю. У них явно должно быть какое-то определённое место… Они прошли вправо, минуя брошенные классные комнаты с оставленными навсегда партами и стульями, перекосившимися картами и досками, замшелыми пособиями, почерневшими раковинами. Судя по всему, это учебный комплекс. Прогуливаться тут ночью Юнги бы не советовал никому, хоть сколько-то соображающему головой. Пустота при дневном свете не обрастает иллюзиями, не давит. Но когда не видно ни зги, всякий предмет норовит обрести живые очертания, а то и наброситься, чтобы отхватить кусок мясца. В пределах каменной махины только и слышно эхо шагов. У лестницы Юнги поводил кружком света вверх по стене и резко опустил ниже. Там, где поблёскивала паутинка, красовалась чёрная стрелка, указывающая вниз. Они с Тэхёном переглянулись и одновременно подумали об одном и том же. Хорошая метка для наркодилеров и местных ушлых. Проход в подвал, примечательно задвинутый фанерой, расчистили на раз-два. Чем ниже они спускались, тем сильнее тянуло гнилью, сыростью, застоявшимся канализационным стоком. Вдруг Тэхён остановился, шлёпнув ладонью по стене, пошатнулся. — Что?... — Юнги поддержал его. — Слушай, если плохо, давай наверх. Я один справлюсь. — Нет-нет. Нормально всё. — Точно? — Юнги прихватил его за подбородок, поводил рукой перед глазами, тот отреагировал. — Просто у меня аллергия на такие помещения. Быстро проходит. — Как же, аллергия, — падре не стал отмечать вслух, что у Тэхёна взмокли виски, и на шее заметно колотился пульс. Через несколько метров лестница кончилась, и они пошлёпали по мелководью грунтовых вод. По обеим обшарпанным стенам потянулись широкие красные полосы, служившие ориентиром. Юнги мазнул контур одной и растёр ощущение меж пальцев. — Краска. И не слишком давнишняя. Тут же Тэхён поймал на мизинец застрявший у водостока предмет, поднёс к фонарику. Детская сандалия. — Твою мать… — он поморщился и отбросил находку. Насторожившись, Юнги понадеялся, что это всего лишь чья-то забытая вещица, коих тут наберётся немало. Всепоглощающая темнота подпустила холодок под одежды. Слышны перебежки крыс, впереди покачивались отмершие лианы проводов и кабелей. Не лучшее место, как для встреч, так и для подготовленной западни. Площадка стала выше, и вода исчезла из-под подошв. Встав перед зияющим проходом в большое помещение, они замешкались, крепко держась за оружие. Юнги пригнулся и по-солдатски махнул вовнутрь, оценил обстановку: ни признака жизни, махнул Тэхёну и осмотрел залу. Тут и там выделялись огарки красных свечей. — Господи Иисусе... — выдохнул Юнги, наткнувшись на центральный экспонат, прикрыл рукавом нос, затем судорожно начал молиться за упокой. Когда же зашёл Тэхён, потворствующая вымершему страху тошнота подступила к самой глотке, дыхание давалось тяжело. На очищенном от мусора бетонном полу той же красной краской нарисована пентаграмма, вокруг ещё какие-то безумные надписи, а впереди, куда смотрел Юнги, висело раскоряченное зеленовато-чёрное тело, лежавшее в незримой колыбели, подцепленной на крюки. Чуть поржавевший металл проколол запястья, щиколотки, сгибы локтей, крупными звеньями - грудину и живот. Словно кто-нибудь уронил с потолка марионетку, и та ненароком сломала шею. Тощее и изувеченное тело подростка, чьи ввалившиеся, раскрытые в безнадёжной мольбе глаза вперились в наблюдателей, начало смердеть. И Тэхён, и Юнги застыли на одеревенелых ногах. Стрелять им не в кого. Воздух насыщенно прелый, раздирающий глотку эфиром разложения. Пока Юнги насилу рассматривал среди гор мусора ошмётки одежд и презервативы, шприцы и окурки, Тэхён подошёл к мёртвому и опустил его веки. Правую руку вынужден прижать левой к телу, она начала колотиться, как сигнальная петарда. Он не знал зачем, но присел на корточки и высветил фонариком косточки позвоночника, следом явно прочувствовав омертвение тканей, выстилающий полость рта омерзительный горький привкус. — Эта штуковина, — тем временем Юнги всматривался в гипсовую статуэтку, валявшуюся на полу, — похожа на Баала, я как-то читал в истории Вавилона… Они совершенно точно сектанты, пришибленные, конченые отморозки. — Юнги… — подозвал Тэхён, потом чуть громче, скомканным и осевшим голосом, прикрываясь от трупного запаха. — Подойди. Взгляни сюда. Он присел с ним рядом и поднял взгляд. Чуть ниже правой лопатки, измазанной в грязи, значился шрам в форме подковы. Юнги медленно поднялся, отступил на пару шагов назад, точно стремясь раствориться в воздухе. Ему ли не знать, что точно такой же шрам у Тэхёна. Последнему следовало помочь подняться. — Оставим так? — Юнги кивнул на тело не глядя. — Если кто-нибудь узнает, — процедил сквозь зубы Тэхён, — они свяжут это со мной быстрее, чем мы успеем моргнуть. Я не знаю, что они делают и зачем, что за ритуалы совершают, но другим это видеть нельзя. И этот мальчик не должен... — Тэхён осёкся. Кивнув, Юнги быстро нашёл выход. Сорвав, тело замотали в здешнее тряпьё и простыни, вынесли на поверхность, слили немного бензина из машины и сожгли на заднем дворе. Плотное марево поднималось выше, жгло глаза, искры взрывались на фоне чёрного неба. Тэхён знал, что пришлось пережить этому несчастному юноше, и его пробирала дрожь, озноб, берущий начало из самого нутра, из-под песочной клетки каждой кости. Он не был первым и последним? Он тот, кого ожидала эта участь и тот, кто сумел её избежать. Предположительно, Тэхён мог кончить так же, если бы не Чонгук. Если бы не Чонгук... В отличие от священника, замершего с последней молитвой на устах, он до крови прикусил губу и, ощутив нужду в таблетках, отправился в машину, выпил больше положенного, но успокоение ощутимо притупленное. На пути в Катанию машину вёл Юнги. Потрясённые, за все три часа они так ни разу и не заговорили, остановились в мотеле на въезде, смыли с себя подвальные останки и, прогнав оторопь водкой, легли в одну постель.***
Да, как и обещали, они вернулись в течение одних суток, после обеда. Чимин обрадовался сиюминутно. При первом взгляде на Тэхёна, сердце его забилось в страшной тревоге, лодыжки скрутило. Он мог поклясться, что начинал видеть густую бесформенную тень, бредшую прежде по берегу, ту самую, что насиловала и себя, и его. Время, точно сделав пару витков по спирали, снова вошло в одно русло, возвращая их назад и заодно набрасывая петли на шеи. Как и обещал, Чимин написал Леону. Хосок замечал некие мучительные перемены в Юнги. Позже четверо сидели под навесом у бассейна и переводили потухшие взгляды, к поднесенным десертам не притрагивались. Казалось, Тэхён и Юнги с трудом сдерживаются, чтобы не сорвать с себя шкуры и не броситься в костёр. Поэтому относительно мирную беседу поддерживали Чимин с Хосоком, от которого не удалось ничего утаить. Выпав из реалий, Тэхён напряжённо размышлял. Он опасался втягивать в это Чимина, хотя и знал, что сокрытие тайны - в ущерб. — Леон обещал заехать, — как бы невзначай сообщил Чимин и погладил по руке. Тэхён очнулся, услышав глухой стон: он сильно сжал его запястную косточку. Чимин стерпел боль. — Я пойду, — Юнги встал из-за стола. — Оставайся здесь, — второпях предложил Тэхён. — И вообще. Будет гораздо безопаснее, если мы будем жить в одном доме. — По-моему, ты перегибаешь палку, это уже паранойя, — заметила Эсперанса. — Согласен, — поддержал падре. — Как раз в нашем случае безопаснее находиться в разных местах, — он почти озорно подмигнул танцовщице. — Кстати, красотка, не желаешь прогуляться? Чимин и Тэхён остались наедине. Голубая вода бассейна впитывала тепло, просачивающееся из-под хмурого облачного покрывала. Где-то вдалеке над Этной потянулась тонкая струйка дыма, Гефест ковал новый меч. Повсюду теперь виделись зловещие предзнаменования. Чимин прильнул к нему, уложив голову на плечо, захрустел по осколкам неприятным вопросом: — Что вы там нашли, Тэхён? Он в который раз нашёл смерть, выстудившую бесполезную плоть, нашёл отголосок Тэхёна, запертого в подвале, он закрыл ему веки и сжёг, запил его седативными и развеял по ветру… Однако, пошевелив пальцами ног, встряхнулся. Живой. Хотя это качество спорное. — Я не знаю, как рассказать. Поэтому подожди, пока я сам не пойму, ладно?... — Тэхён помолчал и вдруг выдавил: — Обними меня. Изумившись, Чимин медленно перебрался к нему на колени и крепко обнял, прижав его голову к своей груди и гладя руками по волосам. Прижимаясь, Тэхён ощутил долгожданную трезвость мысли, но не спокойствие.***
Как для особы, подверженной эмоциям, Эсперансе удалось выдержать рассказ Юнги на удивление стойко; она призадумалась, приоткрыла рот, чтобы что-то переспросить, но не стала. А он поделился потому, что не мог избавиться от морока увиденного кошмара. Пожалуй, благодаря ей, его собственные чувства вернулись к покою. Если не считать истории Тэхёна… — И эти люди, значит, почитают какого-то демона, при этом насилуя мальчиков? Господи, ну и ужасы… мурашки по коже. Больше я тебя просить рассказать «что-нибудь интересное» ни за что не стану. Прогулочным шагом, минув не одну улочку, они добрались до его дома. Внутри Юнги угостил гостя чаем, и они вдвоём принялись рассуждать вслух, разговорились. В конце концов, падре принёс энциклопедию и указал на изображение статуэтки и статью. — А этот Баал ни балды не страшный, похож на человека, — хмыкнув, заметила Эсперанса. — Он аналогичен Зевсу, если по уму, и почитался у древних семитов, как божество солнца, — Юнги придвинулся на стуле так близко, что их плечи соприкоснулись, и можно было почувствовать, как свежо пахнут её завитые локоны. — Ему подносили жертвоприношения, взрослых, детей, кого угодно. Во время служения также осуществлялись оргии. Вкупе всё это позже и стало поводом считать этого бога вовсе не тем, за кого он себя выдаёт, ну и плюс-минус распри семитов и иудеев на тему «чей бог лучше». Не суть. Если честно, я склонен считать, что главарь Стидды явно сумасшедший и взял это всего лишь за основу. У каждой секты найдётся связь с реальной историей, это придаёт идеологии весомость. — Отвратительно, — Эсперанса захлопнула книгу и прикрыла глаза. — Так и вижу перед собой этот кадр. — Извини, я всегда был хорошим рассказчиком. — Впредь буду носить с собой скотч, чтобы вовремя… — фыркнув, она резко повернула голову, и… Юнги бесстыже впился в её губы, притягивая за шею и талию, нуждаясь в тепле не аморфном, а принадлежащем одному человеку. Она инстинктивно подалась вперёд, запустила пальцы в его волосы, жалобно промычала в поцелуй. К щекам прилила кровь, кровь хлынула ниже, неловко двинув рукой в его колено, она промазала и попала... на эрекцию, натянутую грубую ткань сутаны. Подействовала дурманящая опиумная доза недостаточного адреналина, как панацея от мучений. Отхлынув, Эсперанса набрала воздуха в грудь. Святой отец облизнулся, сгоняя бесов со своих плеч на её, хрупкие, гладкие, перемалывая её в муку. У неё дрожали колени, в паху затвердело. Выносило от той тональности, с какой он дышит, от частоты, что излучает, какого-то блядского стреляющего насквозь взгляда. Борясь с желанием, оба стояли на краю пропасти, но кто-то шевельнулся первым, ударился о дно. Они дорвались, сплелись и целовались мокро, долго, уходя в порыве к порогу спальни, над которым висит распятие. Уронив её на кровать, он навалился сверху и задрал пышную юбку, втираясь между бёдер, стянул с плеч остатки топа, пальцы прошлись по промежности, а губы приложились к кадыку, ключицам. Эсперанса видела его кожу, оскал, обмерла, когда он провёл по накачанному оголённому торсу её ладонью. Она зажала его коленями и дождалась, пока прольётся пахучее масло, пока его пальцы окажутся внутри, а губы снова накроют, и язык вывернет пируэт за пируэтом. Он хотел её, хотел страстно, вынянчить, растопить и заморозить, а потом разломить, снова разбавить. И так бесконечно. Сделать своей. Осознал - нет смысла оттягивать. Когда жизнь только сейчас, и у них всё сыплется под ногами. Как она и хотела, он брал её подобно женщине, неторопливо, но в меру пылко, наслаждаясь осознанием, что всё это - его мужчина. Посланный ли с небес, доставшийся ли по приговору, но определённо с ним связанный. Раздвинув её ноги шире, подхватив за ягодицы, он резко вошёл, разливаясь по её телу, слипаясь кожей, сгребая в объятия, и припал к изгибу плеча. Выгибаясь, Эсперанса стонала и видела Отца, и Сына, и Святого Духа. Целиком в ней, благословляющего её пороки. С каждым ударом бёдер, она верила всё больше, чувствовала, как он силён и как хорошо выучил наизусть то, чего знать не мог. Как и сколько, в какой мере нужно им обоим. Вкалывая заточенные полукружья ногтей в его лопатки, расцарапывая спину, Эсперанса подгоняла его в ритме и норовила наставить засосов. Юнги не отставал, разгоняя истому, оттягивая за волосы, как в её самых пронзительных мечтах. Они занимались и сексом, и любовью, утешаясь запахом друг друга, голосами, обмениваясь укусами. Юнги усадил её на себя, окольцевав талию одной рукой, другой нырнув в гущу шелковистых прядей. У неё оставалась грудь, но Юнги целовал те участки, какие не обрастали искусной обманкой, словно знал, что ещё немного - и докопается, задев за больное. Всегда было странно ощущать мужское и женское, в один момент ощущая член в себе и разрывающую боль в члене собственном. На последних толчках он трахал её бешено и беспощадно. Подпрыгивая, она и могла только, что держаться за плечи, заливая комнату стонами. Задыхаясь, она чуть было не выкрикнула паршивое трёхзначное с подтекстом в ноль, а вышел просто продолжительный стон, сорвавшийся лавиной. Вжимаясь в него, она содрогнулась, мазнув губами по щеке. Увидев трогательно раскрывшийся ротик, Юнги откинул с её лба чёлку, заприметил красивый овал лица, вполне мужественный, помазал пальцем по влажным губам и провёл по линии челюсти. Измученно дыша, Эсперанса продолжила двигаться, обсасывая его суставчики и костяшки, доводя до оргазма. Падре кончал божественно, скрестив руки на её спине, задрав подбородок, хриплым басом спаивая воздух. После он тесно обнял её и затих, не веря, что нашёл искомое, позволяя целовать свои виски, отвечая на ласки. Он целовал её тело, идеальное, упругое, для него созданное. И рассказывал о том, где вырос и что видел, переплетая слова с нежностью, укутывая в простыни, возвращаясь к появляющейся улыбке, заглядывая в очарованные глаза и прикасаясь с бережной отеческой заботой. Юнги держал её за руку, воркуя до глубокой ночи. Она же умолчала о том, как трагически хочет, чтобы Юнги наконец спас Хосока, вытащил его и крестил. У неё всегда было чуть больше, чем у него, ей доставались сливки. Будто пройдя последнее причащение, Эсперанса желала умереть.