***
Чимин оказался бы намного сильнее, если бы этого не случилось. Тэхёна в нём. На каждом микроскопическом плато кожи любой микроб мог скандировать его имя. Всё хорошее когда-нибудь заканчивается. В прозаичности этой фразы сомневаться не приходится именно тогда, когда рубеж пройден, обрыв позади. Ты же лежишь плашмя на куче пылающего мусора. Чимин оказался бы намного сильнее, если бы поползновение изменить естественный ход событий не влекло за собой перманентной безнадёги. Сильнее бы стал и сам Тэхён, обретя поддержку, но не вынужденное помилование. Но нет же, Чимин с присущей ему эгоистичностью и настырностью навлёк на него ещё одну беду, принудил взять ответственность за воздушные массы, плоть. Если они оба мечтали о стерильности повторного секса, то он не удался, да и как нелепо. Сколько раз можно было забыться, предаться удовольствию, сделать так, как влекло и шептало?... Тэхёна удерживало не превалирующее влечение. Но чтобы понять это Чимину понадобилось пережить с ним сокровенный опыт, выбить из него желание, заключить никому не нужный брак, очевидно - пагубный. Чимин не запомнил чувства. Хотя чего он добивался, зная, что Тэхён встревожен, надломлен? Тэхён отдал ему больше, нежели Чимин мог принять. Не разрешилась и не иссякла многолетняя плесенная печаль. Всё испорчено, испорчено. …Он не помнил, как его вытащили, но первой его спутницей стала тошнота, затем вялость. На лице Хосока, а никого другого в незнакомой комнате не оказалось - отражалась крайняя степень беспокойства. Коротко подстриженный и в мужской одежде он смотрелся непривычно, но так же органично, как и прежде. Чимин действительно рад его видеть. — О чём ты думал, дурачок…? — он сел на край кровати и взял Чимина за руку. — Предупреждаю: я не хочу коллекционировать инфаркты, я ещё слишком молод для этого. — Прости, что доставил хлопот… — Перестань, это не хлопоты. — Что это за место? От вены вверх уходила трубка. По ней Чимина словно пытались перелить в колбу с витаминами, а не наоборот. К сожалению, этим местом оказалась больница. Чимина нашли с интоксикацией и на пороге смерти. За короткий промежуток времени он употребил огромное количество алкоголя. Рассчитывал ли он убиться или так вышло нечаянно, но жизнью он обязан двоим вовремя подоспевшим друзьям. — Слава богу, — выдохнул вошедший Юнги, поцеловал крестик. — Он воскресе. Чимин стыдливо отвёл глаза в сторону окна. Солнце садилось. Сознание всколыхнулось факелом. — Вы в курсе, да?… — он поспешно старался сесть. — Насчёт Тэхёна? С последовавшими кивками лица их помрачнели. Тэхён звонил вчера, сказал, что долетел хорошо и вкратце поведал о сути поездки. О том, что случилось с Чимином, Юнги промолчал, сославшись на то, что бедняга заработался и уснул. Дав боссу напутствие, он попросил быть осторожнее и понял его выбор. Оставлять Марко на растерзание шакалам, по меньшей мере, неправильно. Юнги чувствовал себя дико виноватым и раздосадованным, что не смог быть рядом в нужный момент. Грустил и Хосок, посчитавший, что доля его вины куда крупнее. А вместе взятое это давало в итоге отравление Чимина, спасти которого они успели чудом. Так и поверишь в промысел божий. Напала хандра. Очутились в одной упряжке. Без вожака. Две пары глаз в растерянности уставились на Юнги, который допускал, что Тэхён не планировал брать его за компанию. Здесь от него, как от посвящённого, гораздо больше пользы. Отдать бразды правления Чимину - не выйдет, да и скорее всего, задача Юнги проста и следует из давней заповеди Тэхёна: «Береги его». Береги Чимина, который готовится проебаться по полной, если продолжит в том же духе. Хосок заметил, как накалилась атмосфера, и укоризненный волчий взгляд Юнги впился в Чимина. — И всё-таки как тебя угораздило? — он злился и переживал одновременно. Но слова не подбирались, слетали с языка. Хосок нутром чуял: накипело. — Тэхён доверил тебе дом. Тэхён верит в тебя, он уехал решать взрослые вопросы, а ты запиваешь обиду в первые часы его отъезда. Чимин, что за ебаное дерьмо? — А вы где были? — тихо спросил он. — Стрелки переводишь? — вскинулся Юнги. — Родился мужиком, так будь им! Сосёшь бутылки вместо соски и считаешь, что это поможет. Никому не помогало. Никогда. Возьми себя в руки. — Ты меня не знаешь, Юнги, — процедил Чимин сквозь зубы. — Поэтому прикуси язык. От тебя нравоучения я слушать точно не хочу. Обомлев, Юнги натянул оскал поражённого до глубины души. — Засчитываю вместо благодарности. Кто я такой, чтобы учить великолепного Пак Чимина? — Юнги, перестань! — осадил его Хосок, встав между ними, перехватил разгоряченного падре. — Прошу тебя, пожалуйста. Мы все на взводе. Это нервы. Давайте признаем, что беспокоимся за Тэхёна, но и давайте не будем рвать друг друга в клочья. Вашу мать, мы же одна семья! Какого хера?! Убедительный аргумент заставил всех заткнуться и сойти с опасно повышенных тонов. Положение затруднительное. И каждый должен внести свою лепту в общее дело, а не устраивать склоки. — У меня знакомый есть, — остывший Юнги назвал лечебное учреждение. — Я не алкоголик, — отрезал Чимин и поймал жалостливый взгляд Хосока. — Как скажешь, не алкоголик, — Юнги оставил телефон на столике и попрощался. Убедившись, что они одни, Хосок вернулся к Чимину с объятиями. — Неужели я так жалко выгляжу? — Что у вас с Тэхёном стряслось? — Хосок заглянул в его слезящиеся глаза. — Полагаю то же, что и у вас с Юнги, — печально ухмыльнулся он. Они понимали, что это такое - чувство. Но дышали им абсолютно по-разному. Чимин положил голову на плечо Хосока. Нападая, он всего-навсего защищался. Поздним вечером третьи лица застали Юнги в храме и сообщили трагическое известие. Он даже не ощутил, как воск догорающей свечи спёкся с кожей. Только зачем-то переспросил о деталях. И всё равно не поверил. Ни на один хренов грамм. Подойдя к алтарю, он возвёл глаза на распятие. — Скажи мне, что он жив. Но Иисус молчал.***
Опротивевшее ощущение солёной слюны, грязного рта и песка под языком. Запах резины. Следом тяжёлое ныряние вглубь, и резко - наружу. Обострившийся приступ тошноты. Звучала музыка, раз за разом - одна и та же песня. Пластинку как будто заело, но вдруг дорожка проехалась чуть дальше, и возник припев, вылупился, как и горячий вздох. Под него головокружение восходило от самого затылка к бесконечности, и вместо головы, торса, рук и ног - тело выросло в пространстве куском, казалось, подвешенным на крючок, хотя таковым не было. До того, как Тэхён ощутил, что он есть, а не кажется - он испытывал приливы боли в каждой мышце, подрывы сотен крошечных мин. Благодаря этой боли он сделал два вывода: он жив и ему не давали обезболивающих. Следовательно, он не в раю и не в больнице. Ровный ритмичный звук скользящего по оселку лезвия. По три подхода на обе стороны. Ровнёхонько. Тэхён прислушивался. Хлопки воздуха где-то сверху давали представление о крутящихся лопастях вентилятора, воздух спёртый, накалённый. И больше ничего. В комнате кто-то один. Тэхён и предположить не мог, сколько пробыл в отключке, кто с ним рядом и главное - что ему нужно. Кто-то похожий, настолько похожий, что после взрыва галлюцинации дорастили ему лишних черт. Некто обрёл силу хамелеона, научился забирать чужие лица и обволакивать ловушкой. Разлепив веки, Тэхён несколько раз моргнул, зрение погрузилось во тьму не меньшую. Чем такому пробуждению, он предпочёл бы славно умереть. Ни сны, ни паршивое самочувствие не притупили того сумасшедшего впечатления, с каким он собирался отправиться к праотцам. Видимо, не успел, и та пуля просвистела мимо. Ему попросту не позволили застрелиться. Зачем? Чтобы показать, как отвратительно и затхло воняет изнанка кожаного мешка? Воздух Тэхёну обеспечивали два несчастных прокола, тянуть через них кислород оказывалось затруднительно, и он неизбежно задыхался. Обливаясь холодным потом, он осторожно пошевелил пальцами и обнаружил, что в запястья и щиколотки врезаются грубые тонкие ремешки. Похоже, он занимал место на чём-то вроде больничной кушетки, подписанный пройти терапию на привязи. От него нет толку в виде заложника, он не фигура первосортного формата и подобного содержания явно не ждал. Не рассматривал вероятности оставаться в живых вообще. Тем временем человек закончил заточку, и его шаги оборвались в непосредственной близости. Позвоночник Тэхёна словно натянули на дыбе, притворяться спящим и без сознания смысла он не видел. Чёрт, он видел лишь кромешную тьму. И слушал дыхание. Своё и его. Своё отсюда и его - откуда-то издалека, отматывая с добрый десяток лет. Хрустнула зажигалка, горло припекло табачным дымом. Гораздо сильнее голода и жажды Тэхёну хотелось курить, а ещё отлить, но второе странным образом причиняло некоторые неудобства. Тэхён сообразил, что это катетер. …В гробовой тишине всё внимание приковано к телу в белой сорочке, к виднеющимся ссадинам и царапинам, давно обработанным, но кровоточившим некогда красивыми рубиновыми капельками. Если Господь есть, он не зря позволил человеку получать раны. Что может быть совершеннее испорченной кожи, синяков, подтёков? А сеточка забитых капилляров? Произведение искусства. Напряжение залегло камнем в груди. Где-то вверху с аппетитом причмокивали сигаретой, развевая выдохи так аккуратно, что молочная пелена вилась над Тэхёном, словно дрессированная кучка змей. Жажда стала невыносимой, и кто-то проявил сочувствие. Тем самым острым ножом прорезали ткань на уровне рта и небрежно плеснули воды. Хлебнув лишка, Тэхён закашлялся, но горло смочил, ему удалось немного прийти в себя. Ледяным потоком замочило и шею, освежило. К скотским условиям не привыкать. Он не стал раскрывать рта, спрашивать, взывать, интересоваться, потому что слишком хорошо знал, каково по обе стороны насилия. Но и ему не устраивали допроса, побродили поблизости, принюхиваясь, и исчезли в той стороне, где начали греметь шкафчики. Следующим этапом стала «кормёжка». Тэхёну помазали по губам какой-то кашицей с очевидным сырным привкусом. Не то чтобы невкусно, но суховато и абсолютно пресно. К тому же, положение лёжа не способствовало должному усвоению. Некто не ждал, пока Тэхён прожуёт, он просто накладывал смесь на губы, безынтересно, равнодушно, шлёпал чайной ложечкой и немного зачарованно наблюдал, как пожирается данное, а потемневший язык слизывает остатки. Зрелище вызывало голод. Ещё позже Тэхён пережил адскую боль, пока ему меняли катетер. Руки у этого человека совсем не жёсткие, и прикосновения довольно лёгкие. Когда его пальцы нечаянно прижимались к члену, Тэхён морщился и глушил стоны. Содрогаясь, он предпочитал срастись с мешком и постельным бельём, лишь бы не видеть того, что предполагал. Втайне он надеялся, что ловит трип под наркотой, и когда-нибудь это ублюдочное состояние закончится. Но оно не заканчивалось. Несколько дней (представление о сутках пришло из приёма пищи) Тэхён учился на звуках. Если бы не плачевный опыт прошлого, чёрта-с-два он смог бы оставаться при своих. Чтобы выбраться, ему необходимо было высчитать тонкости. По утрам его поили холодным кофе и давали кусочек жареной ветчины, а после - лимонного пирога. Обедов не случалось: и это давало приблизительную надежду на то, что около десяти часов до вероятного вечера Тэхён проводит в полном одиночестве. Но он не был уверен. Иногда снаружи раздавались посторонние шумы и невнятные разговоры. Когда же человек возвращался, Тэхёну перепадало вина, пиццы или пасты. После третьего такого ужина Тэхён почувствовал, что достаточно окреп для побега. Правой рукой он незаметно расслаблял ремень, и его сил хватало, чтобы сделать надрыв. За остальным дело не встанет. Плотное присутствие рядом. Того, кто так похож. Оно ненормальное. Тэхёну уже приходилось складывать людей из частичных характеристик. Здесь суммировались свободные шаги, ровное дыхание, тихий звон приборов о посуду, бытовые шорохи, запах то парфюма, то мускусный - распаренного тела. Иногда Он склонялся так близко, что Тэхёна накрывало горячей волной, исходящим от его тела паром. Тэхён отгонял от себя дичайшую мысль, что читает между строк чрезвычайно знакомые мелочи. Минутами (или дольше) кто-то точил о его запястье ноготь, точно собирался распознать, та ли жертва поймана. И определённо - смотрел, гладил остриём ножа венки на заживающих руках. Тэхён проникался к нему доверием из тупой уверенности, что нельзя мучить и заботиться с такой непогрешимой равнозначностью. По крайней мере, он бы не выдержал. Точка сближения. Тэхён бы с удовольствием попытался, бросил вызов. Да и они могли бы здорово поиграть, будь у охотника желание. Тэхёну хотелось посмотреть на него, поговорить и тут же взять пистолет и завершить начатое. Он много раз мог сказать вслух, что отлежал спину, что забудет, как ходить, выругаться в конце концов… Но останавливался в опасении, что услышит тот голос, родной и совершенно незнакомый. Поэтому каждый день процедурная капельница в виде горькой тишины. Походило на свежевание. Тэхён считал, что держит ситуацию под контролем, что о его пропаже известно и крайне важно - вернуться домой как можно скорее, чтобы Чимин… Тут Тэхён вздрогнул и нехорошо вздохнул, ощутив припавшую к ребрам ладонь. На губах отпечаталась подушечка пальца. Последний вечер, последний. Вытерпеть. Экзекутор сидел на его животе и с пристрастием вдыхал резину по дорожке ото лба до подбородка, крутил Тэхёну сосок. По его животной дрожи определялась одержимость психотропными веществами. Тэхён же вообразить не мог, как от него несло прелостью немытого тела. В свою очередь он почувствовал порох и кровь, сжался. Но это не страшно. Настолько не страшно, что почти приятно, и их тела чуть соприкоснулись. Тэхёну на язык попало порошкообразной горечью, он слизал её с чужого пальца полностью и взлетел... Полчаса назад. А всё, что после - нарастало ярким мультфильмом, и до Тэхёна доходили только самые сочные кадры. Запись памяти обрывалась. Он ненавидел эту руку, мастурбирующую его член, ненавидел губы, смеющиеся над ним, но недоступные. Покрывался дрожащей и липкой ненавистью, пока терпел тепло прикосновений и нехватку воздуха. Так легко завёлся, так легко обманут. Втянут во что-то недозволенное. Под весом мощного тела он кончил быстрее обычного, тщательно закусывая стоны. Выгибался ли он? Позволял ли себя трогать где угодно? Да и ещё раз - да. Он повёлся бы на любой изыск и каприз и даже готов был отсосать этой мрази, если попросит. Поскольку человек разбирался в посягательствах на тело, он ведал о том, чем Тэхён никак не мог поделиться. Встречая следующий головокружительный оргазм, Тэхён почти понял больных синдромом Котара. Весь мир давным-давно погиб, а он разложившийся шматок функционирующих костей, перевязанных на стыках мягкими чувствительными жгутами. Если бы рай спустили в ад, он был бы таким. Гротескным, воспалённым, с огромными глазами василиска и десятью руками, ласкающими всё доступное. Его ласки рождали бы замок из арматуры человеческой похоти, чьи внутренности тянулись бы нервами, сосудами и органами. И кто-то величественный заложит вовнутрь пирамиды из сотен миллиардов когда-либо живших, и тоннам не будет числа, как не будет числа той степени удовольствия, что положена за право носить человечий облик. Проливался томный голос. Кровь приливала к щекам, ушам. Жаль, что тот некто не видел, каким мог быть Тэхён, доведённый до умопомрачения. Тэхён проникался к нему особенным чувством. Он уносил его печали, забирал боль, а принося другую - преподносил так, что Тэхёну нравилось. Процедура повторялась, из вечера в вечер. Тэхёна кормили чем-то вроде конфет, затем, дождавшись прихода, ему дрочили и доводили до истощения, баловались, рисовали горячим воском по груди, ставили игрушки и совали их в рот. Но не трахали, не целовали. И человек был один. Тот, кто им довольствовался - не стая разных и ненасытных уродов. Тэхёна подкупало. И он не понимал, что сбился с «трапезных» счёт. …Запястье опалило резью, зато рука освобождена, затем отстёгнута и вторая. Тэхён стянул мешок, и запотевшую голову обтянуло освежающим холодом. Он вдохнул настолько сильно, что любые пробуемые наркотики оказались чушью на фоне дарованного кислорода. Глаза открыл не сразу, но и степенность слепила. Чуть больше времени понадобилось, чтобы выплакаться. Закусив зубами подушку, Тэхён выдернул катетер и заглушил крик. Испарина. Жарко. Чуть слышно капает кран. Сероватый потолок. Правая стена зелёная - в прямом смысле, вкрапление растений, вьющихся, крупнолистовых, похожих на фикусы и прочее. Остальные цвета невзрачные. Обстановка не нова. Слева комната расширялась, обрастая кухонными тумбами и мягкой мебелью, обтянутой дерматином. Единственное окно наполовину зашторено жалюзи, в оставшейся половине Тэхёну видны переплетения садовых дебрей. За рабочим столом открытый ноутбук и блокнот. В дальнем углу верстак с инструментами и парой пушек. Будь это сон - Тэхён бы подумал, что ненароком попал в гости к Юнги. С трудом поднявшись, он примерился к ногам, мышцы подводили, очерствели, но чем раньше их напряжёшь, тем быстрее справишься. Оглядевшись в поиске вещей, Тэхён не нашёл своих. Впрочем, что от них могло остаться? Сойдёт и хренова сорочка. Кое-как, по стеночке и с передышками, он прошёл до ванной комнаты и, жадно испив желтоватой невкусной воды, застыл перед раковиной. Из зеркала на него смотрело измождённое чумазое лицо, проторчавшее под кайфом намного больше трёх дней. Но он же подсчитывал!... Более-менее чистая кожа там, где разводы от слёз. Он выглядел по-настоящему паршиво, многократно уставшим, недокормленным, изнасилованным, но не совсем. Реабилитация взаперти явно не шла на пользу. Он недоверчиво ощупал неизвестного и быстро сполоснул голову, тут же повернулся, реагируя на рубящий звук снаружи. Выход оказался закрыт с внешней стороны, но туда бы Тэхён сунуться и не подумал. Вместо этого он осмотрел окно, проверил задвижку. Поддалась. Краем глаза заметил доску на стене. Среди кучи развешенных бумаг он видел только одно, едва ли не светящееся среди серости и шрифтов. Фотографию. Коснувшись её, сглотнул ком. Ноги подогнулись. Он не мог выдавить и звука, зажимая рот рукой. Мило смотреть на себя пятнадцатилетнего и улыбчивого, не обретшего посттравматического синдрома. Тэхён на фоне кафедрального собора, справа у фото оборванный край... Там должен стоять Чимин. Какими судьбами здесь эта картонка - думать Тэхёну некогда, но легко прикинуть, что члену секты достать такое не проблема. В любом случае, распускать сопли некогда и мешкать нельзя. Сняв с крючка монтировку, Тэхён распахнул окно и вылез, свалился на заросший газон. Пасмурность предвещала дождь и грозу. Парило нещадно, ещё хлеще, чем на Сицилии… И эта неожиданная мысль грохнула в мозгу Тэхёна последним залпом фейерверка, самым слабеньким. Он не дома. На чужбине. В месте, о котором ему ничего неизвестно, отколотый от родины, без единого документа и союзника. Только и он уже не мальчик, чтобы предаваться панике. Взяв монтировку наперевес, он обошёл дом до угла, идя вдоль неизменно высокого забора из профнастила, пересечь который в таком состоянии невозможно. Тэхён ослаблен. Вводимыми ли наркотиками или не сполна правильным лечением, но в совокупности он не чувствовал себя способным на героические поступки и предположить не мог, как замедленно двигается. Вне участка, где находился дом (а это именно частный дом, староватый, по типу хижины), высились здоровенные деревья, густые заросли, дебри или джунгли, учитывая тропический пояс. И никаких признаков цивилизации Тэхён, к сожалению, не уловил. Не то чтобы он собирался взывать о помощи, но то же относилось и к хозяину. Они с Ним на равных. Ворота, как и ожидалось, закрыты. Ключ от них не найти спокойно, пока на территории угроза во плоти. Которой, кстати, по часам - быть не должно было. У Тэхёна появилось шизофреническое предчувствие, что его мысль о побеге нагло прочитана и похищена. Источник непонятных шумов он определил довольно быстро. На заднем дворе располагался небольшой сарайчик с загоном, по которому хаотично сновали суетливые домашние птицы. Под навесом же, за шторкой из колец, усердно работающий до того человек - насторожился. Опустившись на пол полуразрушенной беседки, Тэхён смотрел ему в затылок. Он не верил. Не верил в него отчаянно, как ребёнок, точно знающий, что чудовище из его кошмаров - настоящее, но продолжающий биться с тенью. Мужчина встал вполоборота, измазанный кровью, и белая борцовка, и светлые его джинсы впитали в себя бурые пятна. Держа в одной руке безглавую тушку курицы, а в другой топорик, он смотрел перед собой, словно считал, сколько пылинок ложится на плечи Тэхёна. А ложились капли дождя. Тот же вжался в дощатую стенку, едва глянув на профиль. Мысли пребывали в беспорядке, разбирало на припадочный смех. Потому что для ходячего мертвеца - этот смугл и чрезвычайно здоров. Выглядел так, словно не ложился в гроб. Словно не к его могиле много лет подряд Тэхён подносил азалии. И не ему исповедался. Нет. Нет и нет. Такую правду и задаром не нужно. Помотав головой, Тэхён крепче сжал инструмент. Нужно зайти сзади. Ударить. И рассеять морок. Вся эта чушь - от порошка. Бывало, что галлюцинации распространялись и на людей, меняли им черты до степени неузнаваемости, а потом маски отдирались и отслаивались, когда отпускало. Но если Тэхёна держит, то на этот раз непозволительно долго. Тэхён отвлёкся секунд на тридцать, но когда выглянул снова: человека уже не было. И впрямь согласившись побыть призраком, он испарился. Под диафрагмой сжался обруч, шипами вовнутрь. Взглянув на свои босые стопы, Тэхён увидел грязь под ногтями. Он что, собирался бежать так?... Ненадёжное ощущение-западня. Реальность накладывалась на фантазию, фантазия оскорблялась предъявленной истиной. Пригнувшись и спешно осматриваясь по сторонам, Тэхён прислушивался. Дождь начинал накрапывать сильнее. Слетевшая с кустика пичужка - и та чудилась опасностью. Угроза сзади объявилась неожиданно. Развернулся Тэхён по наитию, по чутью. И окаменел. Язык прирос к нёбу. Чонгук. Без сомнений. Чон Чонгук. Как ни посмотри. Его внимательные и заботливые глаза наполнены недоумением, точно Тэхён не должен разгуливать босиком, чтобы не подхватить простуду. Он искренне и грустно вздохнул. — Не помню, чтобы отпускал тебя. И он замахнулся прикладом топорика так быстро, что Тэхён чудом смог увернуться. Время крутилось по спирали и возвращалось обратно, к истокам, к тем урокам и заповедям, что забыты. Но на этот раз они схлестнулись без шуток. Зверствуя, бились и размахивали орудиями, со звоном отбиваясь. Схватка могла длиться вечность, но Тэхён, упустив момент, остался безоружным. Уронил оружие и Чонгук, снизойдя до справедливости. Драка продолжилась на кулаках. Они завалились в грязь и мотались по ней, пока не изорвали друг на друге одежды. — Это ты… ?! — завыл Тэхён. — Это и правда, ты?! Чонгук душил его, пока у Тэхёна не наступил шок. Кашляя, он испытал приток немощности, рассохся. Разъяренно дыша, Чонгук слез и, схватив его за щиколотку, поволок, таща домой. — Чонгук… Чон…! — Тэхён извивался, пробуя докричаться, дождь лепил по его грязному лицу и омывал накачанную спину Чонгука, с которой свисли ошмётки майки. Ни малейшей реакции. Прищурившись, Тэхён заметил маленький значок на его правой руке. Он бы ни за что не хотел признавать этого, но татуировка впилась в него чернилами пятиконечной звезды.***
Стрелки часов не двигались. Упёрлись в одно значение. Хосок порывался заговорить уже не один раз, но язык налился свинцом. Что ни скажи: бездна. — Нет, я не знаю, как это преподнести Чимину, — он поднял глаза к потолку, чтобы ненароком не захлюпать носом. — По-твоему, лучше замять? Мы и так уже достаточно вермишели ему на уши повесили. Взрыв на хлебозаводе? Чимин, да это очередной неудачный демонтаж. Тэхён не звонит? Так некогда же. Сука, да в это ребёнок не поверит! Он знает, что творится неладное. Просто сам не определился с тем, хочет ли слышать. Юнги о той неделе, какую Тэхён якобы «просиживает» с Марко в мифической больнице. Поначалу Чимин рвался лететь в Венесуэлу, но Юнги передал от имени босса, что шевелиться не велено. Детский лепет, прикрываемый авторитетным именем. И если бы эту сладкую ложь не поддерживал Хосок, Юнги бы раскололся намного быстрее, потому что привык говорить, как есть, без утайки. Ещё они лгут позванивающему Луиджи, подкидывая его ищейкам бумажки о неожиданно ладных делах. Даже если учитывать, что они в общем сговоре и смерть Тэхёна - их великая мечта и достижение, поюлить ещё стоило, покрутить им яйца. — Невозможно, — Юнги провёл ладонью по лицу. По своим каналам он только и смог пробить то, что опознано тело Марко, по каким-то там невзрачным останкам. Отсюда же распорядился, чтобы его тайно привезли на родину. Его товарищ обещал занести прах на следующей неделе. Звучало жутко. По поводу Тэхёна речи не велось вовсе. Говорили, что его среди трупов не было. Жить такой надеждой стоило. Но дарить её Чимину - всё равно, что привить младенцу опасную вакцину. И Юнги тянул, пробивался тут и там, с помощью Хосока, связей, стремясь добраться до истины, в которой Ким Тэхён неминуемо жив. — Если так, почему он до сих пор с нами не связался? — Хосок отсел на подоконник и приоткрыл окно, стараясь вымыть душный бордельный запах. — На всё должны быть причины. Возможности нет, видимо, — упорствовал падре, хотя духовному сану в последнее время изменял, как никогда. — Он же не мог просто залечь на дно или… — Хосок озвучил неприятное. — Сбежать? — Глупости. — Ты говорил, он связывался с Марко. Что, если они имитировали этот цирк и заставили нас в него поверить? — Мы на той стадии, когда любая мелочь кажется подозрительной, но это всего лишь заблуждение, — Юнги невесело улыбнулся. — Хватит. Мы понятия не имеем, что там стряслось и делать преждевременные выводы не к месту. Поджав губы, Хосок прильнул к нему, прячась в объятиях. — Прости за бред, я просто пытаюсь куда-нибудь направить мысли, не дать себе свихнуться. Ещё несколько дней и они вынуждены будут поговорить с Чимином, рассказав о новом статусе Тэхёна. Статусе пропавшего без вести. Нет, неудивительно. Изначально это предприятие не могло кончиться хорошо или положительно, с запасом на будущее. Тэхён где-то там и по каким-то причинам не подаёт сигналов. — Чушь собачья, — плюнул он, но другие доводы не доходили до его ушей. Успокоительные речи Юнги и Хосока отбили у Чимина охоту ходить к доктору, за чьей помощью он всё же обратился. Так себе: сходил на консультацию. В течение двух дней он выкинул весь алкоголь из домашнего бара, вроде бы занимаясь хоть чем-то, а после боялся сорваться всякий раз, когда видел вывески питейных заведений на улицах или чувствовал запах. Потом бутылки и их содержимое отошли на второй план. Стало быть, зависимость и впрямь ложная. Атакованный бессонницей, Чимин заимел измождённый вид, мешки под глазами и приближенное к летаргии состояние. Седмица тянулась невыносимо долго. Его словно перебросило обратно в те дни, когда он снова ждал, не имея ни грамма надежды. Хосок почти всё время проводил в борделе, решая тамошние беды и помогая Юнги. Они крутились, как белки в колесе, пока Чимин пытался вылезти из прострации. То есть, представлял, что вылезает. Он знал, что нужен им, но не чувствовал целостности. Отдавшись Тэхёну снова, он потерял себя. По крайней мере, в отражающих поверхностях ему мерещилось собственное несовершенство. Если Тэхён не желал возвращаться, это одно дело, но если с ним что-нибудь случилось… Чимин тщательно маскировал подобные домыслы, но они продирались наружу, как паразиты. …Юнги зашёл в комнату озабоченным и сильно уставшим. Час назад спрятал прах Марко под кроватью, прочёл молитвы и после посещения не менее запарившегося Хосока, пришёл сюда - навестить самого несчастного. Он застал Чимина лежащим навзничь на полу и курящим подаренный Тэхёном кальян. Если не градусом, он был вправе убиться чем угодно. Осмотрев беспорядок вокруг и закатав рукава, Юнги тяжёлыми шагами дошёл до окна и распахнул его пошире, затем на всякий случай сунул в карман раскиданные по столу пакетики с дрянью. Не медля, он потащил Чимина в душ, насильно запихнул его в кабинку прямо в одежде и вымыл потоком прохладной воды, затем вытер и переодел в сухое. Взгляд Чимина начал проясняться, сам он дрожал, обхватив себя за плечи. — А теперь привет, — Юнги застыл напротив и подал чашку крепкого чая. — Есть разговор. Поджав колени, Чимин виновато смотрел в пол и слушал размеренную речь падре, походящую на тёплый бальзам, покрывающий коросту. Он отставил чашку и извинился за свой вид, поведение, расхлябанность и спуск всего к ебеням. — Я боюсь, — вздохнул он, хватаясь за руки Юнги. — Я понимаю, — кивнул тот. — Но ты забываешь, что являешься человеком, за несчастья с которым мне Тэхён лично башню открутит. Ты действительно многое для него значишь. Сломаешься ты - куда ему возвращаться, извини? Я тебе не наставник, Чимин. Делай что хочешь. Но от твоего тряпочного состояния нам с Хосоком, честно, тошно. Юнги как-то без лишних уточнений понял, что между ними произошло накануне гибельного отлёта. Что частично и коробило Чимина. Небось, считает себя немало виноватым, мол - задурил Тэхёну голову, сбил ориентиры. Юнги придерживался иного мнения. Им давненько следовало очиститься своим путём, раз уж не поклонники церкви. Растекаясь на остаточной дури, Чимин просил прощения снова и снова. У себя гораздо больше, прибегая к жалости. Наверное, если бы Чимин и желал иметь отца, то именно такого, как Юнги, в меру строгого и убедительного, умеющего выслушать. Возвращаясь к цели визита, Юнги начал с отдалённого расспроса. — Пытаюсь разобраться кое с чем по поручению Тэхёна. Скажи, та плантация, на которой вы с ним работали в детстве… или ферма. Не знаешь, кому она принадлежала? — Мы были детьми, такое нас не волновало… — А фамилия Баретти тебе о чём-нибудь говорит? Чимин невнятно бормотал под нос, припоминая или рассуждая вслух, Юнги терпеливо ждал. — С чего ты вдруг об этом? — он трезвел быстрее обычного, подгоняемый тревожным чувством. — После побега мы попали к другому хозяину. Вот его, по-моему, и звали Алонзо Баретти. Он ещё не отследил ход мыслей, но речь его замедлилась, на лице отразилось замешательство. Получив подтверждение простейшему умозаключению, Юнги замялся. Тэхён и Чимин перебежали из «земельных угодий» в дом их владельца, всё равно, что с третьего круга ада махнуть прямиком в замок сатаны. Неудивительно, что им так легко позволили остаться. Или же сработал известный принцип: прячься на самом видном месте. Пораскинув мозгами, Юнги допустил, что многие тамошние нелегалы могли стать жертвами секты. Тэхёну с Чимином везло только потому, что они были всё ещё слишком малы, либо удача на тот момент воистину целовала их в макушки. Подняв некоторые кадастровые и банковские бумаги, Юнги и выяснил, что Баретти некогда жил куда богаче, нежели представлялось другим. Помимо чистых доходов посредством ведения сельского хозяйства, он занимался черным бизнесом и фактически мог поставлять Стидде людей. За что, вполне вероятно, когда-то и поплатился от рук любопытного Марко. Жаль, что спросить его о деталях лично не выйдет. Чимина пора было вытаскивать, брать за волосы и тянуть со дна единственно работающей мотивацией: обрести Тэхёна. — Марко погиб, — голос Юнги всё-таки выдал его тревогу, печаль и скорбь, просел. Прошло не меньше пяти минут, прежде, чем Чимин воспринял информацию и провёл параллели. Если так, то Тэхён… Не то вскрикнув, не то всхлипнув, Чимин рывком подался к Юнги, надрывая ему воротник. — Расскажи мне всё, что знаешь! — Выдержишь? — Юнги стряхнул его с себя и, получив кивок, начал. С тяжело дающейся холодностью он прошёлся и по настоящему, и по поездке в Монтелепре, упомянул о юноше, древнем культе и безумии. Чимин слушал, прерываясь на то, чтобы выплакаться, но слёз почти не было. Даже несмотря на то, что потеря Марко уколола по больному, самой удушающей стала мысль, что нигде на этом свете нет Тэхёна. — Мы найдём его, — Чимин нахмурился и посерьёзнел. Поставив на его благоразумие, Юнги не ошибся. В последующие дни Чимин погрузился в их общие проблемы и с той же непоколебимой уверенностью боролся с неприятностями. Тэхён выдрессировал в нём что-то, похожее на себя, запускающее те механизмы, о которые ломался слабак Чимин и на которых взрастал Чимин расчётливый и беспощадный. Обнимая Хосока глубокой бессонной ночью, Юнги как-то заметил вслух, что при других обстоятельствах Чимин мог бы стать сыном Тэхёна, его воспитанником и кровным наследником, которого легко склонить к инцесту. Но не супругом. Появление Леона неожиданностью не стало. Скорее всего, в пьяном угаре Чимин писал ему или звонил. Гостя встретил без привычного радушия, на ходу откладывая телефон и предлагая присесть. Весь на взводе, он налил им по чашке кофе. Только что выудил у компаньона из Баркисимето важную заметку о том, что наёмник, выживший в группе Тэхёна, за минуты до взрыва видел того у выхода. Что определённо - хороший знак. — Я внезапно, прости… — Леон как-то побледнел и осунулся. Тоже переживал, вероятно. — Да перестань. Чимин не делился с ним всем, что имел, но описал обстановку вкратце. В свою очередь, Леон рассказал, что в Палермо ходит слух за слухом, один ущербнее другого. — В общем, смерть Тэхёна на любой вкус. — Ладно... Паники пока нет? — Они растеряны. Без официального-то подтверждения. О Марко тоже не говорят. Но я вообще не за этим здесь… Был тут на старой квартире отца, хочу разобраться с недвижимостью, ну и… — Леон вынул из кармашка жилетки маленькую записную книжку и протянул Чимину. — Нашёл в сейфе. Полистав странички с угловатым почерком, Чимин не мог разобрать каракули и с недоумением взглянул на Леона. — И что это? Он подошёл и открыл книжечку ближе к концу. Карандашный рисунок в виде пентаграммы Чимину не понравился. Внутри похолодело. — Я думаю… — Леон закусил губу и нервно задышал. — Я думаю, что мой отец состоял в Стидде. Витале Манрике, советник Тэхёна, первый и лучший из его людей. Змея обитала в их логове с самого начала. Мог ли Чимин доверять Леону? Могли ли они с Тэхёном вообще полагаться на кого-либо? Доверие уплывало вниз по течению.***
Стихия нарастала, угрожая грозовыми раскатами. Тэхёна забросило внутрь какой-то адской силой, швырнуло. Приземляясь, он несколько раз перекатился по полу, ушибся головой. Его подняли, резко притягивая к себе, но он продолжил активно сопротивляться. Вновь разыгравшаяся драка с бесполезным размахиванием кулаками и переворачиванием видимых преград. Нырнув в сторону и подхватив пистолет, Тэхён зарядил его и выставил руку, преследователь осторожно взял нож и побаловался им, подкидывая. — Да ну? Хочешь убить меня? — он смеялся, как Чонгук, и Тэхёну больно дался глоток слюны. Они закружились вокруг столика, неторопливо. Выстрел не давался, скоба стала настолько тугой, что палец Тэхёна точно начал упираться в его же желудок, где страха скопилось на сто лет вперёд. Перед тем, что время осмелилось повернуться вспять и застать его врасплох. Несомненно, Чонгук ловчее. При отходняке Тэхёну не светило ни шанса. Показав ложный выпад, Чонгук повалил его на пол, насел на бёдра, остриё ножа проехалось по стали ствола, скрежетнуло. Они сдерживали друг друга, хотя с огнестрельным Чонгук бы ничего не поделал, будь у Тэхёна резон выпустить пулю. Однако, напряжённое молчание вылилось во внезапное разоружение. Но следом за ножом Чонгук выбил и пистолет. Он склонился так низко, что мокрая чёлка моросью обдала лицо, и на губах виднелась каждая чёрточка. Микромир его черт, теней, мокрых ресниц и заискивающего, почти знакомого взгляда, топящей радужки. Вздрогнувшие руки Чонгука намертво сжали запястья Тэхёна, он отчаянно заглядывал ему в глаза. И словно не было ублюдка и негодяя, воскресшего или когда-нибудь остывшего, врага или друга. Чонгук, какой есть и Чонгук, какого Тэхён никогда не знал. Возмужавший и странно отчуждённый. От пылающего дыхания Тэхён сжался в комок, им обоим удалось набить друг другу по ссадине. — Ты веришь мне, Тэхён? Дрожь в груди поднималась вместе с окисляющей тошнотой. — Как, как это возможно?... — задыхаясь, выдавил он и зажмурился. Но призрак не пропадал, он прижимался к нему, пылко нашёптывая на ухо одно и то же. Но что за вопрос веры, когда его не должно быть здесь? Вопросы душили Тэхёна, а Чонгук мазал губами по его виску, горячее тело не вызывало сомнений в способности гонять по венам кровь. Он был частью Стидды или не был ей вовсе, он был частью заглушенных воспоминаний, но в то же время - он пребывал здесь так явственно, что Тэхён перестал бороться. Его наваждение ожило, приобретая силуэт издевательски точный. Повешенные сняли петли, погребённые выползли из-под могильных плит. Как ни вообрази, но рассудок сдавался перед всепобеждающей чертовщиной ощущений. — Я не понимаю… — Я всегда был на твоей стороне, Тэхён. «И чуть не проломил тебе голову…». — Нет... Ты предал нас и ушёл под крыло этих мразей, — тихо заговорил Тэхён, порываясь выбраться из хватки, но наконец расслабился. — Потом я расскажу тебе, — Чонгук отпустил его и отсел, дав возможность отдышаться, он обтёрся остатками майки, выбросил тряпьё и, дотянувшись до полотенца, бросил его на шею. — Только тебе не следует убегать. И он замер в профиль, пугая своей переменчивой мягкостью. Может быть, это не он нападал на него и облизывал кожаный мешок, кормил наркотой?... Тэхён засомневался. В конце концов, он ничего не видел. Он знал Чонгука по-настоящему хорошим, но теперь не надеялся, что ничего не изменилось. Было бы глупо. Перемены с ними, между ними и во всём, что их когда-либо касалось. Тэхён также заметил, что обижен и ранен, ошеломлён. Тем, что за все эти годы Чонгук ни разу не напомнил о себе, что решил, будто может явиться и потребовать, что захочет, будучи с теми, кто выедал Тэхёну кишки. На сердце его давно заиндевела та темнота, в которой они расстались. Он даже не собирался в ней копаться и не видел причин верить ему. Сев, Тэхён выпал в пустоты на несколько долгих минут, переводя взгляд с Чонгука на свою фотографию. И обратно. В какой-то степени та безумная мечта - оживить его, отныне исполнившись, превратилась в тотальный ужас. Ноги не слушались Тэхёна, и он подполз к нему, какой-нибудь падалью, униженный. И поднялся выше, опираясь на его ляжки, оголённую грудь, плечи, разрезая ногтями его кожу, нащупал шею. Он смотрел на Чонгука с явным желанием вспороть ему артерию, надавить так, чтобы он непременно вернулся туда, откуда пришёл. Тэхён проявил любопытство скульптора и продавил его виски, скулы, линии челюсти. Кто он? Что пережил за годы скитаний? Возжелал бы Тэхён стать слепцом, чтобы не видеть его? Или превратиться в смертельный яд, стать кислотой, обещающей разъесть их обоих?... Последняя капля упала с подбородка Тэхёна прямо в ладонь Чонгука. Он мог заточить его, совсем как нож и заточить в неволе. Заломив ему руки, Чонгук впился в кровяные губы, заставив уверовать, вспахав ладонями спину. Помешанные и мокрые, они целовались безостановочно, по-животному, надкусывая и выхватывая оголённую кожу, тёрлись затвердевшими сосками. Бёдра Чонгука так сочно вжались между ног Тэхёна, что он готов был откинуться, лишь бы не затрястись ведомой тварью. …И в разгаре страстного порыва Чонгук вдруг прихватил его за волосы и приложил виском об уголок стола с точным расчётом на временный обморок.