øøø -flashback-
…До встречи с найдёнышами из сарая, Чонгук вёл простейший из образов жизни, он не намеревался заводить друзей или отношения. Когда подрос, не собирался и влюбляться, считая связи обременительными и непременно пагубными. Но и он догадывался о существующей разнице между простейшей симпатией, возникающей у любого живого существа, и чем-то недоступным. Второе в избытке содержалось в Тэхёне и зацвело сполна, когда из мальчишеской и дерзкой его улыбка засветилась слащёной карамелью, раздражающей и в то же время заманивающей. Чонгук жаждал не просто дружить с ним, а заполучить целиком и пожить под его шкурой, слыша каждую из мыслей, которую он думает. Он и сам не заметил, как увлечение превратилось в привязанность, а та, в свою очередь, доросла до чувства. Расставаться с Тэхёном Чонгук пожелал бы лишь на одном поле боя, но никогда по-крысиному и подло, сбегая от трудностей. …Когда их перехватили на складе, Чонгук переживал сложившееся положение за двоих. Но в особенности - беспокоился о Тэхёне, что подвергнет опасности и провалятся они, в конечном счёте, из-за его ошибок. И как назло, случилось именно то, чего он боялся. Сидя в полуобмороке, он слышал, как случилась стычка Тэхёна с бандитом, а после грохота и затишья следующим кадром кто-то сторонний осветил фонариком его тело. Бездыханного Тэхёна, точно куколку, забросил на плечо примечательный рослый человек со шрамом на переносице, известный в узких кругах, как стало известно уже позже. Чонгук же, подавив крик, завалился на бок и, повинуясь инстинктам, притворился трупом. Он мог бы метнуть нож или составить Тэхёну компанию, разделить участь, если бы только подал голос, сделал бы самое малое и внёс элементарное пожертвование. У него не хватило сил вынести нависший над ними ужас. После операции Чонгук воспринял пропажу Тэхёна подавленно, его угнетало содеянное. Предательство, преступление, акт трусости. Он отдал Тэхёна на растерзание извергам, не попытавшись за него заступиться. Попав в ту же клоаку беспомощности, как и после смерти родителей. Конечно, с простреленной печенью успехи его ожидали минимальные, но ведь попытаться стоило! Тэхён бы попытался. «Потом он лампу разбил, и я тоже отключился». И Чимину, и Марко Чонгук безбожно лгал о том, что не видел лица похитителя. Малейшая зацепка ускорила бы процесс поисков, но как стала юлить и изменять память! Чонгук растворился в бессилии, отмываясь от грязи перед совестью. Он был слишком напуган и чтобы разбираться самостоятельно, и для того, чтобы видеться с Чимином (почему и избегал его). Не выдержав, он пошёл к Марко и выложил всё, что знал, списав на внезапное прояснение. Тэхёна удалось найти уже спустя два дня. Марко воспринял повествование Чонгука с подозрением, но в тот вечер удержался от комментариев и разборок. Чонгук возненавидел себя, когда взял разбитого Тэхёна на руки. Всё, что с ним сделали в том подвале, он принялся трактовать, как наказание за своё же безволие и ощутимое указание на выход. Приговор Чонгук вынес решительно. Уйти прочь. Находиться рядом с Тэхёном - значило сделать их обоих слабыми. Накануне последней ночи с Тэхёном Чонгук зашёл к Марко за получением любого вида индульгенции в виде пули, изгнания или чего бы там ни было. Он не хотел бежать, как какой-нибудь навозный жук. Вытерпев недолгую исповедь, Марко кивнул и положил на стол пистолет с той основательностью, с какой в пирамиды наверняка закладывали первые камни. — Хорошо. По правилам, я должен покончить с тобой до того, как ты шагнёшь за порог этой комнаты… Чонгук сжал кулаки. Затылок и спина похолодели. — …но я пожизненно в долгу перед тобой, малой. Из-за твоих родителей. Если бы не наш налёт на Баретти, они могли бы быть живы. Воздух зазвенел. — Их уже не вернуть, так что какая нахрен разница?! Я хочу отвечать за свои проступки! Плевать мне на твои передо мной долги и прочую поебень! — повысил тон Чонгук. Он и так никогда не обращался к нему формально, но явно перегнул палку. — А ты молодец, — выдержав паузу, похвалил Марко и хмыкнул. — Не отпущу я тебя так запросто, закатай губу обратно. Ты всё ещё часть семьи Ринцивилло и детский лепет о чести меня мало волнует. Не хочешь оставаться рядом с Тэхёном? Пожалуйста. Дам тебе особое задание. Но от ответственности не отвертишься, мы тут не в яслях. — И это после того, что я сделал? — Чонгук в замешательстве сел обратно. — Фактически ты ничего не сделал, кроме того, что испугался, — возразил Марко. — Да, промолчал, но и так, и эдак - мы всегда были и будем в зоне риска. Сожалеть уже поздно. Хватит болтологии. Нытьё или действие? — Явно не первое, — буркнул Чонгук. — Я тоже думаю, что это не про тебя. Вы с Тэхёном всегда сообща, на пару. Но сейчас мы имеем то, что имеем. Нам остаётся это принять, поставив на Тэхёна по-крупному. На то, что он выберется. Тебе же следует заняться собой, только так ты ему поможешь и только так сможешь защитить. Он задевал Чонгука за больное и призывал идти вслед за своими намерениями. — Ну, что за особое задание, Марко?... Так Чонгук узнал, с чем борется их семья с тех пор, как Марко оказался у руля. Его отец и даже дед - активно сотрудничали с организацией и имели с этого достойный денежный процент, стабильную крышу и прочие лавры, о каких мечтает любой вор в законе. Иными словами, отказавшись содействовать, Марко нарушил сложенную десятилетиями систему и попал в немилость к тем, кто привязан к кормушке, но недополучает благ из-за какого-то своенравного юнца. Не убирали Марко лишь потому, что забавлялись его энтузиазмом: такая мелкая мошка не могла повлиять на ход вещей и сломать общую картину, но доставить своей суетливостью удовольствие - сполна. К тому же, нынешний хозяин Катании, занятый разработкой стратегии борьбы с врагом, упускал из виду текучки в бюджете. Марко был хорошим человеком, но никудышным дельцом, что признавали поголовно. К нюансам он прибавил рассказ о сути секты, и у Чонгука волосы встали дыбом. — Противостоящих не так уж и много, но мы есть и крепнем, — уверил Марко.— Этим ублюдкам вряд ли известно, что на моей стороне некоторые влиятельные люди, и я имею достаточно сведений, чтобы наносить им урон. Они считают, что я тот ещё дурак, и я подыгрываю. — Вот почему ты ещё здесь, — усмехнулся Чонгук и потёр глаза. — Бля, ты серьёзно думаешь, что их можно истребить? Они же больные, и мы почти ничего о них не знаем. — Поэтому нам и стоит копать дальше. — Как по мне, убьём одних - появятся другие, а? — Чонгук, — Марко призвал оставить паясничество. — Я не зря обращаюсь к тебе и твоим талантам. Ты сделаешь то, на что способен не каждый. Ты станешь одним из них и попробуешь разворошить гнездо изнутри. На самом деле, кукла в лице Чонгука не входила в изначальный план Марко, рисковать «детьми» он бы ни за что не стал. Но последние пару недель после триумфа его накрывала безысходность, многое не ладилось и разлеталось вдребезги. Как вдруг разрешение проблем пожаловало само. Желание победить Стидду в Марко разрослось до паранойи после того, как похитили Тэхёна. Явившись на ту перестрелку, они знали, куда направить удар и что забрать у него, чтобы надломить и откинуть назад. Но и Марко умел манипулировать, повёл Чонгука, как компаньона и обнадёжил его доверием, а самое главное - мотивом. Обеспечить безопасность семье, Тэхёну и отомстить за смерть родителей. Баретти, что был тем ещё ублюдком, Чонгуку не запомнился столь хорошо, как то, что его сподручные сделали с его родными. Марко раскопал в нём осадок нерастраченной злобы, расковыряв рану. В столь напряжённых условиях отказа от Чонгука ждать не приходилось. — Если получится, Чонгук, мы выиграем гораздо больше, чем потеряем. Марко объяснил, каким образом поступить и что делать потом, какой жестокой сценой они позднее ознаменуют уход Чонгука из мафии. Один из информаторов покажет место, где Стидда вербует детей, и Чонгуку всего-то и нужно будет попасть туда, как нищему, а потом продержаться, в определённый момент воспользовавшись возможностью подать голос. — Они не всех приносят в жертву. Так что, есть вероятность, что тебя минует эта участь. Тех, кого не убивают, делают слугами. — Как ты узнаешь, если я сольюсь? Там уже есть кто-то из наших? — Да, несколько «братьев», но они не из твоей возрастной категории, а значит, сначала полагаться будет не на кого. Раз в месяц, когда Стидда переносит штаб, они шерстят кадры, и мы теряем наших союзников. Но их места быстро занимают другие. Прелесть огромных и влиятельных структур в том, что на низы меньше всего обращают внимания. Пушечное мясо никому не жалко. — И чем ты лучше их, если тоже им пользуешься?... Чонгук зацепил его, но не фатально. — Жизнь такова, что всегда приходится чем-то жертвовать. Отведя влажные глаза, Чонгук помедлил с минуту, затем стянул с пальца кольцо и протянул Марко. Жест был неминуемо засчитан, как согласие на авантюру, грозившую изменить Чонгука раз и навсегда. Умереть Чонгук не боялся, да и высшие цели ему были откровенно побоку. Он вообще не думал, что Марко чист душой и не темнит, охотясь за чем-то, лишь ему понятным. Но Чонгук не интересовался, довольствуясь невеликим выбором: бежать в неизвестность или прозябать, сгнивая от вины. А рассматривать быт вне мафии, перестрелок и пороховых отпечатков - бессмысленно. Дом Чонгука странным образом привязался к тем двоим, в одном из которых завязались корни. Уж лучше сдохнуть с чистой совестью, чем теряться в догадках по поводу того, как лучше прожить от корки до корки. Влачить существование в тишине и по чужим законам, навеянным коллективно, сможет каждый дурак. Бездельниками и трусами помирает полпланеты. Долго ли умеючи? Такое бдение не для Чонгука. Он предпочёл выбраться из скафандра, развеять страхи и сомнения. Запомниться Ему крутым парнем. Зная, что вскоре накроется занавес по несчастной смерти, Чонгук просидел перед комнатой Тэхёна так долго, что успело зайти солнце. Им предстояло проститься. Ему персонально - не переломаться надвое от вкрадчивого «не уходи» и не повестись на предложение уйти вдвоём. Чего бы Чонгуку хотелось. Слишком. ...Крик Тэхёна таял по мере того, как Чонгук удалялся, спускался по лестнице вниз. «Пошёл вон, скотина! Ненавижу! Катись отсюда! Вот и все твои обещания, дружба поганая…». Чонгук замер на последней ступени, не в силах обернуться и взглянуть наверх, в темноту. Где остался маяк. Срывающийся голос. Откуда-то пришла та яркая и сочная картинка, где Чонгук возвращается и избавляет его от страданий, вспарывает живот, принимая тёплую кровь, вбирая последние вздохи. Чонгук любил его так сильно, болтаясь в пограничном состоянии, что мог бы сделать всё, что угодно. Он не заслуживал быть рядом с ним; и ускорил шаг, плохо видя дорогу. …Дверь за ним запер спустившийся вниз Чимин. Бледный, сам не свой. Он никак не мог переварить окончание подслушанного разговора и уяснить, какого чёрта задумал Марко и что за чертовщину они обсуждали. Но что ещё убийственнее - он не мог определиться с тем, стоит ли говорить что-то Тэхёну. И он сохранил это в секрете.***
Следующие два месяца для Чонгука выдались не самыми простыми. После покупки на рынке его напичкали таблетками и сунули в грузовик, поэтому о первых днях пребывания в подземной камере он мало что помнил. Редкую и отвратную пищу, гнилостный запах и чужие прикосновения. Иногда - резкую боль. Ещё некоторое время в полной мере он смог ощущать и чувствовать всё, что доставалось Тэхёну. С той разницей, что ему муки и оргии выпадали значительно реже. И это понятно: Тэхёна доводили до умопомрачения, чтобы превратить в овощ и вернуть Марко, а на Чонгука возложили надежды иного толка. Рядом с ним были мальчики и девочки, но явно младше. Общаться им всё равно не дозволялось. На плаву Чонгука удерживало стремление пересилить саму смерть, он не мог позволить себе сдаться. Совсем скоро, необычайно выносливый и крепкий, Чонгук приглянулся одному из адептов, долго ходившим на смотрины. Его покровительство стало не только новым опытом и защитой, но и неожиданной лазейкой к тайнам организации. Попав в ряды фаворитов, Чонгук был переселён в жилую комнату наверху и практически добился положения протеже, через третьих лиц нашёл, как наладить связь с Марко. Везение Чонгука следовало объяснять проще: на верхах гудели перестановки, соответственно, козыри менялись повсюду, и в эти «шаткие» недели удалось закрепиться за адептом в качестве послушного - Чонгук ненавидел это слово - ёбаря. Он отыгрывался и выкладывался. Секс удовлетворял Чонгука тем, что не приходилось видеть чужого лица: папочке нравилось, когда его имеет сзади «юный жеребец». В целом, он не был привередлив, жесток или ненормален, не наскакивал на Чонгука с плёткой, как это бывало у ребят из соседних «квартир», и не расспрашивал о прошлом. Чонгука из Ринцивилло будто бы замазывали краской. Курортными условиями содержание не отличалось, но по крайней мере, Чонгук оставался невредимым. Каждый переезд заплывал туманом: перед отъездом (а высчитать время никак не получилось) Чонгуку вводили инъекцию снотворного, и просыпался он уже на новом месте, отлёживаясь после ударной дозы сутки напролёт. За несчитанное количество дней он не только занимался услаждением тела, но и со скуки перечитал кучу малу книг, журналов и эзотерических дневников, какие давались к обязательному изучению. «Хозяин» позволял ему кормиться интеллектуально, так как любил поддержать умный разговор и не препятствовал пожеланиям принести ту или иную литературу. Но в основном они трахались и много раз - не одни. Быть в отдалении от нормального мира только в истоке - страшно. Привыкание протекает гораздо быстрее. Человек спасается сам, укладываясь в нужную форму подобно мокрому песку. Иной раз Чонгуку казалось, что он сходит с ума, а иной раз он просыпался с ясным осознанием правильности происходящего. Когда-то его волновала значительность подвига, а когда-то получаемое удовольствие или боль. Порой он забывал, во имя чего проходит испытания, а порой тихонько нашёптывал себе напоминания. Таким образом, он вывел элементарный закон. Сознание поддаётся дрессировке. Запертое в сложный многоугольник инстинктов, предоставленное само себе, оно не столько находится под давлением внешних обстоятельств, сколько подвергается самосуду. Всё несовершенное, с чем сталкивался Чонгук, всегда зависело от его личностных недостатков и страхов. Нагнетающая атмосфера всеобщего разврата и распущенности расшатывала, прежде всего, его наклонности, развенчивала выверенные принципы. Впрочем, он не мог сказать наверняка, что всё вокруг плохо. В отличие от остальных, он находился здесь «по заданию» и считал, что они заслужили того, что имеют. Чонгук видел падаль, продолжавшую передвигаться на своих двоих, продолжал безвкусно есть, безынтересно ебаться и абсолютно тихо подходить к черте, за которой избавление от навалившегося одиночества перебарывало желание разрешить чьи-то чужие проблемы. Он ненавидел пожертвования, но сам подписался на один из изощрённых видов. Во благо семьи он мог давать описание пейзажей за окном, называть «имена» и вкратце набирать по одноразовому телефону, как обстоят дела. Он даже не был уверен, что Марко это читает, и только присутствие этих самых «посыльных», смотревших на него сверху-вниз, давало необходимое чувство принадлежности к нормальному миру, оставленному добровольно. И лишь спустя девять месяцев Чонгуку довелось впервые присутствовать на обряде посвящения. Готовили наскоро: помыли, надушили и побрили виски, накормили мескалином, а после, раздев, впихнули в холодный зал. Ему и ещё нескольким парням повезло: их просто усадили на колени, строго во внутренний круг пентаграммы, а вот одного подвесили на крючки. Люди зачитывали молитвы, закатывали в экстазе глаза, громко повторяя несвязные строки, мастурбировали и целовали друг друга. Чонгука тошнило, но он высидел до самого конца. Обрыв настиг внезапно. В дыме курившихся благовоний вперемешку таяли силуэты, лица, суть. Чонгук не вспомнил бы, в ком был он, кто был в нём, и что кружило его по залу, словно оторвавшийся по осени безжизненный листок. Замену адепта, которому он прислуживал, произвели настолько быстро и эффективно, что позже у Чонгука не возникало сомнений насчёт отсутствия у организации моральных норм. Однажды Чонгук проснулся рядом с его трупом. Накануне вечером у него была возможность разделить с ним отравленный ужин; к счастью, незавидная участь Чонгука миновала. Вероятно он научился определять смерть по запаху и не поражаться её соприсутствию. Он в напряжении ждал, что же последует дальше. А ожидал переход в ряды слуг, где он смог расположиться на одной из многочисленных двухъярусных кроватей и рассмотреть своих спутников по невезению: угрюмых парней, напуганных или же напротив довольствовавшихся положением. Многие из них подрабатывали раньше проститутами, кормились на улице, употребляли наркотики и прочие нелёгкие вещества. Историями не делились: Чонгук догадывался, что представителей иного контингента явно меньше, кого-то вроде обычных похищенных. Самому младшему из них едва стукнуло тринадцать. Разговоры между собой запрещались, выход за пределы «дома» в том числе. Дышать свежим воздухом разрешалось через решётку окон или на заднем дворе, куда выносили мусор. Деятельность «наблюдателей», разбитая на смены, не включала никаких сложностей: присматривать за заключенными, подносить им еду, по необходимости обрабатывать раны (знание основ медицинской помощи приходил спрашивать неприятный дяденька в белом халате), а также слегка прибирать то, что не успели убрать женщины. Откуда взялись те - Чонгук тоже имел представление. Такие же подобранные нищие, бездомные и шлюхи, обретшие приют в стенах их несравненного идола. Территориально определить местонахождение без карт и навигации Чонгуку не удавалось. По всей видимости, у Стидды имелись целые поместья по всей Сицилии, и с виду походили на обычные коммуны с гостиницами. С таким раскладом легко создавалось впечатление, что они меняют дислокацию, в то время как штаба не могло быть ни в одном из заведений. Переезжали только надзиратели. Что удалось понять Чонгуку, так это то, что главным инструментом Стидды служит религия. Баал почитался, как утерянный бог, дарующий спасение любой твари, по легенде он не только прощал грехи, но и всячески поощрял их естественное проявление. Однако, в отличие от истинных сатанистов, народ здесь уважал жертвоприношения и делился извращениями с особым размахом и изыском. Сектанты не бродили в балахонах, не прятались от полиции и не ввязывались в неприятности. Они жили, как все и собирались на служения точно так же, как и законопослушные приверженцы других культов. Возможно поэтому обнаружить их было так сложно (если этим вообще кто-нибудь занимался). Татуировки в виде звезды носили непосредственно самые близкие к верхушке, на тот момент Чонгук видел их в двух случаях - когда привозили новеньких и когда случались какие-нибудь эксцессы вроде нечаянной смерти при оргии или возмущении постояльца. Люди в костюмах неминуемо напоминали Чонгуку о мафии. Он не отрицал, что скучает по чете Ринцивилло, жалел, порывался на мысли о побеге, но возвращался к тому, что начатое важно заканчивать, чего бы оно ни стоило. Стидда могла быть тайным сообществом, и подумать о наличии у них связей на государственном уровне - не абсурд. В том числе Чонгук подозревал в покровительстве и Ватикан. В их круги входили известные чиновники и состоятельные господа не последней важности. Они заезжали в «отели», оборудованные под приём, и проводили чудесные вечера, а то и целые недели, развлекаясь и используя молодость, как угодно. Кто-то снимал фильмы, кто-то без остановки предавался утехам, а некоторые даже «покупали» понравившиеся экземпляры. Постояльцы никогда не испытывали нужды ни в моделях, ни в приправах. Бизнес, построенный на детских косточках, приносил плоды и окупался троекратно. Коза-Ностра частично плясала под их дудку. Чонгук убедился в этом, когда нашёл среди новоприбывших лиц одного из пап с западной провинции. Цветение Стидды на теле Сицилии походило на лишай, она покрывала земли струпьями и не стыдилась своего величия. Во главе болезни подобного масштаба обязан был быть сумасшедший, не меньше. Честно говоря, подвалы с мальчиками не выглядели мерзко, скорее, там наводили специальный антураж и обязательно делали одно помещение, крайне похожее на то, где Чонгук когда-то нашёл Тэхёна. Из таких «комнат» обычно появлялись мальчики с меткой. Меченые Чонгука интересовали. Именно их подвешивали на посвящении, но не каждого вывозили после под белой простынёй. Чудом оставшиеся в живых входили в какую-то наивысшую касту, им отводилась определённая роль, разгадать которую ещё предстояло. Как и в любой мафиозной структуре, в Стидде соблюдался порядок и строгая субординация. Переход по должностям не прописывался технически, но во многом зависел от везения. Из рабов - в слуги, из слуг - в адепты или телохранители, дальше - в Высший Совет. Чонгук намеревался забраться как можно выше. Месяц за месяцем он пребывал в статике: как слугу, его больше не перевозили и не тормошили по пустякам. Любой полицейский, случайно забредший в их городок, мог бы заподозрить в нём обыкновенного паренька, подрабатывающего для помощи родителям. Чонгук действовал аккуратно, выучился убирать подозревающих и случайных свидетелей, прислушиваться, когда нужно и появляться там, где следует. Встречи со своими продумывались, как ходы по минному полю. Он спал, что называется «с открытыми глазами», неглубоко и чутко, короткими перерывами проверяя, не держит ли кто у глотки нож. Бдение каждого шороха и лишнего вздоха отточило его интуицию похлеще, чем годы, проведённые под крылом Марко. Его же чаяния предотвратить развитие Стидды Чонгук считал глупыми. Он понял это сразу. Они имели вес, власть, деньги и владели тем, чем не похвалится простая мафия - сознанием. В глазах жителей коммун тлело слепое обожание их божества, еженедельных сборищ и ежемесячных поклонений. Прежде не имевшие и гроша за душой, они наконец обретали что-то наравне с другими, будь то материальное благополучие или духовный покой, приют их больному нутру. Бороться со Стиддой - значило убить каждого, кто в неё верил. Марко передавал односложные ответы вроде «мы справимся», «нет ничего невозможного». Но в Чонгуке уже зародились тяжкие сомнения. Марко мог сколько угодно подбираться к ядру, отрубая змею головы, но сколько их всего - не поддавалось подсчёту даже тому, кто сидел в логове. Безнадёга. Чонгук колебался насчёт того, оправдано ли его нахождение под прицелом, в извечном напряжении. Некогда привлекательная идея освобождения и отмщения растворялась по мере того, как Чонгук приобщался к новой жизни. По большей части, он видел чокнутых, извращенцев и отбитых напрочь, и вполне претендовал стать одним из них. Затянувшиеся полтора года завершились для Чонгука осознанием того, как сильно он устал, вымотался. Он снова обратился к плану побега, отложенному про запас. Но судьба имела на него виды, и в ту ночь, когда он пытался покинуть гостиницу, в дверях объявился долгожданный патрон, чей приезд ранее обговаривался на пониженных тонах и колебался между тем, что «дата неизвестна» и тем, что «у него слишком много дел». Юркнувший вниз Чонгук вглядывался между гранитных балясин верхнего этажа в прикрытое капюшоном лицо. Когда оно осветилось настенным бра, Чонгуку пришлось сдержать тяжкий вздох.øøø
…Тэхён отряхнулся от мыслей и закашлялся, в висках закололо. Чонгук не поленился протянуть ему стакан воды, попил и сам. — Значит, ты видел его? Он и по сей день у руля? — Как ни странно, да… — Кто он? Чонгук бесцветно улыбнулся и взглянул в сторону, будто надеялся, что ответ висит в воздухе и вот-вот будет прочитан Тэхёном. Но тот задумался и производил впечатление немого, доедавшего язык. — Анжело Баретти, — подсказал Чонгук. Сын Алонзо. Тот самый, кого признали погибшим при пожаре на усадьбе, как и отца. Тот самый, что приставал к ним и высмеивал, когда они были мальчишками. — Он выжил?! — выдавил Тэхён. — Наполовину…øøø
И это действительно так. Пострадав при пожаре, Анжело обзавёлся отвратительными шрамами, покрывавшими большую часть его тела и практически всё лицо. Обычно он носил маску, но Чонгуку тогда повезло застать его врасплох среди тех, перед кем он якобы не стеснялся показаться во всей красе. Так или иначе, побег снова был отложен на неопределённый срок, и Чонгуку посчастливилось увидеть патрона в окружении телохранителей, то есть - первых доверенных людей. И узнать в нём человека прямиком из прошлого. Анжело или «Чёрная маска» несколько дней провёл в своём номере, готовился к выступлению или проповеди. У его дверей дневали и ночевали смены каменных истуканов, обойти которых Чонгуку даже при его ловкости и смекалке не довелось бы ни разу. Для того, чтобы довести дело до конца убийства главного вряд ли могло быть достаточно, но Чонгука словно ослепило этой мыслью, она доводила до дрожи. Погрязнув в быту, он давненько не испытывал того, что сопровождало его по прибытии. Боли. Агонии. Страсти. Заполучить это, помноженное на десять, ему даровала возможность избавиться от Анжело, лишить медузу головы и посмотреть, как станцует ламбаду туловище. Чонгук распланировал всё от первого до последнего звонка, продумал детали, но понимал, что без импровизации не обойдётся. После долгой вечерней проповеди Анжело в компании знакомых должен был отправиться на «ночные игрища» в отдельном доме. Всё, что нужно было сделать Чонгуку - попасть в группу несовершеннолетних по вызову, нанятую для развлечения, а затем выманить Анжело хотя бы в чёртову туалетную кабинку. Перед отъездом каждому подростку насильно впихнули по таблетке чего-то туманящего и возбуждающего. Потому ни дороги, ни самого факта поездки Чонгук не запомнил. Задолго до того, как он достиг успеха, его успели облапать, облизать и потереться о тугой зад, не раз ему пытались присунуть. Он шёл, шатаясь и падая, и сражался за право осознавать, пока его обуревала жажда влиться в одну из тех компаний, что виднелись тут и там. Все они ебались, как хотели, с качелями или без них, по двое, трое, группами, под хоральную тихую музыку, под «Ave Maria» и прочее. Стояк поджимал ширинку коротких шорт. Чонгук покрылся холодным потом, часто дышал и полз к уборной, дверь которой постоянно отдалялась от него или приближалась, въезжая в живот стальными прутьями. Его тошнило, рвало, а потом снова размазывало, целуя во все суставы. Он хорошо знал, что такое галлюцинации, но такого глубокого и больного трипа с последующими сатанинскими конвульсиями у него ещё не было. Чонгук хотел трахать всё, что могло отдать ему тепло, он сливался с теми видениями, и кажется, что кто-то встретился на его пути, крайне похожий на Него, улыбнулся и притянул к себе. Чонгук взял его на месте, развернув лицом к стене, вскрыл зубами его плечи, содрогался у его ягодиц и называл по имени. И хотя пушистые ресницы - всего лишь похожие - не принадлежали тем глазам - всего лишь похожим - Чонгук любил каждый изгиб, волнение и горячий воздух, какой мог вдохнуть с его кожи. Он сплетал с ним пальцы и боялся его потерять. Но потерял, когда кончил и заметил, где находится. Перестали танцевать картины на стенах, а контуры искажаться и распухать. Неожиданное прояснение, выплеснутое с оргазмом, вернуло Чонгука к миссии. Дойдя до кабинета, он застал Анжело распивающим вино и смотрящим за тем, как мужчины в годах раскладывают белокожую девушку. На вошедшего Чонгука воззрились и телохранители, вопросительно посмотрели на господина. — Не парьтесь, я его знаю. Иди сюда, Чонгук, посиди с нами… — он наполнил вином второй бокал и кивнул на софу. Помедлив, Чонгук всё-таки подошёл. Ему не нравилась рука Анжело на собственном колене, но он стерпел. И его шёпот на ушко относительно раскрывающейся впереди картины - тоже, но он продолжал терпеть, хмелеть и превращаться в негодную суку. Они сделали его таким. Мерзким. Липким. — Отсоси мне… И падким на приказы, которые он создан отдавать, но не выполнять. Чонгук опустился на колени и сделал вид, что готовится оказать хозяину приятную услугу, а затем дотянулся до бутылки вина, молниеносно разбил её и приставил осколки к горлу Анжело. Тот не повёл и бровью. В затылок и виски Чонгука упёрлись дула пистолетов. Нажми они разом на спуск, и мозги Чонгука можно было бы подавать всмятку. — Пошли вон, — сказал Анжело, а потом добавил криком: — Живо! — Но, дон!… — пролепетал кто-то из телохранителей. — Всё под контролем. Ждите за дверью. Чонгук слышал, как толпа двинулась к выходу. Что ж, рискованно, глупо и шумно, но они остались наедине. — Если ты хотел поговорить со мной, то это оригинальный способ. — Я хотел вспороть тебе глотку, — прошипел Чонгук, надавливая осколком до появления рубиновых капелек. — Перестань, — Анжело оставался спокойным, из-под половинчатой маски появилась ухмылка. — Кажется, ты веришь тому бреду, каким тебя напичкал Марко, отправляя сюда. Они использовали твоих родителей, убили их, они и тебя превратили в убийцу. — Заткни пасть, паскуда, — вскипел Чонгук, но орудие дрогнуло в его руке. — Ты думаешь, что я о тебе ничего не знаю и не смею судить, — Анжело обхватил его запястье. — Но беда в том, что я знаю всё. Как ни парадоксально, но находясь на служении ангелу, ты прислуживаешь дьяволу. Чонгук, я тебе не враг… Виной тому, что Чонгук не сделал выпада и вдруг остановился, стал резкий приступ дрожи, обозначавший отходняк. Чонгука встряхнуло, отбросило, по мышцам ударили спазмы. Он задыхался, катаясь по ковру, плюясь желудочным соком. Отпустило. Поступающий свет затмила тень Анжело...øøø
...Дав Тэхёну успокоительное, Чонгук ушёл куда-то и вернулся только вечером, сосредоточенный и утомлённый. Тэхён то впадал в дрёму, то бессмысленно рассматривал оконную раму, на появление Чонгука он отреагировал морганием слипающихся век, пошевелил пальцами ног. Он смотрел, как Чонгук снимает пиджак, галстук, закатывает рукава рубашки и идёт готовить им ужин. Пока на сковороде шкварчала отбивная, Чонгук опорожнил наполненную утку, дал Тэхёну попить и отёр мокрым полотенцем. Его прикосновения оставляли за собой приятную прохладу. Его взгляд потрошил Тэхёна хуже всего, что ему довелось или предстояло от него узнать. Тэхёна по-прежнему мучил вопрос о том, почему он прикован: это приказ или прихоть? Говорил ли Чонгук правду или додумывал на ходу? Что ещё они потеряют, кроме сознания? Ужин ватный, но Тэхён не мог сказать, что ему не понравилось. Покурив, они продолжили утренний разговор. Чонгук взглянул тихо и странно, словно хотел потушить о него окурок, но обрадовался, что тот упал в пепельницу. — У той ночи, когда случился пожар - две версии, так? — подтолкнул разговор Тэхён. — Не важно, чьи подонки их продырявили. Мои родители помогали Марко, — Чонгук стал резче чеканить фразы. — Он обещал им помочь вернуться в Сеул, если они достанут для него некоторые доказательства. И так как ставка высока, они в принципе не могли его предать. Шантажируемые союзники - безопасные союзники, как водится. Новость не стала для Тэхёна шокирующей. Вполне правдоподобно, если учитывать, в какой заднице оказалась семья Чон, застряв на чужбине. И вполне понятна злоба Чонгука на то, что Марко не предупредил их заранее, ведь шевельнись хоть кто на усадьбе - и Алонзо заподозрил бы неладное. Тэхён вспомнил о записке. И о первой, в том числе. Возможно ли, что когда Марко отправлял маленького Тэхёна на апельсиновые плантации, он ещё не знал о Стидде? Тэхён посчитал, что это так. Данное предположение гораздо приятнее, нежели то, что Тэхёна забросили в качестве наживки. — А кто руководил Стиддой до Анжело?...øøø
Чонгук полагал, что это сам Алонзо. Резонно, если при передаче прав на трон соблюдалась наследственная составляющая. Но Анжело отмёл его версию. В тот день, когда назначил его своим телохранителем. Решив после покушения держать заклятого врага поближе к себе, он невольно сделал Чонгука зависимым от опасного доверия. — У Стидды нет руководителей. Я один из многих, занимающих подобие руководящего поста. Мне повезло быть избранным. Возможно, нас тысячи. Я не знаю точно. В ответ на что Чонгуку захотелось рассмеяться. Анжело пудрил ему мозги и пытался ввести в заблуждение. — Думаешь, Марко борется с мировой несправедливостью? Уже то, что я знаю о его кознях, о чём-то да говорит. Он смешон, как и твоё здесь присутствие, — Анжело дружески похлопал его по плечу. — Моя смерть ничего не решит. Мы были, есть и будем. То, что мы делаем - благо. Как бы кончили все эти детишки, взрослые, инвалиды, бездомные, больные? У них ничего не было. И никого! — Вы трахаете детей… — Обойдёмся без личностей. Я увлекаюсь вариантами постарше, но слабости других - не моя забота. Они за это платят. Люди всегда платят за то, чего хотят больше всего. Валюта просто прикрытие для их дерьма. Весело же, ну. Чонгук ещё помнил, каким идиотом выглядел Анжело при своём отце. Видимо, хорошо играл на дурачка. Он не был зол на пожар, Марко, полученные увечья. Казалось, он от души забавлялся театром наживы, и Чонгук чувствовал себя неловко. Смысл его пребывания здесь отпадал напрочь. О каких секретах могла идти речь, если он действовал на виду? Он стал аквариумной рыбкой, очередным экземпляром редкостной никчёмности. — Ты можешь докладывать Марко обо всём, что видишь, Чонгук. Как и раньше. Пусть знает. Пусть пробует остановить нас. Среди массы равнодушного народа он выделяется, верно? Вот почему у нас единогласное мнение, что таким нужно давать жить подольше. С ними интересно. Говоря об убийстве родителей людьми Марко, Анжело подразумевал жестокое нападение. Не случись его, не пострадали бы и они, пусть и косвенно. — Он действовал необдуманно. Мы заключили договор о сотрудничестве, надеялись, что он не станет брыкаться и последует примеру отца. Не тут-то было. Чонгук не спешил проникаться его пышными речами. Как бы умно ни изъяснялся Анжело, Чонгук предпочитал занимать нейтральную сторону. И следующие четыре года он провёл на ней, отстранённо следуя за Анжело и защищая его пистолетом, каким имел право прикончить. Продолжались и разъезды по миру, и обряды, нелепые ритуалы, долгие переговоры. Чонгука не трогала творившаяся на его глазах содомия, он остыл, точно горевший некогда фитиль потушили и зацементировали. Висевшая на волоске жизнь Анжело, коей тот не дорожил, и та - надоела. Доклады Марко, давно просевшие в искренности, становились лаконичнее и короче, пока не прекратились совсем. Наверное, тот заподозрил, что Чонгук как не за Стидду, так и не за Ринцивилло. Он пришёл сюда, чтобы стать героем, а превратился в комок окоченевших нервов. Носимая на руке звёздочка временами казалась ему симпатичной, а всё остальное постепенно утрачивало вкус, контрастность, насыщенность. Чонгук не верил в избавление человечества от блядства, искушений и уродств. Он являлся ярким представителем «одного из тысячи». В нём зрели идеи, но он не знал, как и в чём именно они прорастут. Как-то они заглянули в Агридженто, и Чонгуку дали волю прогуляться по городу, он забрёл в бар, где и встретил Армандо Савиано в компании его дружка Пьеро. То, что они из одной организации стало известно наутро после того, как Чонгук переспал с ними обоими. Загасив ещё порошка, Армандо проболтался о Манрике, который «залез к Ринцивилло в постель», и у Чонгука внутри щёлкнуло, он попросил уточнений. Армандо любезно поделился всем, чем располагал. Чонгук немного успокоился, вспомнив, что Отцом пока являлся Марко, а не Тэхён. Но если так, то последний всё равно подвергался опасности. Пару дней Чонгук раздумывал над тем, надлежит ли ему побывать в Катании. Стидда контролировала каждый его шаг, рано или поздно они бы узнали. Плюс в том, что отхождение от правил не могло стать поводом для его устранения. Когда ты в чёрном списке - терять априори нечего. Он побывал в городе и на собственной могиле, притронулся к свежему букету азалий и вздрогнул. Чувства, погруженные в глубокую спячку, шелохнулись, как мальки на воде. Сюда приходили, чтобы чтить его память. Чонгук сорвал один из цветков и положил в нагрудный карман. Ему также удалось пробраться в квартиру Чимина и забрать одну из ценных фотографий. Чимин же полагал, что к нему забредал грабитель, но пропажи так и не обнаружил. Уезжая обратно и держа в карманах незначительный осадок, Чонгук думал, как отвратительно его существование. Те знания, какие он обрёл вдали от семьи, ничего не стоили. Ими нереально было даже похвастаться, некому утереть нос. Потому что на плите горели буквы мёртвого имени. Развенчать миф - и всем стараниям придёт конец. Чонгуку хотелось вопреки всему. Вернуться, возникнуть в пороге и сказать ему два простых слова. «Я - дома». Но он сам выбрал наисложнейший из путей, став странником и отступником. Ему стало претить подчинение, хождение по ниточкам. Чонгук чувствовал, что должен мыслить абстрактно, взять цель вне чьих-то интересов и ответить себе на вопрос: что нужно ему самому. Не семье или организации, народу Сицилии, гражданам всего мира. Это мнимое большинство могло хоть провалиться пропадом. Чтобы понять, каково нутро Стидды, Чонгуку пришлось пройти сквозь огонь, воду и медные трубы, готовиться долго и упорно. До того, как он читал молитвы на обрядах, выступая проповедником, ему довелось участвовать в оргиях с мальчиками, чтобы доказать свою верность, пришлось подвергнуться пыткам и многократным сеансам гипноза. На несколько месяцев, а то и лет - он выпал из реальности насовсем и говорил от имени любого, кто восхвалял Баала. Он не узнавал себя на видеозаписях, не понимал, о чём говорил и что делал. Но перед тем, как впасть в экзальтацию, ещё будучи в здравом уме, он оставил для себя дневниковые заметки и прочие якоря в виде фотографий, позже послужившие отметинами к восстановлению хода событий. Он точно знал, что его сознание - принадлежит ему одному, но возвращение к себе настоящему вряд ли прошло на все сто, если иногда Чонгуку очень хотелось видеть кровь, ощущать её на языке и немного, совсем немного кайфовать, разделяя с кем-нибудь счастье единства плоти. Зарекомендовав себя, как ценного кадра и став одним из адептов Совета, Чонгук будто бы переменился, он внушал леденящий страх. Даже Анжело прекратил с ним частые задушевные разговоры. Получив послабление в надзоре, Чонгук занялся расстановкой пешек и непосредственно действием по плану, который разработал сам. Армандо пригодился в Катании и сработал, как нельзя на отлично. Манрике был устранён. Галочка. Предотвращение покушения на Тэхёна в Стамбуле стоило пары холостых выстрелов от заказанных знакомых. Тэхён и Юнги убрались из города удачно к тому моменту, когда Чонгук чужими пулемётами разобрался с его обидчиками. Галочка. Клуб Тэхёна, кишевший червями предателей, взлетел на воздух. Неплохо. Задание Стидды в церкви: тринадцать отравленных, по аналогии с Христом и апостолами. Им казалось, что это красиво. А Чонгук подписал в дело Эмилио Савиано, призванного наследить и подгадить безупречную репутацию. Что ж, противная неудача для них, но для Чонгука - прекрасная работа. Братья Савиано, продолжавшие шерстить на Сицилии, должны были заснять один из обрядов посвящения, координаты которых им предоставил Чонгук, и разослать спамом на электронную почту всех причастных, это вызвало бы в Стидде мысли о диверсии и отвлекло их от деяний Чонгука. Письмо Эмилио было адресовано не Армандо, да и вообще написано не его рукой. Чонгук, убивший его и начинивший динамитом, написал его затем, чтобы привлечь в Монтелепре Тэхёна и услышать подтверждение полузабытому факту того, что у него имелась метка [в подвале всё ещё оставалась камера Эмилио]. Столь надоевший Вико Ринцивилло, вставлявший палки в колёса похлеще своего предшественника, должен был быть устранён. Фейерверки в Палермо, призванные с дотошным официозом разорвать Тэхёна в клочья. Заминированное авто - как средство. Тут Чонгуку подвернулся Гаспар, работающий под прикрытием уже не один год. Ему было поручено передать специалисту телефон Карлоса для внедрения заглавного электродетонатора. Любой звонок непосредственно Карлосу спровоцировал бы взрыв. Всё, что требовалось от Гаспара - не дать ему ответить до приказа. Приказа в виде звонка с телефона Марко. Для подрыва авто Чонгуку просто следовало находиться поблизости и сделать звонок. Например тогда, когда Тэхён с Чимином проследуют в квартиру Эмилио и обнаружат там взрывчатку. Звонок Чимину на тот момент был бы расценен Тэхёном, как сигнал об опасности. А значит, спасаясь, они бы не только покинули дом, но и в окружении звонящих сотовых всей группы - отошли на безопасное расстояние. В случае, если бы они остались, и Чимин таки ответил на звонок, взорвалась бы только машина с Карлосом и Гаспаром (детонатор в трупе подчинялся совершенно иному сигналу). Благо, эффектность получилась двойной. Беспроигрышный расчёт. Организация восхваляла Чонгука, как гения, а гений продолжал вертеть их, как хотел. Он удивлялся тому, как хитро справляется Тэхён, но как просто предсказать его шаги. Впрочем, то Чонгуку шло на руку. Следующим крупным этапом становилась ликвидация. На этой стадии Стидда не допускала ошибок и не терпела промахов. Во избежание подозрений Чонгуку следовало прибегнуть к жертве. Незадолго до венесуэльских страстей он снова связался с Марко и после длительного и непростого разговора убедил его пойти навстречу. Чонгуку было чем помыкать. При худшем развитии Тэхёну грозила смерть: отменить взрывы было нельзя. И Чонгук не прогадал, поставив на его сообразительность.øøø
Тэхён и подумать не смел, что Чонгук заделается его ангелом-хранителем с явным сдвигом по фазе. Около четверти часа, пока Чонгук принимал душ, он ковырял пальцем царапины на коленных чашечках, пока не снял все корочки. — Марко… — Тэхёна запоздало поразило скорбью. — Идиот. Чонгук как раз вернулся и набросил халат. Тэхён невольно скользнул по его рельефу взглядом. От духоты на сгибах локтей и колен скопилась влага, он был бы не прочь освежиться. — Согласен. У него имелись розовые мечты и идеалистические взгляды, — поддержал Чонгук, глядя в отражение серебристой поверхности холодильника, он затянул пояс и расчесал волосы. — Свалив за бугор и оставив тебе дела, он не отказался от попыток победить, просто залёг на дно. Хуев миротворец. Он не был глуп или наивен, нет. Просто считал, что если он играет по-честному, то взрослые дяди его поддержат. Совсем как ты, правда? — Чонгук повёл плечом. — Яблочко от яблони… — Он не был моим отцом. Тэхён заметил ухмылку триумфатора. — Он не был моим отцом, Тэхён. Последовала неприятная пауза. — Что? — К сожалению или к счастью, я добился внятного положения в штабе, а потому имею доступ и к закрытой информации. — О чём ты? — Думай, Тэхён. — Я не знаю. Чонгук присел на корточки, наклонился к его уху: — Марко твой отец. Биологический. Настоящий. Ты произошёл из его семени. Нужны ещё пояснения? Широко раскрыв глаза, Тэхён ухватился за шею Чонгука. — Ты лжёшь?! — Мне оно надо? — Чонгук поднёс его ладонь к своим губам и поластился щекой о костяшки. — Думаешь, почему он питал такую слабость к азиатам? Почему обратился за помощью к моим родителям, когда на усадьбе хватало людей? Почему вообще решился вытащить нас, а за тебя готов был задницу порвать любому? Тэхён растерялся, сердце заколотилось быстрее. Даже если это ложь, она восхитительно сладка. И настолько же мерзкая. Выходит, где-то в истории, в пробелах между строк затаилась мать. — Не может быть… Чонгук опустился на колени и приобнял его за талию, продолжая нашёптывать и заглядывать в глаза. — Да брось, всё сходится. Вы же делали тест ДНК, вспомни. Ты думал, что сдаёшь анализ для факта твоего присутствия в клинике, а вот Марко проверял по-настоящему. Девяносто девять и девять процентов, Тэхён… я не биолог, но это очевидно. Плюс его личное подтверждение, можешь мне поверить. Многие согласятся, что вы похожи. Трудно отрицать, что Чонгук обладал такими сведениями, забравшись в Стидду глубже, чем это удавалось кому-либо постороннему. Лучше бы Тэхён не слышал, оглох, свихнулся, лишь бы не чувствовать боли и не вспоминать, как на его глазах умирал собственный отец. То паршивое: «Прости». За то, что не хватало мужества сознаться в гребанном отцовстве?... Потянуло горелым: от жары где-то вскипел пожар. — Это из-за тебя, — процедил Тэхён, ударив Чонгука в грудь, удары нарастали. — Из-за тебя... Какого хера ты молчал, бегал, почему ты не связался со мной, почему…?! Ублюдки... Он силился избить Чонгука одним кулаком, изничтожить, исцарапать шею, но в конечном итоге спрятался у его ключиц, зацепившись за лацкан халата. Ни слёз, ни каких-либо весомых сожалений, сплошная гарь, оседающая в лёгких. Тэхёну трудно было объять всё то, что принесли ему одни сутки. Чонгук погладил его по макушке и произнёс вполголоса: — Ты всё, что у меня есть, Тэхён. И Тэхён поднял на него слезящиеся глаза. — Тогда освободи меня, мать твою… Ни чистого понимания, ни покорности: Чонгук прикоснулся к правой кисти Тэхёна, погладил пальцы. — Ты ведь не хочешь возвращаться, — Чонгук поцеловал его в висок, смазал губами по скуле и до челюстной косточки, прикусил подбородок. — Тебе не хватало меня. На том ебучем острове можно сдохнуть со скуки. Таким, как мы - там не место. Мы теперь оба мертвы. Мы можем всё. Тэхён не хотел дополнять список без вести пропавших. Задрожав, он обхватил ногами его талию и вонзился в губы с яростным поцелуем, наедаясь умерщвленной кожицей, наслаждаясь остывающими сосудами, соприкасающейся голубизной вен. Помутнел рассудок, хотелось ещё. Они забыли, кто они, зачем и что им нужно, кроме душащей близости. Тэхён запустил пальцы в его волосы и простонал, Чонгук вжался ему в пах, оглаживая бёдра, спину, и присосал язык. Медленно имитируя толчки и оставляя следы зубов на вспотевшей шее, Чонгук довёл Тэхёна до оргазма. Заколотившись в его объятиях, Тэхён запрокинул голову и одарил талым взглядом из-под прикрытых век, взглядом погребённого. Они держались за руки.***
Хосок недоверчиво поглядывал на Леона, затем перевёл взгляд на Чимина и Юнги, наконец закончившего рассматривать каждую закорючку в записной книжке Витале Манрике. Для Хосока, который знал его только на словах, он быстро стал очевидным врагом, а вот Юнги с Чимином почему-то мялись, не решаясь высказаться начистоту. — Могли это подкинуть? — спросил Юнги на всякий случай. — Комбинацию от сейфа знали только отец и я, — ответ прозвучал уверенно. — Так что исключено. И у Юнги появилось жуткое предчувствие неотвратимой волны. — Забейте на эту херню, в детективов поиграем позже. Единственное, что мы должны сейчас сделать - разыскать Тэхёна! — раздражённо прикрикнул Чимин. — Успокойся, — Хосок одернул его за рукав. — Чимин прав, — кивнул Леон. — Давайте разделимся и займёмся делом. — Не подумай плохо, но мы займёмся этим без тебя, — добавил Юнги. — У меня нет оснований не доверять тебе, но и для обратного тоже. Поэтому возвращайся дежурить в Палермо и не держи на нас обид. — Ничего, я понимаю, — поднявшись, Леон натянуто улыбнулся и печально взглянул на Чимина, но тот не отреагировал. — Будь я на вашем месте, поступил бы так же. Я отправлюсь прямо сейчас. Удачи... Они распрощались. Вскоре, проработав достоверность, Чимин заглянул в церковную библиотеку, где застал Хосока рядом с Юнги и поделился тем, что выяснил о пребывании Тэхёна в Венесуэле. Для уточнения его местонахождения следовало лететь прямо туда. — Он может быть в Баркисимето или в окрестностях, но вряд ли слишком далеко от подрыва. — Выглядишь так, будто припарковал самолёт у входа, — ввернул Хосок. — Потеряем время, — отмахнулся Юнги. — Лучше нанять для проверки кого-нибудь там. Если допустить, что у Тэхёна может быть похититель, в одной точке они долго не задержатся, это неразумно. А тут нужен кто-то у штурвала, иначе подпустят Луиджи. — Я могу полететь и один, — выразил уверенность Чимин. — Вот уж нет, — нахмурился Хосок. — Ни за что. — Почему? В одиночку я не привлеку внимания! — Если вообще долетишь. Не глупи, Чимин, — осадил Юнги. — Стидда сидела у нас под носом всё это время, неужели они не вычислят того, что ты покинул остров? Я тебя умоляю. Нам не на что рассчитывать. На лицах Хосока и Юнги словно отсутствовал интерес. Понятное дело, что Хосок держался за него, но их обоюдное равнодушие для Чимина становилось ударом. Из соображений сохранить им всем жизнь, Юнги приходилось выставляться в свете некоторой жестокости. — И что ты предлагаешь? — Чимин всплеснул руками. — Тупо ждать, пока Тэхёна привезут, как Марко, горсткой чёрной пыли?! Тебе что, похуй вообще?! — Я предлагаю тебе расслабить очко и перестать орать в стенах моей церкви, — стальным голосом попросил Юнги. — Это во-первых. А во-вторых, запастись терпением. Хосок снова стоял между ними, словно между двумя наковальнями, под градом искр. — Мы заботимся об одной цели, Чимин. Но бросаться в омут с головой, как Тэхён, я не буду. Я уважаю его и хочу нам помочь, но необдуманные вылазки не в моём стиле. — Касайся дело тебя, и Тэхён бы сделал всё возможное ради спасения. — Я тут не прохлаждаюсь вообще-то… Они практически сцепились, сблизившись на расстояние в сантиметры. — Блять, да хватит уже! — взревел Хосок, роняя тяжёлый книжный том на стол. — Собачитесь, заботясь о том, что кому важно! Спасибо, что не спор о том, у кого член больше… Присмирев, Чимин с Юнги переглянулись. Святой отец опустился на стул и постучал пальцами по стопке книг. Нервные дни, недели. Даже ему хладнокровие изменяло, что и говорить о Чимине? Он же извёлся, как пить дать. — В общем, давайте начистоту. В Венесуэлу выдвигаюсь я. Тут с вас больше толку. Хосок, возьмёшь мои обязанности по оружию, на время моего отсутствия забот будет не так много, — Юнги подчистил фитилёк свечи, уныло стоявшей перед ним. — Чимин, ты остаёшься за Тэхёна. А я прямо сегодня потрещу с епископом и полечу под какой-нибудь благотворительной крышей, там вроде детям в хосписах помощь нужна. Чимин, кажется, пожалел, что заварил эту кашу. Падре настроился серьёзно. Хосока охватила если не тревога, то паника, он вцепился в рукав сутаны. …И ещё сильнее. За Юнги у посадочного терминала растворялась толпа, среди которых полно священников. Хосок свёл брови на переносице. — Не отпущу. — Я выжил в лесах Аляски и на гражданке в Пакистане, Хосок, — улыбнулся падре. — Ты испанского не знаешь, — продолжал упираться Хосок. — Знаю основы. Всё будет в порядке. Он крепко обнял Хосока. Мужественный, горячий, чуть сладко пахнущий духами. Хосок прижался и обхватил его голову, кротко поцеловал, затем ещё и ещё, пока не распалил до бесстыдства. С трудом отстраняясь, он выдохнул: — Я люблю тебя, понял? — Впервые мне кто-то подобным угрожает. — Чтоб вернулся, — Хосок пихнул его в плечо. — Молись за меня, — Юнги чмокнул тёплый висок и протянул руку затихшему Чимину. — А ты не думай, что я из-за твоего выступления подорвался. Это моё решение. — Диктор повторила о последних минутах посадки. — Ладно, бывайте. У Юнги есть наводки и теории. Пожалуй, он на все сто уверен, что Тэхён жив и находится взаперти. Расклад, правда, паршивый: Юнги либо вернётся с Тэхёном, либо не вернётся совсем, о третьем варианте он думал в последнюю очередь.