Ashen crown

Бумажки, счета, надоевшая клетка под чернила… Хосок копался с бумагами, выстраивая архитектурно правильные башни, наводя идеальный порядок на рабочем столе и постоянно думая о Чимине, Юнги и о том положении, в котором им всем повезло оказаться. Стопки рушились, статуэтки падали, слои пыли стирались разом. Одна минута - и всё разбросано, Хосок в гневе раскидал остатки, распинал по полу, сжав челюсти от наслоившейся злости. Сколько бы вариантов ни попробовали они на пару с Леоном, на выходе ждала тщетность. Ещё чуть раньше Хосок обнаружил отсутствие дома второго из телохранителей Тэхёна - Гаспара, и понял, что предупреждения Юнги не были напрасны. Но удара уже не ждал. Вряд ли стали бы топить и без того тонущее судно. Ко всему прочему, мучила бессонница, и по утрам (а подолгу Хосок ни разу не спал), он поднимался разбитым, брался за телефон и начинал работу. Рутинную, скучную, далёкую от закона. Он руководил процессами, оберегал сейфы и вклады, от усталости делил свалившуюся ответственность с Леоном, охотно берущим добрую половину обязанностей на себя. Пожалуй, они ладно сработались, но ожидаемый результат не срабатывал. Так трудятся в тылу, не ведая, что там - в самых жарких точках. Иногда они говорили о тех, кто им дорог. В голове проносились эпохально трагические сцены, выдерживать которые Хосоку становилось тяжелее, чем раньше. В его плотно сбитом доспехе появилась брешь в виде младшего брата, нуждающегося в помощи и заботе. Воздать Чимину за годы страданий не вышло бы ни при каком раскладе, Хосок даже не знает, как объясниться перед ним, не прозвучав жалостливым ублюдком, растроганным семейными связями до глубины души. А так и будет, когда встанут друг против друга и разомкнут объятия. Невнятное пояснение и его недоумевающие глаза. Чимин всегда обладал проницательностью, видел гораздо больше, чем произносил вслух. Сбавив тихую истерику, Хосок открыл окно и с грустью выглянул наружу, вдыхая прохладный вечер, замечательный, если взлететь птичкой и пролететь над ним у островной каймы. Хосока нещадно давило то, что он тратит время впустую. Он вправе обратиться за помощью к отцу, призвать к ответственности и воспользоваться его личными связями, чтобы отыскать Чимина быстрее. Но такой ход мог подставить Тэхёна и остальных, навести стрелки на Юнги, ведь отцу, каким бы строгим человеком он ни был, не чужд меркантильный интерес. Борясь за кресло мэра, он вполне располагал властью выдавить Хосока из неугодного криминала и прибрать Катанию к рукам. Таким образом, Хосока выматывала не одна лишь гордость, но и опасение собственноручно подвести их компанию под расстрел. К тому же, отбрасывая сантименты, следовало учесть, что Чимин не стал бы для отца любимым сыном, не стал бы первым номером в завещании, как это бывает в хороших сериалах, какие Хосок посматривал на пару с Эсперансой, имея досуг. А вот сигареты Чимина слишком лёгкие, чтобы развеять мысли, и Хосоку страшно держать выточенную хрупкость между пальцев. Суждено ли тому, что случилось с Тэхёном, повториться с ним? Почему этому мальчишке, как на роду написано - идти, ползти по следам своего друга, почти брата… И Хосок припомнил, с каким благоговением Чимин отзывался об их с Тэхёном нелёгком детстве. Нет, он не пытался найти крайних и не рассказывал о страстях, как жертва или пропащий сирота. Он принимал выпавшие на его долю испытания, как данное. В отличие от Юнги, Чимина не растила дикая природа и не закаляли обстоятельства, не обжигали пески востока, но мужеством он обладал не меньшим. «Мы с Тэхёном…». Вместо ангелов, Бога или какой-либо веры в чудо, он верил в Тэхёна. Они вдвоём пошли против системы и наверняка потому так безумно радовались, обретя друг друга. Хосок приблизительно понимал связь между ними, как нечто отдельное от дружбы или влюблённости, нечто, стоящее особняком. Не раз Хосок становился свидетелем того, как Тэхён и Чимин общаются. Тэхён позволял себе подшучивать, паясничать, но никогда - резко или слишком грубо. Он уважал его и смотрел с неисчерпаемой теплотой. Чимин же обожал его по умолчанию, но не прогибался. Чимина жалеть не стоило. То - его выбор. Тэхён подставил ему плечо, повёл за собой, но не втягивал насильно. Надравшись разок, он поведал Хосоку, что Чимин много времени уделяет эстетике борделя. «По-моему, это вообще не его», — высказался тогда Хосок и запомнил, каким кипятком обожгла ответная фраза. «Он там, где ему хочется быть и делает то, что ему нравится. Ты зря считаешь его слабачком…». Тэхён знал его с малых лет и выдумывать ему нечего. За что Хосок и цеплялся. А такой несгибаемый чёрт, как Тэхён, не бросал их и не оставлял в беде, будто бы ему захотелось потушить Этну, залив водой. Он попросту столкнулся со своими трудностями и как любой человек имел право принять решение. Хосок невольно вставал на его сторону, сочувствуя и благодаря за то, что он стал для Чимина путеводной звездой. …В дверь коротко постучали, и Хосок, отвлёкшись, вяло ответил: — Войдите. Ожидал увидеть одну из работниц, а то и две, но уронил сигарету. За спиной подозрительно тихо, в груди тесно. Он медленно обернулся и увидел падре, скромно выходящего из тени на свет. Вроде бы вымучен, а вроде чуть улыбается - и оттого светлее повсюду, а у Хосока внутри срывает зажим. Вздохнув, он нырнул в раскрытые объятия и, обхватив его голову, посмотрел в глаза. Ему кажется, так бы выглядело слово «нежиться», возымей оно материю. Невозможно высказать что-либо внятное, подобраться к сути. Ещё немного потянув дистанцию, они слились в поцелуе, и руки Юнги собственнически замкнулись на тонкой талии. Он едва не замурлыкал, чувствуя родной запах, впитывая тепло, он наконец-то добрался до него, ощущая свою необходимость физически. Хосок прижался к нему и, не скрывая радости, зацеловал лицо. Юнги затих, отвечая на ласки и вдруг ахнул, услышал перепуганный вздох: Хосок прощупал толщу бинтов, вздрогнул. Несколько секунд вникал. — И это ты называешь «в порядке»?! — задохнулся он в ужасе. — Почти. Уже заживает, правда. Хосок суетился, заметно бледнея. — Господи, как это случилось?! — Попозже расскажу, если можно, — Юнги прильнул к его губам, продолжая целовать с одурманивающей неторопливостью. — Я так хотел увидеть тебя. — Я тоже... — Хосок уложил голову ему на плечо, гладя лопатки. — Я надеюсь, под бинтами всё быстро заживёт? — Конечно же, крошка, — успокоил Юнги и похлопал его по спине. И впитал опасения, слабости, вслушался в мольбы. Когда стало полегче, Юнги с радостью принял предложение пойти на квартиру, где Хосок накормил его и, выслушав страшные вести, помог сменить повязки (весьма хладнокровно для чувственной особы). Юнги полагал, что он не впадает в панику, чтобы лишний раз его не беспокоить. После обязательных процедур Юнги заботливо уложили в постель и запретили подниматься. — Слушай, милый, я не нуждаюсь в таком тщательном уходе, — падре, кряхтя, пробовал привстать. — Лежать, я сказал, — Хосок придержал ладонь на его груди и нахмурился. — Я не уверен, что с ножевыми ранениями следует ходить туда-сюда и трясти сутаной. — Чимин же… — Мы с Леоном активно ищем его, — теперь уже настойчиво утешал Хосок. — Пойми-ка такую штуку: ты вернулся, а это один из главных залогов моего спокойствия. Не надо его нарушать своим бесконечным мужеством. Нет ничего стыдного в том, что я ухаживаю за тобой. Мне это нравится. Я чувствую себя лучше, когда тебе хорошо. Юнги поцеловал его худенькую ручонку, с неимоверной любовью прижался к ней щекой. — Серьёзно? — не без удовольствия промурлыкал он, откидываясь обратно на подушки. — Конечно, — Хосок улыбнулся и лёг рядом, приобнимая. Пока он говорил, часы в гостиной успели отстучать девять раз, и в комнату вливался звук беспокойного города. — Я разобрался с твоими заказами, текущие тоже записал и пронумеровал сроки исполнения, — Хосок дотянулся до ежедневника и вручил на проверку. Пролистав листы с красивым почерком и аккуратными заметками на полях, Юнги улыбнулся. — Молодчина, Хосок, — он по-отечески потрепал ему волосы. — Ясное дело, заказчиков меньше стало, но критических убытков мы не получили, деньги есть и будут. Кстати, Эльмаз звонил, передавал привет. Сдвинув брови, Юнги кивнул. — Не до приветов как-то, но спасибо ему. — Ревнуешь? — хохотнул Хосок. — Я-то? Да нет, — мотнул головой Юнги. Хосок читал его запросто, точно знал задолго до знакомства. — Он вроде не в курсе, что с Тэхёном? — Не совсем, но наслышан о случившемся и выразил надежду на то, что Аллах дарует ему жизнь. — Уж в чём, а в этом он не ошибся, — сказал Юнги и замялся. — Когда ты был с ним, с Эльмазом… Тебе было... хорошо? Подняв изумлённый взгляд, Хосок с нежностью потянулся к нему, провёл подушечками пальцев по ключицам. — Мой падре, вы задаёте глупые вопросы, — он смазал влагу с его губ и, чмокнув, запустил ладонь в волосы. — Мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой. Я бы ни за что не стал развратничать в церкви, не будь на то весомой причины. И если тебе этого мало, то я скажу больше… Он поцеловал его, и по спине Юнги пробежали мурашки, он горячо прихватил губами тонкую кожу на смуглой шее, и Хосок переполз к нему на колени, чувственно отдаваясь поцелую. Ещё никто не делал для него так сравнительно мало и много. Выполнив обещание, Юнги вернулся. И самой заветной мечтой Хосока вдруг стало единство с ним, единство плоти, души и духа. Он избирал не ветреные гулянки и безудержное веселье, а его уходящий в хрипотцу голос и священного демона внутри. Они знали, что способны свернуть горы, если понадобится. Знали, что так бывает единожды, если повезёт. И им повезло. Простонав, Хосок оборвал поцелуй, не справляясь с напряжением и жаром бёдер. Ухватился за плечи Юнги и трогательно посмотрел в глаза. Несколько минут они просто мазали губами по оголённой коже, продолжительными эпизодами размазывая в порывистых глубоких поцелуях. Ценное отступление, притяжение и нежное касание. Хосоку хватило сил, чтобы сдержаться и не давать Юнги нагрузок. Расслабившись, Юнги рассказал о том, что знает лазейки, через которые у них быстрее получится найти Чимина. Умело подобрал слова. И словно прощённый после исповеди, Хосок почувствовал невыразимое облегчение. Святой или нет, для Хосока Юнги таковым является априори. За окном было ещё светло, когда сплелись их пальцы, и уставшие тела настиг целительный уютный сон. Следующие несколько дней ранение не беспокоило Юнги. И потому, что Хосок крутился рядом, вовремя поднося лекарства, и потому, что он занимал ум другими вопросами. Разгрёб авралы, распорядился подчинёнными, призвав не распускать нюни и ожидать Тэхёна обратно. Он вдолбил им эту истину за каких-то несколько минут собрания и посадил семя слухов, из какого позже прорастёт необходимая суматоха. Хосок диву давался тому, как его благое слово действует на людей. Более того, он продолжал восхищаться святостью с пороховой начинкой, не унимающейся ни перед какими трудностями. Присутствие Юнги вернуло Хосоку былую уверенность. В ответ он окружил его заботой, оберегал от перегрузок, следил за тем, чтобы падре был сыт, чист и доволен. И надо признать, Юнги чувствовал, что идёт на поправку скорее обычного. Хосок не подвёл его ни в единой цифре, будто бы являлся продолжением его собственных рук. Они могли положиться друг на друга и не прибегать к оправданиям. Помимо хорошего, Юнги видел, как Хосоку трудно, страшно, как он мечется между желанием привлечь отца и вылить правду в свет и уважением личной тайны Чимина, не сказавшего пока ни слова. Хосок разумно воспринимал тот факт, что Чимин вправе не принять их семью. И Юнги неожиданно понравилось то, что за лучистой улыбкой, ритмами фламенко и непоколебимым оптимизмом обнаружилась не только тонкая душевная организация, но и определённая гибкость, трезвость бывалого реалиста. Что их не убивало, то делало сильнее, и оба признавали жизнь в любых её оттенках, кроме густого чёрного. Впервые Хосоку захотелось отдать лидирующую позицию кому-то, кого при первой встрече он посчитал бы страшным занудой. Впервые Юнги не желал прежде восхитительного тела - самую душу. Впрочем, это не отменяло одуряющей тяги, а лишь её усиливало. Накануне выезда в новое убежище, им предстояло не спать полночи. Тревога не поддавалась выветриванию дымом или изгнанием молитвой. Тогда Хосок, видя, как тяжко падре даётся действительность, сел к нему на колени и принялся целовать, разворошив волосы, измяв тугую колоратку. Юнги вливался в процесс замедленно и не сразу обнаружил прохладные пальчики Хосока, спускающиеся вниз по животу. Прикусывая изгиб загорелого плечика, он подтолкнулся вверх. Возбуждённо выдохнув, Хосок предупредил, что всё сделает сам. Им требовалась разрядка, но не забвение. Растворение, но с продолжительным пост-эффектом. Как и обещал, Хосок действовал самостоятельно. Вытащил падре из сутаны и, уложив на подушки, расцеловал грудь, минул больные места и с осторожностью принялся за минет. Придерживая его за голову, Юнги вздрагивал и часто вздыхал. Забывались тысячи миль и бед. Его глаза затянуло поволокой. Не дав Хосоку закончить, он приподнял его за подбородок и, поцеловав, выдохнул: — Я больше не могу… — Нет. Швы могут разойтись, — подтаяв, проговорил Хосок. — Мы не переусердствуем, — обнадёживающе заявил он. Сдалась бы и Троя. Воспользовавшись лубрикантом, Хосок опёрся о широкие плечи и, садясь на сочащийся член, сладостно замычал. Опустившись полностью, уткнулся носом в шею и застонал. Взбалмошный, дерзкий, искрящийся, здесь Хосок превращался в чувственность во плоти, и Юнги находил его красоту и отдачу нереальными. Прижимаясь, он искусал ему шею, получая в ответ бороздки царапин по спине. Хосок действовал неспешно, подводя к оргазму больше теми поцелуями, от которых мурашки и объятиями, мягкими, как облачная завеса. Никого и ничего кроме. Юнги приготовился поверить в то, что им посчастливилось найти укромный уголок и скрыться от проблем. Он полюбил его дыхание, горячий воздух между ними, слияние. И поверил в то, что эти странные чувства полноценно можно передать телом, что все его нервные окончания перетянуты в Хосока. Ощущая тесноту, Юнги скрестил руки на его талии и, врезавшись в губы, начал двигаться навстречу. Повинуясь желанию, Юнги наконец повалил его на спину, налегая сверху, накрыл собою и, закинув ножку себе на бедро, плавно забился о ягодицы. Изгибаясь, Хосок нервно шептал его имя, рылся пальцами во взмокшем затылке. Он затрясся, и Юнги прибавил силы, кончая в него с утробным рычанием. Прилипшая марлевая ткань пропустила густую жижу. И помесь спермы и крови, на секунду чуть испугавшая обоих, возымела значимость жертвенной, когда снова свершился поцелуй... Несмотря на восхитительную слабость, около получаса не спалось и после секса. Юнги завёл шарманку о непутёвом Тэхёне, продолжая ворчать в большей степени потому, что Хосок забраковал курение на период реабилитации. — Слушай, они имеют право на счастье, как и все остальные. Не понимаю, к чему ты придираешься? — искренне возмутился Хосок. — Рановато ещё для старческих заёбов, дорогой. — Хочешь сказать, их симбиоз - это нормально? — Сам подумай. Вот если бы много лет назад у меня отняли тебя, и мы встретились снова где-нибудь вчера, — прехорошенький Хосок перевернулся на живот и подпёр щёки руками, — я бы не раздумывал долго. А ты? Сто пудов - нет. Да, моему брату досталось, и я не отрицаю, что он достоин лучшей доли. Но кроме меня и родителей ему никто ничего не должен по сути. Тэхён ему не нянька какая. — Как и ты. — Как и я, — более сурово согласился Хосок. — Но я могу претендовать. Не суди и не судим будешь, да? Почему-то некоторым болезненно нравится давать оценки поступкам других. — Вообще-то я святой отец, — прозвучала пафосная сентенция. — Ты Мин Юнги и я люблю тебя, — Хосок улыбнулся ему в губы и, натянув простынь, спросил, не нужно ли обезболивающих после перевязки. — Сильнее того, что ты даёшь мне, ещё не придумано, — выдохнул Юнги и, взъерошив и без того растрёпанную его шевелюру, поцеловал в лоб. — Ладно. Всё образуется рано или поздно. Засыпая на его плече, Хосок выдохнул: — Что и хорошо в этой жизни, так это то, что у всего найдётся начало и конец.

***

Возня в аэропорту отсюда - чисто муравьиная, отблеск машин на парковке слепил глаза. Отхватив там свободное местечко, им останется пересечь океаны, сушу и сотни тысяч миль. Чтобы достичь пункта назначения и добраться до искомого... Совсем не счастья. Напороться на расставленные мины, разорваться в воздухе. Совестливо раздирая себя изнутри, Тэхён стоял у машины, фатально неуверенный, что им поможет вылет на родину. Знаменательно, как иерихонские трубы, прокатится по замершей Катании возвращение двоих колоссально испорченных, приконченных и отпетых. Они потеряют скопившиеся в бардачке фантики от жвачек, грязь, перестанут сиять и поблекнут, покрывшись пылью ветхости. Тэхён самолично расфасовывал их тела по урнам и поэтому, наверное, его дрожащие руки скребли по дну карманов. Лицо матери таяло в памяти настолько быстро, что Тэхёну становилось не по себе. Возможно, ему приснились её тоскливые глаза потрепанной игрушки, а кулон, покоящийся в кармане, они с Чонгуком купили где-нибудь на барахолке. И не было покушения, взрыва, смерти отца, как и его в целом. Он подвергал сомнению своё существование, как личности. Что мы есть без прошлого? Возможно, Тэхён пересёк океан свёртком в плетеной корзине, и его подобрал милосердный остров. Не важно, когда это случилось. И нашли его не взрослые, а мальчишки, они вытащили его из песка и, отряхнув, указали правильную дорогу. Потом шли по обе стороны, дав право вести. Он словно наелся глины, и слова застывали на языке. Неприятный озноб долбил суставы. Паниковать смысла уже не было, как и предаваться огню самобичевания. Чонгук наконец вышел из машины и встал рядом, плечом к плечу. По взгляду понять невозможно, что довлело над ним в данную минуту, немного недоумения, сердитости и взрослого, неумолимо взрослого понимания. Чего-то ещё, что глубже, чем ревность. Тэхён принимал то, что Чимин для него не может значить так же много. Он не стал задавать ни единого вопроса, попрекать или пробовать свалить вину. Никакой злобы и ни строчки из гневной тирады, задуманной за десять минут до аварии идеального плана. Они оба виноваты. И невиновны одновременно, никому ничем не обязаны. Имелась весомая причина для молчания, в разы усложнившая дыхание и делающая соприкосновение влажной от духоты кожи таким неловким. Чонгук делал вид, что его забавляет лимонно-жёлтая зажигалка, и он щёлкал ей до тех пор, пока Тэхён не обхватил его ладонь, погасив надоедающий звук. Встав напротив, он смотрел проникновенно. Чонгук же без труда уловил, что он растерян, попросту испытывая то же самое. — Давай начистоту. Если вернёмся вдвоём, они тебя прижмут? — Учитывая, что я не могу связаться с теми, кого оставил в сообщниках... — Чёрт, — Тэхён сплюнул и тяжело вздохнул, с горя пнул носком валявшуюся на обочине жестянку. Чонгук не мешал ему резвиться и выпускать пар. — Ты что, хочешь отправиться в одиночку? — попадание в яблочко заставило Тэхёна приосаниться. — Ну уж нет. Мне проще убить тебя, чем снова отправить туда без прикрытия. — Я тронут, конечно, но это рискованно… — Беспокоишься за меня? — Чонгук взял его за подбородок. — Да, — уверенно повторил он и тише спросил: — Ты всерьёз мог бы убить меня?... Неожиданно, но Чонгук достал пистолет и надавил на живот, достоверно доказывая, что за ним не постоит. И Тэхён, вздрогнув, медленно разразился хохотом сквозь слёзы, как душевнобольной, отмотавший срок в психушке за опухоль мозга. Наталкиваясь на ствол, Тэхён потянулся к нему, прижался к губам и остервенело поцеловал, возбуждаясь от того, что находится на мушке. Они неистово целовались, увлекшись надолго, словно всем самолётам приказано задержаться или рейсы велено отменить. Чонгук придержал Тэхёна за волосы и, оттянув, приставил дуло к мокрым губам. — Зачем нарываешься? Знаешь ведь, что я не всегда отвечаю за свои действия. — Убей меня, — его пальцы надавили на суставы Чонгука, и красный рот расплылся в улыбке. Он бесстрашно смотрел из-под густых ресниц, отчаянно привлекательный в попытке приложить к обоюдным отклонениям невзрачное кокетство. О да, Тэхён знал его, без прикрас и фальши, выучив сквозь целлофан и верёвки. Знал о заколоченной гвоздями психике, о шаткости помыслов и спонтанности действий. С Чимином он рос, с Чонгуком - вырос. — Придурок, — фыркнул Чонгук и, прикусив ему нижнюю губу, грубо засосал, затем попробовал легонько отпихнуть от себя, но Тэхён вцепился в воротник рубашки. — Что ещё? Тэхёну нужно туда, вырваться из миража, построенного специально для него рая. Размен неправильный. Тупиковое чувство. Минимум слов. Они успели перерасти тот период, когда фразы вставали бы поперёк вопросов долга и чести. Рано возмужавшие и оттого бескомпромиссные. — Ты со мной, — выдохнул Тэхён, утверждая их союз фактом. Ни слезливых прощаний или просьб остаться. Одной семьёй до самого конца, что бы ни случилось. — Мы клялись. Усмехнувшись, Чонгук отвёл взгляд. — Клялись, да… Вот только что в клятвах смысла, — и похлопал по капоту, глядя прямо и с вызовом. — Лады. Хватит болтать. Поехали. Тэхён придержал его за руку, вцепился, как ненормальный. Может быть, настаивал задержать себя, переубедить или заставить поверить в то, что сказанное не было произнесено никогда. И у них снова будет один дом, берег, ласковые и безумные ночи, а в целом - ни одного сомнения. Гулявший между ними призрак тёплого ветра разразился порывом, разметав придорожную пыль, закручивая её вихрем. Чонгук взял его за шею и попытался выдавить несколько фраз. Обрывками. — Я… — он полюбовался недоумевающим лицом напротив. — Больше всего жалею о том, что не появился раньше. — Что ты… — Хочу, чтобы ты знал, — несдержанно перебил Чонгук. — Я бы не держал тебя на цепи, если бы на то не было причины. Не связывал бы, если бы этого не нужно было делать. — Мы же прятались от кого-то…? Тэхён не собирался взваливать на его плечи груз ответственности за экзотичное заточение. Трудно предъявлять претензии к пунктам, к которым у самого лежит душа. — Да… — быстро повторил Чонгук. — Мы прятались, Тэхён. Он недоговаривал что-то и достаточно весомое. Чтобы не волновать Тэхёна или сбить с толку как-нибудь позже. Тэхёну не понравилась нарочитая скрытность, холодная бесцветная маска, что невозможно прочесть. Его партнёр готов жертвовать, но не критически. Не тем, что отвоевал такой ценой. Или же Тэхён попросту не мог представить их возвращение, как долгожданных и своевременных, а не холодных и бесполезных. Едва они успели обменять билеты, как Тэхёна снова скрутило, выхлестнув неплохое самочувствие на раз. Он не спешил бы ссылаться на стресс. Сжимая кулаки, Чонгук смиренно ждал у туалетной кабинки и слушал рвотные звуки, затем дошёл до аптеки и купил дешёвый препарат, способный ослабить мучения, но не прекратить. Резкое прекращение, казалось, могло нанести вред. У Чонгука имелся опыт в подобных делах и ошибался он редко. Пока читал инструкцию, фоном думал, что вряд ли им удастся улететь с той же атмосферой за плечами. Либо удастся, но не целыми. Не такими, как раньше и не такими, какими они были здесь всё это недолгое время. Чонгук не отвыкал от страсти и похоти, но отвык от того, что вышло их с Тэхёном невероятной ошибкой, их не рождённым дитя, он отвык от нежности и ненамеренной заботы не по приказу и расписанию. Он хотел бы подставить ему плечо, нести на руках, но не баловать. Изувечить и исцелить. Обстоятельства подозрительно играли против. И запаздывающие вестники, какие могли бы рассказать о местоположении бывших собратьев, и просыпающаяся ломка изнутри. Чонгук уходил на перекур, разъярённо думая о переменах. До вылета меньше часа. Нервы на пределе. Не выдержав, он вошёл и сел позади Тэхёна, обнимая его. Ощутил, как плоский живот под ладонями разрывали спазмы, и боль разрослась на двоих. Они вместе смотрели на сияющий белый фаянс и исчезнувшую воронку воды. В качестве несчастной жертвы токсикоза Тэхён отирал губы подрагивающей рукой, натужно шептал о том, как ненавидит всё это, но не Чонгука. Чонгук помог ему подняться и заставил выпить таблетку. — У меня нет точных координат, — проронил он, пока Тэхён умывался и приводил себя в порядок. — А идеи есть? — Тэхён серьёзно смотрел на него в отражении. — Оружие мы найдём, я обеспечу нас чем угодно, как только явимся. — Похоже, ты упускаешь маленький нюанс, детка, — тихо напомнил Чонгук и подождал, пока с мокрой Тэхёновой чёлки по лицу скатятся все капельки. — Фактически ты мёртв. Теснота в его груди стала подобием дирижабля, застрявшего между скал. Тэхён с трудом продохнул, кивнул и оторвал наконец бумажное полотенце, чтобы вытереться. Вот он и вошёл в положение Чонгука, как утопленник в болото, наелся тины и захлебнулся. Положение незавидное и неудобное. Он и подумать не посмел, что его могли похоронить и поднести цветы к могиле, наверняка выросшей из-под земли там же, где рядышком преклонялся он, чтобы рассказать, каково подъедать земные крошки. Представил и камни надгробных плит. Там было бы три венка. И не случись плохого - фигура одного человека, задержавшегося после церемонии. Он бы не пошёл вслед за остальными, остался бы и молчал до тех пор, пока не убедился, что наедине с теми, кто не придёт и не заговорит с ним. И вдруг заплакал бы сильно и навзрыд, припадая к витиеватым буквам. Не стало бы вопросов о нечаянном возрождении или излишних всплесков эмоций. Физически у того силуэта оставалась тень, которую однажды он бы рассеял, не выдержав одиночества. Взволновавшись, Тэхён ощутил вкус его солёных слёз и разрывающее чувство безысходности, проваливающиеся в пустоту руки, не могущие обнять. Что бы он сказал, будучи где-то там? Порекомендовал бы жить по полной, не торопясь сливаться? Раньше, представляя свои похороны, Тэхён видел исключительно чёрно-белые костюмы и тоскливый порядок, скучный алгоритм перехода от мира земного к миру загробному. До чего странно, что он не задумывался о том, как прост и одновременно сложен механизм невозврата. Суть не в том, каким путём уйти, не в том, что написать в завещании, а в том, на кого остаётся дыхание и кожа, хранящие память. И ты ничего не можешь с этим поделать, когда мёртв по-настоящему, не можешь извиниться за холод и несчастье, за принесённые беды, не можешь утешить и ослабить страдания... — Я не думаю, что они поверили в мою гибель, — предположил Тэхён, но прозвучало с дрожью, будто он надеялся, а не знал точно. — Откуда тебе известно, что они не поверили? — Чонгук открыто давил на него. — Ты не говоришь об этом. — Это не показатель, Тэхён. Меня радует, что между нами нет секретов. Но если по-сволочному мог поступить Чимин, могу и я. — Давай не будем, — сурово настоял Тэхён. — Как скажешь. Сложив руки на груди, Чонгук покачал головой. Ни Сицилия, ни проблемы Чимина не волновали его настолько, насколько вероятность потерять Тэхёна. Окунувшись обратно, тот словно бы норовил выцвести и испариться. Чонгук не увязывался за ним, но не мог отпустить. Не подталкивал, но и не отговаривал. При том, что мог применить методы сумасшедшего, не пользовался ими из-за уважения или потому, что наркота кончилась. Да, он так и не упомянул, что остатки сбросил, чтобы улететь без проблем. Сейчас дозы жутко не хватало, как и рвения упаковать Тэхёна, как нечто исключительно своё. …Опустошённый, Тэхён сидел в кресле зала ожидания, предчувствуя запуск обратного отсчёта. То была не просто передозировка. Где-то на грани, организм пахал на износ. Конечно, Чонгук стравливал его не нарочно и старался соблюдать аккуратность. Но кто из них помнил, сколько и чего именно употреблено в угаре? Сидя рядом, Чонгук обнимал его, уткнувшись носом в макушку, и гладил по спине. Им бы не лететь, зашиться в постели. В какой-то миг надорвалось. — Я боюсь за него, — Тэхён отстранился и с раздражением взглянул на треклятый рейсовый таблоид с замороженными не по погоде строками. — Неужели тем ублюдкам мало было нас? — Резонно, что именно поэтому они и похитили Чимина, — Чонгук не выдавал тревоги. — Сначала вывернулся ты, потом я. Никто бы не был доволен таким поворотом, привыкнув к результатам на «отлично». Потупив взгляд, Тэхён поморщился от пульсирующей боли в висках. У тех полоумных флэш-рояль и полная непредсказуемость. Они могли блефовать, удерживая Чимина, а могли и всерьёз им воспользоваться. Невольно, но он жертвовал собой, попав в самую гущу событий. Через двадцать минут бесконечного ожидания Чонгук принёс немного поесть, и Тэхён прикончил фастфуд с небывалым аппетитом, позже удивляясь тому, что ничто из съеденного не попросилось назад. Он смял картонный стаканчик и спросил: — Мы… успеем? — Не знаю. Быстрее нам не добраться, — холодно ответил Чонгук. Вакуум близости словно накрыли шалью, мелькавшие вокруг силуэты размывались, выцветая абстрактными пятнами. На половину рядов синих кресел падал солнечный свет, другая пребывала в прохладе. Им же посчастливилось сидеть на самом стыке. Золотистый отсвет приукрасил сосредоточенное лицо. Волосы Тэхёна выгорели, и Чонгук обнаружил тёмно-русые или каштановые цвета, провёл суставами пальцев по цепочке засосов на шее, сжал его ладонь в своей и приоткрыл рот, чтобы сказать, как ему тоскливо без узлов и внимания. Подумал, что запястьям, на которых всё ещё виднелись следы, не идёт пустота. Да, это лучший момент, чтобы повернуть назад, забить его до полусмерти и завернуть в плёнку. Момент истины, не будь Тэхён готов пойти на это сам. Вздохнув, он повернулся. Для того, чтобы рвать и метать ему не хватало выдержки и ярости. Потому что задели за живое, за самое ценное из всего накопленного за недолгую, нелёгкую жизнь. Выглядел он потрёпанным и избитым, обезвоженным путником, не ведающим, где кончается пустыня, но до последнего вздоха держащим под языком каплю холодной воды. Тэхён не успел разглядеть, наверное, сколько царапин и синяков пропечатала на нём страсть, не считался с тем, что повлечёт за собой необдуманный шаг. Помнить следовало и о том, что как только он очутится в своей среде, защищённый и готовый защищать, Чонгук вновь станет свидетелем редкостного явления. У Тэхёна, в отличие от него, блистательно получается фокус с возрождением. И вдруг Чонгука пронзила мысль, от которой стыла в жилах кровь. Выстрелил бы Тэхён ему в спину, целься он в Чимина? Впрочем, когда они садились в самолёт, он уже знал, что не придётся. Минутная стрелка своё отмотала. Вендетта уже свершилась.

***

Чимин не чувствовал себя лучше. Напротив, состояние его ухудшилось. Чрезмерная подозрительность подвела его к тому, что в день перед непосредственным «посвящением» он отказался от еды насовсем и позволил себе лишь несколько хлебцев и воду. Возможно поэтому вечером, когда его скрутили и насилу накормили наркотиками, эффект вынес его на невесомых волнах прямо к зареву жертвенного огня, разведенного для кого-то другого. Анжело вёл его под руку, и до ушей Чимина сквозь глухой тоннель многотонных звуков доносились обрывки его бесполезно-спасительных речей. О том, что они прекрасно сойдутся и что Чимину придётся сдержать обещание. Он не волновался, не впадал в панику. На некоторое время картина прояснилась значительно, и то, что прежде казалось мерзким и вызывающим тошноту, отныне вызывало сочувствие и желание соучастия. Даже не так. Чимин теперь мог бы смело заявить, что причастен к тому закрытому для всех прошлому, в каком погряз и не единожды утонул Тэхён. Идя по его стопам, Чимин не стыдился целовать следы. Отказываясь смотреть, он упирался до тех пор, пока Анжело не пригрозил пихнуть его к тем, кто утешался друг другом. Чимин присмирел и вцепился в сознание с угасающим предчувствием счастливого конца. Вещества разносились по его крови с невероятной быстротой и грозили неотвратимыми последствиями. Всё, чего он хотел, прибыв сюда - увести Анжело подальше от народа, уединиться и свести счёты. Мысль укрепилась прочно и позволила продержаться без дрожи в коленях гораздо дольше, чем того ожидал спутник. Настоящие трудности настигли Чимина после первого часа. Руки и ноги больше не принадлежали ему, сердце колотилось с частотой бьющегося о стекло дождя. Размазанные силуэты, фигуры и лица, музыка, будто толкающая маятник в желудке. Он запоминал ткани цветных шёлковых халатов, мерцающие в тенях блёстки, рассыпанные по оголённым телам. Те страшные рассказы, какими делился когда-то Юнги, не соответствовали действительности. Здесь было на удивление тепло и уютно, вкусно пахло цитрусово-фруктовыми маслами. Почти, как дома. Незнакомые люди увлекательно заигрывали и радовались, встречали Чимина с распростёртыми объятиями, словно он долгожданный и незаменимый, их послушный мальчик, член большой, пусть и дисфункциональной семьи. Длинный стол у стены сервировали блюдами. Пошатываясь и едва обходя призывающих присоединиться к таинству, Чимин как раз забился в угол, где трапезничали и распивали спиртное. Он пробовал напитки без удовольствия, затем затолкал внутрь безвкусную еду. Осмотрелся. В зале потушен естественный свет и устланный коврами и подушками пол напоминал, скорее, сердцевину дворца, утонувшим в шлейфе пряностей. Причудливое сходство породило в памяти лик Эсперансы. Встряхнувшись, Чимин нечаянно разбил бокал и получил подсказку. Неслышным звоном ознаменовалось окончание подготовки. Музыка стихла. Вдруг Анжело, неизвестно когда появившийся рядом, схватил Чимина за шею и заставил опуститься на колени. — Преклонись. Чимин наблюдал за тем, как в разных частях комнаты люди бросают свои дела, чужие тела и все, как один, в равной степени готовые дать головы на отсечение, падают ниц. Внутрь, на обшитых бархатом носилках, внесли поджарого бледного мальчика, затем хором читали молитву. Чимин молча выжидал, когда действо завершится. После огненного знамения и восхваления единого Бога, он и вовсе отвернулся, не выдержав происходящего кошмара. Жертву насаживали на крючки, но та почти не роптала, только жалобно подвывала под всеобщее ликование. Сам Чимин не сказал бы, что успел в какой-то мере отрезветь, но его уже начинало тошнить, желудок отторгал съеденное. Воспользовавшись заминкой, он поторопился к двери, ведущей в уборную. Полз на четвереньках, представляя, как это унизительно и мерзко. Гнилостный путь перед освобождением. Чистка пошла на пользу. Сознание действительно прояснилось. Чимин умылся холодной водой, слушая отзвук гипнотизирующих песнопений, посмотрелся в зеркало и, обмотав кулак оторванным с накидки клочком, решительно вдарил по нему, поморщился, стряхивая кровь. Призрачная боль, поначалу ходившая по отсутствовавшим нейронам, двинулась ближе под кожу. Чимин с радостью ощутил её, приходя в себя. Отражение безобразно разошлось трещинами. Отдышавшись, он вышел обратно в зал. Там началась сексуальная феерия, оргия во славу Баала, беспрерывное животное сношение. По кругу ходил непонятный золотой кубок, и очередь дошла до Чимина. Анжело поприветствовал его очередное появление кивком и приказал следовать ритуалу, испить, вкусить и приобщиться. — Что это? — Чимин силился перекричать возобновившуюся музыку, но тщетно. Барабаны отбивали будоражащий такт. Его заставили выпить нечто похожее на вино с неопределенным металлическим привкусом. Когда пойло вернулось к началу, Чимин закашлялся, догадавшись, чем они разбавили спиртное. Кровью. Порезанного человека, медленно умиравшего там, на покачивающихся цепях. Отвернувшись и держась за стену, Чимин ждал, когда отпустит приступ аритмии и лёгкие пропустят глубокий вдох. Он должен был удержаться на ногах. Впервые он боролся с кайфом, химически поступающим извне. Не бросался ему навстречу, а бился за право соображать яснее, двигаться по желанию и видеть чётче. Вразрез тому прежнему тяготению к алкоголю, наркотикам и… Тэхёну. Нет, Тэхён не входил в разряд зависимостей, он его чистая панацея. Не только ради его счастья Чимину хотелось сию минуту взять себя в руки, но и затем, чтобы не разложиться до полумёртвого состояния, закончив задолбленным щенком, калекой и одним из тех беспомощных овощей, которых показывали на расстоянии вытянутой руки. От ряда двинувших в мозг насыщенных кадров, Чимин всхлипнул, поздно найдя на руках следы собственных слёз. Кончить так, разодранным на коврах, затраханным и насквозь мокрым - не тот итог, какой бы Чимин посмел показать Тэхёну. — Чимин… — и коснулись не руки Тэхёна, а чужие, не его губы, но отвратительно похожие из-за дури. — Ты поранился?… Он зажмурился и, борясь с отвращением, обнял Анжело и горячо поцеловал в ответ, зашептал на ухо приглашение убраться отсюда. Максимально срочно. — Всё это пустяки. Трахни меня, — Чимин плевался словами, затягивая покровителя в западню, забрасывая петлю рук ему на шею. И поразительная гибкость Чимина, его природное обаяние - внесли свою лепту. Анжело поддался. Они поднялись, дошли до спальни и заперлись на замок. Чимина отбросило на кровать, макушкой он ударился о жёсткое изголовье. Наступая на него, Анжело избавился от халата. Практически всё его тело, пусть и подтянутое, вызывало отторжение из-за уродливых шрамов, пятен рябой кожи, стянувшейся розоватыми пятнами. Дрогнув, Чимин прикусил разбитые костяшки. Томно постанывая и облизывая пальцы, он приманил к себе, раздвинув ноги. И в тот момент, когда Анжело склонился над ним, Чимин двинул ногой ему в лицо и, избегая ответного удара, увернулся в сторону. Перед тем, как ушибиться, он обратил внимание на канделябр, покоившийся на комоде. Схватил его машинально и с размаху ударил Анжело по голове. Рыча проклятия, тот не сдавался, нападая и норовя уцепиться за Чимина, чудом уклоняющегося от прямых атак. Как-то на удачу получилось вывернуться и нанести удар сзади. Рухнув, Анжело ненадолго отключился. Обливаясь потом, запыхавшись, Чимин застыл над обездвиженной фигурой. По грудной клетке изнутри колотило молотом. Он заметил, что пальцы Анжело шевелятся. Тот снова пытался подняться. Чимин словно попал в сцену-тягомотину, разворачивающуюся на дне аквариума. Он двигался или плыл, наблюдая дикость чужими глазами. В одночасье понял, что нужно развернуть и придавить Анжело, схватить за шею и занести кулак. Чимин никогда не слыл задирой и не дрался, как другие мальчишки. Не знал, как выбивать зубы или ломать носы. И сила в нём спала, не находя применения. Стянув с края подушку, Чимин приложил её к продолжавшему кричать убийце. Себя таковым не чувствовал. Тело под ним содрогалось и зашлось конвульсиями. Сжав челюсти, Чимин продолжал, пока не лишил жертву всякой уверенности в превосходстве, не оставил жизнь на волоске. Затем он подобрал канделябр и, шатнувшись, пугающе улыбнулся. Толкать речи не собирался. Тэхён тоже не любил многословных ремарок. Чимин и знать не знал, что в нём имеется столько неистовой силы, гнева, выстраданного осадком виденных кошмаров. Ни выставленные вперёд руки, ни причитания о пощаде Чимина не останавливали. Он разбивал тяжёлое серебро о крепкий череп, размахивая орудием с выдержкой бывалого мясника. Пока не раздробил его до неузнаваемости и не забил Анжело до смерти. Окропленный кровью, Чимин дёрнулся и выронил тяжесть из рук, разом ослабев. В ушах звенело. Он ретировался и услышал взрыв людского крика, дробящийся свистом пуль, высекающих искру из-под глушителя. Одеревенев, простоял за кулисами расправы несколько минут, затем открыл дверь и спустился вниз. Мужчины в чёрных накидках расправлялись с сектантами, расстреливая люд поголовно. Месиво и завеса душка с примесью метала и пота. Крови вокруг натекло лужами. Повеяло ветром снаружи. Вход был открыт. Обалдело озираясь, Чимин босиком шагал по чужим телам, костям и не мог понять, что происходит. Они не целились в него. Как будто не видели. Добивали женщин, мужчин, юношей и девушек, некоторых детей. Чимин шёл напролом, к выходу, остро ощущая потребность в свежем воздухе. «Чёрные» проходили мимо, не интересуясь им, невидимым и крошечным. Чимин вывалился за порог, отполз куда-то за угол небольшого здания и, скованный ужасом, побрёл прочь. Часто оборачивался, полагая увидеть за собой убийц. Но никто не гнался за ним. Спотыкаясь, он бежал куда глаза глядят, падал и, вставая на четвереньки, снова прибавлял ходу, царапая стопы о щебень. Вымотавшись, отклонился от курса и свалился прямо в придорожную грязь зарастающей травой обочины.

***

Показалось, что далёкие звуки автоматной очереди и вой аварийных сирен - лишь отголосок просмотренных давненько боевиков, что Юнги, к несчастью, пришлось застать вживую. Он открыл глаза так быстро, и так лихо поднялся на ноги, стараясь не тревожить Хосока, что к зараставшим порезам волной прилила жгучая боль. Хапнув с тумбы предусмотрительно оставленных Хосоком таблеток, падре рванул на балкон и оцепенел. Покой и тишь покинули Катанию всего за одну ночь. Столпы дыма прорезали жилы улиц. Продырявленный город местами полыхал, раздавались крики и ругань. Буднее утро не отдавало больше запахом пекарен, не звенели звоночки на велосипедах почтальонов, и мирное небо окрасилось кроваво-красным, не от восхода, а от зарева полыхавшей площади. Огонь пожирал церковь, раздуваясь могучим драконом и разъедая металл колоколов. Юнги стало дурно от запаха гари, ударившего в лицо. Он зашёл внутрь, ища глазами место, куда положил кольт, продрогнув изнутри. И столкнулся взглядом с Хосоком, сидевшим на кровати с лицом, выражавшим не менее, чем шок и не более, чем вопрос, что им делать. Сожалеть и паниковать Юнги не имел права. По сути, он догадывался, что включенный телевизор не внесёт ясности. В свете последних происшествий нацистские группировки развернули план по зачистке арабской диаспоры, проживавшей на юге. Беспорядки и разгромы, забастовки и открытые столкновения воцарились не только в Катании и послужили толчком для объединения разрозненной до того мафии. Тот, кто замещал Мотизи в Палермо - накануне и вовсе пропал. Тут Юнги поступила нежданная весточка, привезённая Леоном от большого Совета. Хосок уже собрал документы в сумку, отзвонился родителям и мял в руках попавшуюся антистрессовую подушку. Но благодаря Юнги держался молодцом. — Безумие какое-то, честное слово… Отродясь не видел такого, — Леон развёл руками, рассказывая о том, что народ в одночасье спятил. — Они побросали вещи, детей, семьи и ринулись потоком на улицы. Считая, что так защитят всё, что им дорого. При этом, никто не понимает, что случилось. Сначала репортаж об изнасилованной беженцем девочке, потом украденных девушках, которых незаконно перевозили в Турцию, ну и наконец, минувшим вечером наш сицилийский банкир был найден убитым в собственной постели, заимев последним клиентом товарища, угадай какой нации. — Нагнетание обстановки, — вставил Хосок. — Точно, — кивнул Юнги. — Леон, поищи что-нибудь страшнее толпы, объединённой ненавистью, и я уверяю, что поиски твои будут напрасными. Эта буча - отвлекающий манёвр, чтобы зачистить следы и увести людей от главного. И нигде, кроме как в политике, не действует правило "не гоняйся за двумя зайцами". Тут - можно. Поездки за Чимином произошедшее не отменяет. Армия и полиция разгребут дерьмо, когда сверху закинут нужную удочку. Новости делаются за хорошие деньги и в подходящий момент. — Вроде того, как восточный мальчик спасёт итальянку, тамошняя элита предложит мирные переговоры и прочие мирные прицепы… — предположил Леон и развёл руками. — Либо они найдут козла отпущения. — Мэра, например, — падре с сожалением поглядывал то на Хосока, то в окно, на душе его поселилась тяжесть. Жаль и церковь, и повисшие заказы, слитые в трубу деньги. — Нынешний уже неугоден. Хосок вздрогнул. Конечно же, его отца ещё не избрали, но то, что им с матерью лучше временно покинуть остров - ясно, как день. Он предупредил их по телефону и отключился на предложении, где за ним обещали срочно приехать. О последнем он Юнги не обмолвился, потому как тот предположил, что его отцу есть смысл подать на лапу организаторам небольшого переворота. «Народ захочет справедливости, в лице которой выступит не кто иной, как твой отец. Нейтральная сторона. Предвыборная кампания с изюминкой». Хосока эти слова почти обижали, если не сказать, очень. — Ну и репортажи в наше время, как говна пожрать столовой ложкой! — заглушив работавший на фоне телевизор, Хосок подтянул колени к подбородку и затих. Несмотря ни на что, он волновался за Юнги и пуще прежнего переживал за Чимина. Леон с Юнги продолжали обсуждать вечерний рейд. — Чимина вряд ли вывезут с того укрытия, учитывая размах инцидента, — Леон тыкал на планшете в карту. — Говорят, главное шоссе перекрыли. — Я знаю объезд. И не один, — не глядя отвечал Юнги. У них имелись верные сподручные, крепкие пушки и опытный предводитель. — Ах да, насчёт Совета… — напомнил Леон у выхода. — Что мне им передать? Юнги никогда не требовал для себя трона и почестей. Править - не его прерогатива и ни разу не желание на пять минут. Ему близок божий промысел с возможностью применения личных принципов. Хмыкнув, он пожал плечами. — Передай, что лучший кандидат всё ещё в игре, — падре улыбнулся, и Леон поддержал его, но не с тем же радушием. И Юнги понимал почему, похлопал товарища по плечу. — С Чимином всё будет в порядке. — Верю тебе, святой отец, как никому на свете. До встречи. Когда Юнги повернулся, Хосок смотрел на него недовольной рысью. Подушку он разорвал, и содержимое в виде белых шариков посыпалось на пол. — Если что, у меня причин для ревности побольше будет, — учтиво заметил Юнги, и Хосок бессильно улыбнулся в ответ. — Я ведь еду с вами? — Хосок подошёл вплотную и обнял его. — Конечно. — Ваш разговор звучал так, словно меня, как стратегической единицы, и в помине нет. У Юнги неприятно кольнуло в груди. Приучивший себя говорить правду, он пойман на лжи, как зелёный юнец. — Ты не хочешь, чтобы я ехал, — констатировал Хосок и поджал губы. Но теперь Юнги боялся, что по его возвращении с Чимином (а он представлял, что они не ошибутся и непременно отыщут его), настанет пора поисков Хосока, которого успеют утащить сердобольные родители. К тому же, в равной степени, как и брать с собой, оставлять его здесь одного - небезопасно. — Я передумал. — Вот и хорошо, — похвалил Хосок и поцеловал падре в прохладную щёку. — Потому что бы чёрта-с два я отпустил тебя. Где-то на улице опасно громыхнуло, и завыла сигнализация. Крайне тревожно. Хосок не мог и представить, что его отец замешан в тёмных делах, отрицал высказанное Юнги предположение, но не отдалялся от него. Не дурачок, чтобы не понимать, насколько велика вероятность подобных коллизий. Косвенно причастность к межнациональным бунтам могла значить и причастность к Стидде. Потому что если Коза-Ностра поднялась на уши, собирая Совет, им не досталось ни цента. Выходит, поддержку оказывала другая организация. С логикой Хосок дружил недурно. В редких случаях восстания подобного рода подавить сложно. А Юнги помнил, что гораздо хуже, чем быть единицей ведомого легиона: быть солдатом, стреляющим на поражение. Перед тем, как сесть в машину, они оба стали объектами пристального взгляда. Ничейный чёрный доберман сидел за воротами, заняв незримый пост. Хосок дёрнулся в испуге, прижавшись к Юнги, но тот шепнул, что бояться нечего. Скорее всего, царивший грохот дал ей возможность для побега. Собака продолжала смотреть на них изучающим долгим взглядом, почти мудрого старца, не лая и не рыча. — Пожалуй, когда нам по пути встретятся четыре всадника, я воспользуюсь твоими услугами, — разбавил напряженную тишину Хосок и погладил Юнги по плечу. Кивнув, Юнги проводил уходящего пса оторопелым взглядом. Тэхён рассказывал, как пару месяцев после смерти Чонгука прикармливал одного брошенного породистого щенка, жившего в бесхозной части рынка. И всё бы ничего, да в той истории животное, по словам Тэхёна, погибло на его глазах под колёсами грузовика.

***

За окном брезжил рассвет. Увиденное внутри того дома - не забывается. Жестокая расправа. И скоро прокатится слух о том, что произошла она не в единственном числе. А повсеместно, во всех убежищах, где проходил ритуал. Остолбенев, Хосок сам прикурил Юнги, и теперь они вместе сидели, слушая, как лёгкая морось постукивает по крыше. Сидели и молчали, подавленные и не готовые признать открыто, что Чимина, наверное, не было среди трупов. Присматриваться было некогда: торопились убраться оттуда, чтобы не попасть под наезд полиции. Их машина осталась далеко позади от остального кортежа. Юнги велел им ехать и прочесать окрестности, насколько позволяла обстановка. Молоть языком попусту не удавалось. Хосока продолжало колотить, и Юнги отдал ему толстовку, оставшись в майке. — Вышел он, однозначно вышел. Ему дали уйти, — сказал Юнги, разрывая завесу тишины. — Ну не могло быть по-другому. Я его там не видел. Среди того-то фарша? Хосок отвернулся, прикрыв лицо ладонью. К глотке подступил стопудовый ком. Он не успел обрести брата, как норовил его лишиться. ...По левому крылу пальнуло целой очередью, Хосок оглянулся назад и вскрикнул. Взглянув в боковое, Юнги надавил на газ с такой мощью, что пикап сорвался, как ошалевший цербер с цепи. Они помчались вперёд, уходя от погони.

***

По-видимому, долгий перелёт отразился на Тэхёне довольно пагубно. Он явно что-то пропустил, какой-то воздушный провал между Доминиканой и Сицилией. Словно лихо протрезвев, он очнулся в машине, пристёгнутый к подлокотнику наручниками. Фары включены. Впереди Чонгук и ещё какой-то человек в окружении охраны. Встрепенувшись, Тэхён подался вперёд и присмотрелся, прочёл по губам отрывки. — ...моя часть договора выполнена безупречно, — Чонгук подал кейс, получая в ответ другой такой же. Он проверил содержимое, уважительно кивнул и, козырнув, вернулся. — Что за хуйня...?! — Тэхён дёрнулся. — Кто те люди?! Где мы?! — Не переживай, мы дома, — ухмыльнувшись, ответил Чонгук и, поправив лобовое зеркало, улыбнулся.— Как ты и хотел. Чонгук изначально планировал вернуться? Но зачем? Кому ещё он успел подыграть втайне? Тэхён задыхался в неизвестности. — Давно я тут не был, — с тоской глядя на хмурый горизонт, произнёс Чонгук. — В месте, где меня держал только ты. — Объяснись. Сейчас же, — потребовал Тэхён. — Со Стиддой покончено, — выдохнул Чонгук и похрустел пальцами. — Как и с Коза-Нострой. Жаль. Это высокая цена, но за нас уплатить её стоило. Двигатель заревел. Они развернулись. Шокированный Тэхён заметил человека, смеющегося неподалёку. Тот, с кем Чонгук держал разговор и обменивался любезностями. Тот, с кем он сам не раз выпивал и шутил, ведя общие дела. Тот, чьё имя - Селим Эльмаз. Чонгук освободил для него дорогу к власти. — Кстати, — Чонгук чуть кивнул в сторону, — приятно снова воссоединиться. Заледенев, Тэхён медленно обернулся, ощущая, как неприятно потеет тело, и трещит по швам выдержка. На заднем сиденье, связанный и полуголый, в крови и пыли, лежал Чимин. И выглядел он так, словно... его здесь уже не было.