Нулевой километр

– Женя, блин, ты слышишь меня или нет? От вклинившегося в ход мыслей голоса одногруппницы Гордеев вылил краску с излишком, чертыхнувшись сквозь зубы. – У тебя бумага съехала, – предупредила Катя, стоящая за соседним шелкографским станком. – Поможешь мне раскатать? – Губу или краску? – Только попроси у меня еще лекции списать, – рассмеялась в ответ Щербакова, уступая ему место за своим станком. Женя облизнул нижнюю губу, плотно прижав шпатель к сетке. Чтобы изображение пропечаталось, вести краску по поверхности нужно было с силой, и у девчонок не всегда получалось с первого раза. До конца занятия он успел прокатать три копии – последняя получилась идеально. Щербакова была в восторге. Неделю назад он отправил Стрелецкому на почту варианты для росписи. Судя по фотке, в его квартире шел ремонт – неебических размеров стена была заштукатурена, но не покрашена, пол застелен строительной пленкой. «Не уверен насчет цвета, – написал ему Стрелецкий в смске. – У меня есть несколько выкрасов [5], нужен свежий взгляд. Посмотришь?» Поначалу Женя напрягся. Предложение опять звучало в духе «пойдем, мальчик, я покажу тебе все серии Покемонов и дам конфет», но, с другой стороны, может он действительно слишком загонялся? И с чего он вообще решил, что Стрелецкий предпочитает мужчин? Та блондинка на фуршете меньше всего была похожа на секретаршу, скорее, она вела себя как его девушка. Или жена. Он согласился подъехать вечером, и Стрелецкий написал, что заберет его от метро Юго–Западная. Надо же, а Женя думал, что нефтяник живет в центре, во втиснутом между историческими зданиями доме премиум–класса. – Здравствуй, – сказал ему Вадим, когда Женя заглянул в салон черного «Мерседеса», такого чистого и блестящего, как будто он выехал прямиком из мойки. Это в московской–то февральской грязище. Внутри приглушенно играло радио, панель управления на торпеде светилась, как в космическом корабле, и Женя вдохнул прогретый кондиционером воздух, щелкнув ремнем безопасности. К рукам намертво пристала типографская краска, и он попробовал оттереть ее хотя бы немного, чтобы не смахивать на безумного художника. – Тебе холодно? Выехавший на дорогу Стрелецкий мельком посмотрел на него. – Нет, это краска. У вас… – Женя запнулся, вспомнив, что Вадим предложил перейти на ты в прошлый раз. – У тебя ремонт идет, да? – Вроде того, – ответил Стрелецкий. – Мы почти приехали. Вадим свернул с проспекта Вернадского к светящимся в темном небе многоэтажкам, и Женя вспомнил рекламу этого комплекса, которую крутили по телеку пару лет назад. Парк у порога, собственный пруд, бассейн, квартиры с бешеным метражом, и все дела. Двадцать минут спустя Женя имел возможность оценить это все лично – и идеально чистую подземную парковку, и сверкающий отполированным камнем и мозаиками на потолке холл с четырьмя лифтами. Под пальмами в горшках стояли кожаные диваны, на одной из стен висела плазма, транслирующая выпуск новостей. В холле не было ни единой души, кроме охранника. Стрелецкий нажал на кнопку вызова лифта, и, пропустив Женю вперед, ткнул пальцем в горящую голубым огоньком «36». Последнюю на панели. Внутри лифт был зеркальный. Женя глянул искоса на свое отражение – самое время было пилить селфи и ставить хэштег #роскошнаяжизнь. Стрелецкий прислонился спиной к стене – и неприкрыто смотрел на него, молча, скользя взглядом по лицу и расстегнутой куртке. Это Женя видел в отражении. Спустя пару мгновений тихонько тренькнул лифт, в пальцах Стрелецкого зазвенела связка ключей, и в холле перед обшитой под дерево дверью Гордеев вдруг отчетливо понял, что готов сбежать. Вот так, просто развернувшись и вскочив в лифт, который наверняка еще даже не успел закрыться. Приступ внезапной паники пришлось срочно давить. В конце концов, ведь его никто не заставлял сюда ехать? Он решил сам – правда, толком не понимая до конца, зачем. Но решил же. – Ну, проходи, – негромко сказал Вадим Александрович, придержав входную дверь в квартиру. – Выключатель справа. И Женя перешагнул через порог, нащупал на шершавой стене гладкий зализанный прямоугольник, и холл залило ярким светом. Хэштег #роскошнаяжизнь пригодился бы и здесь. По одной плитке со строгой мозаикой и дизайнерскому креслу в холле определенно плакал журнал AD [6]. Горькими, очевидно, слезами, потому что слева от двери вела на второй этаж изогнутая деревянная лестница с коваными перилами. – Ты сам выбирал все? Женя повесил куртку на вкрученный в стену латунный крючок. – Нет, – коротко ответил Стрелецкий. – У меня нет на это времени. В реальности гостиная казалась еще просторнее, чем на фото. За высокими, от пола до потолка панорамными окнами было видно дощатую террасу; проем в боковой стене закрывала строительная пленка, но за ней угадывались очертания кухонной зоны. Сделав полный круг по помещению, Женя остановился и засунул ладони в карманы джинсов. Выкрасов нигде не наблюдалось. «А ты, как будто, ожидал их увидеть», – мысленно сказал он сам себе. Стрелецкий подошел к нему сзади. И Женя не успел никак отреагировать на это – только почувствовал, как по телу пробежал холодок перед тем, как чужие пальцы уверенно коснулись его шеи сзади. Он замер, буквально слыша, как бьется собственное сердце. В квартире было нереально тихо. Еще бы, тридцать шестой этаж и тройные стеклопакеты. – Я думаю, сюда подойдет контрастный цвет, – произнес он, чтобы нарушить эту давящую тишину хоть чем-то. Стрелецкий тихо усмехнулся ему на ухо. – А я думаю, мы уже вдоволь наигрались в дизайнера и заказчика. Сказать по правде, в жениной голове выкрасов уже не было в помине. Там было пусто. Стрелецкий обошел его и мягко погладил большим пальцем его щеку и уголок рта, притягивая свободной рукой ближе. А потом он подался вперед и поцеловал Женю – сначала одними губами, пробуя осторожно, но настойчиво. Гордеев ответил – с закрытыми глазами, чувствуя колкую отрастающую щетину и влажный язык, скользнувший по его верхней губе. К щекам прилила кровь. Отлично, он делал это опять – обжимался с парнем. И ему опять это нравилось. Только сейчас все ощущения были острее и четче, потому что он не был пьян. Рука Стрелецкого, придерживающая его скулу, опустилась ниже. И Женя открыл глаза, когда Стрелецкий отстранился, разорвав поцелуй. Вадим облизнул губы. Еще вчера Женя и подумать не мог, что это может возбуждать похлеще самой забористой порнухи – но это было именно так, и даже лучше. Нижняя губа Вадима влажно блестела, и Женя вдруг поймал себя на мысли, что Стрелецкий отлично бы смотрелся в рекламе какой–нибудь дорогой тачки, парфюма, недвижимости, нужное подчеркнуть. Вадим, кажется, уловил ход его мыслей. И расстегнул воротник своей рубашки. А потом следующую пуговицу – медленно, не отводя взгляда. И в этот момент в жениной голове что–то щелкнуло. Он собирался заняться сексом с мужчиной. Не по пьяни. Не под травкой. А вот так, по-серьезному, просто приехав к нему домой после института. – Вадим. Женя сглотнул сухим горлом – и отвел взгляд, остановившись на золотом кресте на груди Стрелецкого. – Я слушаю. Голос Вадима прозвучал низко. Чуть хрипловато даже. Ну, и что он собирался сказать? Я трахаюсь только после бутылки виски? Я вообще не трахаюсь с мужиками? Я запутался и ничего не понимаю? Херня. Он чувствовал взгляд Стрелецкого и заставил себя посмотреть ему в глаза – но не успел ничего произнести. Стандартная мелодия звонка на «Айфоне» гулко отдалась от голых стен гостиной. Стрелецкий вытащил мобильник из брюк, нахмурился, глядя на экран – и вышел из комнаты, резко спросив у собеседника: «Сейчас, что ли?» Женя обхватил свои плечи ладонями, чувствуя себя в полном раздрае. Голос Стрелецкого, ушедшего куда–то в глубину квартиры, снова стало слышно отчетливее. – Извини, – сказал Вадим, вернувшись в гостиную. – Срочное дело. Вызвать тебе такси? – Такси? – переспросил Женя. Стрелецкий его что, за девку принимает? – Нет. Я могу и сам. Он вышел в холл и подцепил с крючка куртку. – Я позвоню тебе. Стрелецкий прислонился плечом к дверному проему и потянул Женю к себе. Он сделал шаг навстречу. Он и правда был одного роста с Вадимом. – Кстати, – губы Стрелецкого почти соприкоснулись с его, и Женя почувствовал теплое дыхание кожей. – У меня есть выкрасы. Если ты вдруг засомневался. Уже на первом этаже Женя столкнулся с каким–то парнем, влетевшим в двери лифта, едва они открылись наполовину. – Пардон, – парень тяжело дышал, как будто пробежал с полкилометра. – Ты вниз или вверх? Его лицо казалось очень знакомым. Он стянул с головы серую шапку, и под ней оказались встрепанные светлые волосы, остриженные по скулы. – Я выхожу, – ответил Женя, обходя парня. Где Женя мог его видеть? Если он живет здесь, то встретить его можно разве что в кинотеатре на премьерном показе. Может, по телику? За спиной с мягким шелестом закрылся лифт. Раздумья о том, видел он до этого или нет блондина, заняли какую–то часть дороги до метро; а потом Женя прислонился в вагоне к дверям и бездумно уставился на проносящуюся мимо стену тоннеля. Кажется, список идиотских поступков в его жизни сегодня пополнился еще одним. Неделю спустя минус десять на градуснике и полметра снега в шестидесяти километрах от Москвы были последним напоминанием об отступающей зиме. Еще была безбожно застрявшая посреди поселка на брюхе родительская Тойота Сосны, для которой пришлось прокапывать колею сначала на дороге, а потом за забором на участке; и они ржали, скидывая снег с лопат друг на друга. В доме было чуть тепло – газовый котел стоял на минимуме мощности, девчонки тут же начали мерзнуть и ныть, и в итоге им пришлось еще полчаса таскать из сарая дрова, чтобы растопить камин. К вечеру дом прогрелся настолько, что стало жарко. Женя стянул с себя джемпер, оставшись в легкой футболке – девчонки уже давно сидели в майках, веселые и раскрасневшиеся от водки с соком. – Я русская женщина, немолодая, не снимаюсь в кино, но меня показывают по телику? В ответ раздалось дружное «да», и Женя, задумчиво постучав пальцами по своей бумажке, наклеенной на лоб, задал следующий вопрос: – Я ведущая новостей? Теперь его друзья дружно заорали «нет». Ход перешел к Сосновскому, который никак не мог угадать Русалочку. В ноги Жене бился хвост его собаки, здоровенного слюнявого мастиффа, запущенного кем–то в дом и теперь счастливо жравшего объедки со стола; желудок слабо протестовал против коньяка и водки, и от смеха болели все участвующие в процессе мышцы. – Я Белоснежка? – Мимо! – радостно заявил Танин. – Так. Теперь я. В итоге Женя оказался Мизулиной [7]. Он вышел из игры, и оттого, что больше не нужно было перебирать варианты и вопросы, ему снова вспомнился Стрелецкий. С их встречи прошла уже неделя; и с тех пор Вадим не звонил и не писал. Гордеев чувствовал себя странно – он не был уверен, что хочет продолжить то, что они начали, но и выкинуть из головы случившееся было совершенно невозможно. На той неделе он дрочил несколько раз, стараясь думать о девчонках, но воображение упорно показывало один и тот же набор кадров: Вадим Стрелецкий, расстегивающий пуговицы на своей рубашке, его влажные от слюны губы, золотая полоска цепочки, уходящей по загорелой коже под ткань одежды. – Что ты мне там написала? – Сосновский повернулся к своей девушке, заливавшейся смехом от его попыток угадать самого себя. – Я уже понял, что я охуенный парень, а дальше что? Ксюша продолжала смеяться, отмахнувшись от него. И тут Сосну осенило. – Бля. Да это ж я сам! Они разлили еще водки по стаканам и решили поиграть в твистер, но равновесие было невозможно держать даже стоя на двух ногах, чего уж говорить о том, когда ты балансируешь на одной руке и одной ноге, а под тобой и над тобой кто–то пытается перебраться на следующее поле? После первого раунда Сосна с Ксюшей ушли на второй этаж; а остальные как–то незаметно разбрелись по комнатам, пока Женя увлеченно болтал с Таниным, перекидываясь в карты. – Я вот тут подумал, – сказал Серега. – Мог бы я быть геем? Танин был уникален. Только он из всех жениных знакомых и друзей мог подумать в четыре часа утра о том, мог ли бы он быть геем. Или католиком. Или, например, о том, почему часть обезьян эволюционировала в людей, а часть нет. – Вряд ли, – ответил Женя, чувствуя, что еще минут пятнадцать, и червы перед его взором плавно станут бубнами. – Ты свою жопу слишком любишь. А как насчет его собственной жопы? Женя посмотрел на веер из карт в своей руке, соображая, чем отбиваться – но мысли уже были заняты другим. – А ты бы смог? – Танин заржал, бросив ему козырную девятку. – На еще. – Чего смог? – Не знаю, – Танин почесал затылок, явно потеряв нить своих рассуждений. – Трахнуться с мужиком? – Еще чего, – Женя скинул на девятку короля и снова перевел взгляд на оставшиеся в руке карты, понимая, что вряд ли сможет посмотреть другу в глаза. – Ну, бито? Наутро снег резал глаза так, что наворачивались слезы. Женя потер веки костяшками пальцев и проморгался, глядя в окно на курсирующего по участку мастиффа; стоять босым и полуголым после духоты под одеялом было приятно и прохладно. Горло адски сушило, болела голова, и хотелось зарыться в сугроб на пару минут. Для свежести. – Жень, что мы пили? – спросила за его спиной Аня. – После водки? Аня Селиверстова была его с Таниным одноклассницей. Позапрошлым летом Женя переспал с ней – на дне рождения Сереги, после такого количества выпитого пива, что они оба едва стояли на ногах. Он понятия не имел, почему им тогда взбрело в голову потрахаться – они не встречались, просто дружили в одной компании. Но целоваться в родительской спальне было прикольно; Аня впихнула ему в руку блестящий квадратик с запечатанным внутри гондоном, и наутро Женя помнил все обрывками – мягкую, прикрытую кружевным лифчиком Анину грудь, ее коленки, сжавшие ему ребра, и сдавленный выдох на ухо, когда он засунул член внутрь. Он пытался продержаться подольше, но ничего, конечно, не вышло. Потом они вроде как стали встречаться, и это было странно – вроде спуска с горки на велосипеде, когда вроде уже можно и не ехать так быстро, но остановиться пока не получается. Аня была симпатичная, черноволосая, с пухлыми губами и красивой улыбкой, но что–то было не так. Тогда Женя думал, что, наверное, она просто не в его вкусе. Может быть, он на самом деле любил блондинок с маленькой грудью? Ему нравилось общаться с Селиверстовой, ходить в кино, пить пиво в компании общих друзей, но член у него вставал только тогда, когда Аня принималась дрочить. Через полтора месяца после их первого секса началась учеба в универе, они встречались все реже, а к концу первого семестра Селиверстова сказала ему, что влюбилась в другого. И Женя не почувствовал ни обиды, ни разочарования, ничего, кроме облегчения. Аня выглядела расстроенной, и было понятно, что ей страшно неудобно сообщать такие новости – поэтому Женя обнял ее в ответ и убедил в том, что с ним все в порядке и он не будет обзывать ее шлюхой на каждом углу. Теперь, спустя два года, глядя на страдальчески нахмуренную девушку, прижавшую ладонь ко лбу, Женя задумался о том, что если бы у нее были светлые волосы и грудь первого размера, ничего бы все равно не получилось. Наверное. «А ты бы смог? – прозвучал у него в голове пьяный голос Танина. – Трахнуться с мужиком?» – Эй, Гордеев? Завис? Аня пощелкала пальцами перед его лицом, улыбнувшись. И Женя приобнял ее за плечи, потянув в сторону кухни. – Настойку пили, Селиверстова. Пошли пожрем. Там еще салат остался.