Нулевой километр

Середина мая в Москве выдалась на редкость жаркой. Это, вероятно, предполагало под собой, что в июне будет холод собачий – но сейчас думать о будущих погодных сюрпризах не хотелось совершенно. На лужайках Парка Горького сумасшедше зеленела свежая, сочная трава, в кафе выставили на улицу столы и стулья, а теплыми ночами можно было гулять по барам хоть до утра, забыв о такси, как средстве передвижения. Женя доезжал до универа на лонгборде. Вниз по бульварному кольцу, вверх по Большому Устьинскому мосту вслед за звенящими трамваями. С моста было видно Кремль, где–то впереди жизнь бурлила вокруг станции метро, а он сворачивал на набережную, спрыгивал с доски перед ступенями института и шел с ним в аудитории. – Гордеев, ты такой довольный, как будто тебе сессию автоматом проставят, – сказала ему Катька, когда они сидели с одногруппниками в сквере, прогуливая какую–то бестолковую пару. – Не проставят, – Женя сощурился на ярком солнце, которое слепило глаза даже через темные очки, и отхлебнул пива из банки. – Если только в моей следующей реинкарнации, когда я стану ботаном. На сессию было плевать. До сессии было время. Он трахался со Стрелецким по несколько раз в неделю. Приезжал к нему после работы, скидывал лонгборд на сверкающий чистотой пол в холле и оставался на ночь по выходным. Призрак Логинова не появлялся с февраля. – Знаешь, как швартуются корабли? На тридцать шестом этаже ветер был куда сильнее, чем внизу. К началу теплого сезона на террасе квартиры Стрелецкого появились два деревянных шезлонга с мягкими матрасами, коктейльный столик и высаженные в кадки мохнатые туи. Женя перегнулся через перила, чувствуя, как кружится голова от высоты и выпитого вина. Далеко внизу блестел овал искусственного озера, и перемещались крохотные, как букашки, автомобили. – Не знаю, – Вадим протянул руку, придерживая его за грудь. – Смотри не выпади. – А я думал, что у тебя точно должна быть яхта, – рассмеялся Женя. – Для начала нужно научиться ходить под парусом. Вадим усмехнулся, развернув его лицом к себе, чтобы поцеловать. – Мне нравится, как ты подстригся. Стрелецкий сказал это, когда Женя сосал его член, устроившись на сброшенной на дощатый пол подушке. Вадим гладил его по голове, нажимая пальцами на стриженный затылок, и дышал уже неровно, сбиваясь на шумные, почти стонущие выдохи, и от этого всего у Гордеева привычно сносило башню. Вадим выебал его тут же, на террасе, поставив на коленки у шезлонга. Когда они закончили, небо над головой уже было закатным, с желто–красным градиентом там, где солнце уходило за горизонт, и Женя допивал вино, глядя через стекло ограждения на распростершийся под башней жилого комплекса город. Ему было хорошо. Вот так, просто, по настоящему хорошо. – В пятницу у меня день рождения, – Стрелецкий вернулся из гостиной со второй бутылкой вина и ловко открыл ее штопором. – Я хочу, чтобы ты пришел. Женя повернулся к нему. Вадим смотрел на город, так же, как и сам Гордеев секунду назад. – Там будут твои друзья? Стрелецкий не познакомил его ни с кем за эти четыре месяца. Ну, если не считать случайную встречу с Кирой. И Женя не был уверен, что это значит для Вадима – приглашение в его жизнь, или просто приглашение на вечеринку? И в каком статусе он был приглашен? В смысле, официально? – Да. Вадим налил вино в его бокал. – Они знают? – спросил Женя. – О чем? – Стрелецкий посмотрел на него, стряхнув пепел с сигареты через перила террасы. – О том, что ты, - Женя запнулся, подумав о том, что называть Вадима «геем» будет как-то неправильно. - Что ты спишь с мужчинами. – Конечно знают, - ответил Стрелецкий. Гордеев отвел взгляд, вспоминая так и не законченный разговор с Серегой, ставшие уже привычными отговорки по вечерам пятницы насчет того, почему он не может пойти с друзьями в бар, и мамин вопрос: «Не хочешь меня познакомить со своей подружкой?», адресованный ему неделю назад. Он тогда сказал, что это все несерьезно, и знакомить точно рано. И машинально закрыл рукой засос на шее, почти на переходе к плечу, прокляв себя за то, что не надел джемпер с высоким горлом или хотя бы рубашку. Мама проследила за его движением. Но тему продолжать не стала. – А мои нет. И родители тоже не в курсе, – сказал Женя, пристроив бокал на узкие перила и придерживая его пальцами, чтобы тот не упал. – А твои? Стрелецкий помолчал, опершись на ограждение рядом с Женей. Его плечо было совсем близко, и Гордеев провел пальцами по его руке вверх и остановился там, прижавшись чуть плотнее. – Мои родители знают, что у меня есть жена и ребенок, – ответил Вадим. – Этого достаточно. Женя уехал домой за полночь, чтобы избежать лишних маминых вопросов. Сидя на кухне перед ноутбуком, он тупо листал ленту «Фейсбука» и думал о том, сколько еще он сможет врать. Маме. Танину. Друзьям. Про отца вспоминать не хотелось вообще, но он был слишком поглощен новой семьей и работой, поэтому Женя, наверное, мог сколько угодно говорить ему, что просто меняет девушек. Ведь Стрелецкий так и не признался своим родителям? Может, это было нормально? И, кстати, ему же нужно было что–то подарить Вадиму? Человеку, у которого было, кажется все. Он вспомнил свой вопрос о кораблях. Яхты у Стрелецкого не было, но он, судя по ответу, был бы не прочь научиться ей управлять – и Гордеев решил, что книгу по парусному спорту он точно найдет. Два дня спустя Женя сидел с Таниным после работы в их любимом баре на Покровке. В помещении крепко пахло пивом; вокруг бочек, заменяющих столы, громко разговаривали посетители, а ему с Серегой удалось занять место у окна, прямо на подоконнике. – Какое шикарное пиво, – Танин отхлебнул из бутылки и довольно улыбнулся, опершись локтями о стол. – Ну так? Ты мне, кажется, чего–то не договариваешь, братиш. Женя знал, о чем он. Рано или поздно Серега должен был вспомнить о незаконченном разговоре, и если до этого момента Жене удавалось ускользать, переводя тему, то сейчас Танин задал вопрос чуть ли не в лоб. – Ты о чем? – спросил Женя, выгадывая время. Сколько еще он собирался молчать? Месяц? Два? И как, интересно, можно было и дальше бы скрывать от лучшего друга значительную часть своей жизни? – О твоей загадочной жизни, конечно, – Серега округлил глаза, потянувшись за картошкой–фри. – Из–за которой ты так страшно динамишь все наши тусовки. Он дружил с Таниным со школы. С пятого класса, когда родители Сереги переехали на Курскую из какого–то далекого района Москвы. Танин подсел к Жене за парту на третий день, воспользовавшись тем, что его соседка заболела, и сходу заявил, что ему скучно сидеть одному и он никуда не уйдет. Их классная руководительница попыталась вернуть его обратно, когда Маша – кажется, так ее звали? – вернулась после болезни, но Серега устроил сначала скандал, потом забастовку, а потом его отец подарил Екатерине Сергеевне корзину фруктов и бутылку вина, и конфликт исчерпался. Тогда, конечно, Женя ничего не знал об этом – Серега рассказал ему позже. Они совпали идеально, как бывает, наверное, только со школьной дружбой. И Женя отлично помнил тот день, когда Серега первый раз назвал его «братиш» – так хорошо, как будто это было вчера. Им было по четырнадцать, и они пили с одноклассниками пиво тайком, за школьным двором. Чей–то старший знакомый купил им сигарет вдобавок к «Хайнекену», и Танин решил затянуться по–взрослому, серьезно, а в итоге раскашлялся, как идиот. К десяти вечера все разбрелись по домам, а Женя так и сидел во дворе, решив, что лучше он переночует прямо здесь, чем вернется в квартиру. Неделю назад мама сказала ему, что отец будет жить отдельно. Что они разводятся. А утром отец забрал свои вещи. Конечно, тогда Женя был обижен на них обоих. Он не думал о причинах – просто обозлился на весь свет, как это бывает в четырнадцать. Поэтому сказал поднявшемуся с лавки Танину, что пока не пойдет домой. Серега затормозил, сонно потерев лицо, и так и спросил у Жени: «Ты что, тут спать будешь, братиш?». Тогда Гордеев вывалил ему все, что скопилось за неделю – и Танин, выслушав, потащил его ночевать к себе домой. С тех пор это смешное «братиш», сказанное после первой в жизни бутылки пива, осталось между ними, приклеившись намертво. – Гордеев, ты долго еще будешь театральную паузу держать? Нетерпеливым Танин был тоже со школы. – В общем, – Женя провернул в ладонях бутылку, не уверенный в том, что сможет смотреть Сереге в глаза. – Я встречаюсь кое с кем. – Имя, брат, имя! Едва не столкнув свое пиво на пол, Танин схватил Женю обеими ладонями за руку с такой вопиющей театральностью, что ему в этот момент точно позавидовали бы все студенты МХАТа – и Женя сглотнул намертво пересохшим горлом. На коричневом стекле пивной бутылки выступила испарина. И Гордеев подумал о том, что еще минута – и точно такая же появится на его лбу. От страха. Танин не был гомофобом, это Женя знал точно, но значит ли это хоть что–то, когда твой друг заявляет тебе, что трахается в жопу с мужиком? – Вадим. Ситуация была достойна мема, но никак не его собственной жизни. Он с трудом сдержал нервную улыбку, глядя, как напряженно сходятся на переносице серегины брови. – Ты сейчас прикалываешься, да? – спросил Танин. Он отрицательно покачал головой. Где–то в груди тяжело ухнуло от мысли о том, что друг сейчас просто молча кивнет, скажет ему «а–а, понятно», и они поговорят о какой–нибудь отстраненной хуйне еще десять минут, а потом Серега уйдет по срочному делу, чтобы больше никогда не вернуться. – Я, значит, тебя спрашиваю, какого хрена ты динамишь меня и вообще всех, – медленно произнес Танин. – А ты мне говоришь, что встречаешься с каким–то Вадимом. Это, братиш, не объяснение. – В смысле? Вдобавок к пересохшему горлу Женя, кажется, потерял еще и способность думать. Потому, наверное, что ждал другую реакцию на свои слова, потому, что Серега повел себя так, как будто Женя сказал ему: «Ну, ее зовут Лена» Или Оля. Или Вера. Как угодно, только не Вадим. – В смысле, если ты думал, что я сейчас обзову тебя педиком и свалю отсюда, ты ошибался, – сказал Серега. – Ну и как у вас все? – Хорошо, – просто ответил Женя, чувствуя, что ему не хватит сейчас сил даже на шутку. – Все хорошо. – Ну и слава Богу, – Танин улыбнулся и перевел взгляд на подошедшую к ним официантку. – Нам еще два пива, пожалуйста. Девушка кивнула, забрав у них пустые бутылки, и Женя подцепил со стола картонный кругляшек подстаканника с красно–белой эмблемой пивоварни. Покрутил его в пальцах, прокатил по поверхности стола, и, помолчав, произнес: – Я никому больше не говорил об этом. – Понял, – кивнул ему Танин. – Ну ты, может, не знаю, – он запнулся, явно подбирая слова. – Хочешь, мы как–нибудь сходим вместе с твоим Вадимом куда–нибудь? Он техно любит? – Я не знаю, – края у подстаканника были шершавые, и Женя растеребил их до той степени, что слои картона начали расклеиваться и загибаться. – Нет, наверное. – А что он любит? Выставки? Танин смотрел на него с подозрением. И Женя перевел взгляд на окно. А он ведь правда не знал, любит ли Стрелецкий техно. И ходит ли на выставки. Вадим почти ничего не рассказывал о себе, выдавая информацию скупо, только если Женя спрашивал сам. – Я не знаю, – повторил он, положив подстаканник на место. – Он точно не любит арт–хаус. – Ну ладно, – Танин взял со стола новую бутылку, принесенную официанткой. – Разберемся. А ты хотя бы знаешь, сколько ему лет? Кажется, Серега наконец пришел в себя, и теперь, переварив полученную информацию, решил дополнить ее стандартными фактами о пассиях друзей. – Тридцать пять. – Тридцать пять? – удивленно переспросил Серега. – Ты его в «Тиндере» нашел? – На работе, – Женя улыбнулся, отпив пива. – Я делал обложку для его книги. Про нефть, помнишь? – А, – многозначительно сказал Танин. – Так ты вроде его называл говнюком? Женя пожал плечами. Воспоминания о том, как он желал Вадиму всех возможных мучений казались такими далекими, как будто этого и не было вовсе. Или было, но когда–то давно, в другой жизни. – Все понятно, – хмыкнул Серега и тоже улыбнулся. – Но на будущее – учти, Гордеев – я у тебя раньше появился, и прав у меня на тебя больше. Так что не вздумай меня динамить, ага? – Есть, кэп, – отсалютовал ему Женя. – К исполнению принято.