встреча
18 января 2017 г. в 23:15
Трудно оставаться человеком в столь полном соблазнов городе, но Люси очень хочется продержаться хотя бы на грани ещё пару лет. Она помнит так мало из той — нормальной, человеческой — жизни, но и тех крох довольно, чтобы цепляться за каждый миллиметр равнодушного асфальта обыденности, сдирая ногти до такой драгоценной крови.
И Люси старательно ходит на пары — даже самые утренние, — и совсем не пользуется косметикой — потому что не видит своего отражения, — и тщательно пережёвывает обед, ужин, второй завтрак и гамбургер из МакДональдс — а потом выполаскивает в ближайшее жерло санузла ошмётки непереваренной пищи.
Люси старается жить — по-человечески, и порой ей это даже удаётся.
А того пожарного она встречает совсем случайно и это даже нельзя назвать встречей. Парень, запомнившийся взлохмаченной розовой макушкой и совершенно шальной улыбкой, просто идёт на другой стороне улицы и она почему-то сразу узнаёт его, хотя никакого прорезиненного комбинезона, каски или тяжёлого слоя копоти как в прошлые разы на нём нет. Обычные джинсы, ловко сидящие на подтянутой заднице, белая футболка под распахнутой клетчатой рубашкой. И чёрт Люси дёргает (вот найдёт который и выпорет как следует) пойти следом и не заметить куда.
Она ошарашенно оглядывается уже внутри, практически падая под гнётом душащей силы; слепит позолота убранства; светлые лики воинственно взирающих с полотен святых бьют сплошной очередью разрывных. Уйти бы, даже убежать, но ноги не держат, и Люси присаживается на ближайшую скамейку.
А что? — обычная девушка в обычный полдень зашла в церковь, а тот парень ведь явно пойдёт обратно, и тогда уж Люси своего не упустит.
Если ещё дышать к тому времени сможет.
— Ты совсем дура? — рядом обрушивается Грей и, как ни странно, становится чуть легче.
— Ну зачем же так грубо? — она улыбается, ведь улыбается же?
— Ты зачем сюда приперлась?
— Помолиться?
— Кому?
— Господу Богу вашему.
— Ты знаешь, что блондинка это твоя сущность?
— Отстань, Грей, со своей моралью. По делу я тут.
— Блондинка, какое может быть дело у вампира в оплоте истинного ордена Веры?
— Личное.
— Привет, Грей! — обжигает чудным баритоном, Люси машинально поднимает глаза и тут же тонет. Он великолепен, даже сквозь белесое марево и угрожающие росчерки давящих силой крестов этот парень само совершенство. И Люси просто пялится, как обыкновенная дура, на яркие губы, сильную загорелую ладонь, сжимающую в рукопожатии бледную кисть Грея, гремит в ушах ангельскими трубами смех и тут-то силы покидают окончательно.
Люси падает.
Объятия Грея ожидаемо холодны.
— С тобой всё хорошо? — испуг в тёмных глаз, как конфета — Люси не отнимала бы взгляда хоть век, но экзорцист небрежно стряхивает с себя и прислоняет к спинке скамейке — с такого угла не видно.
— Да всё нормально с ней. Душно просто.
И Люси уже готова отпихнуть чужое — странно надёжное — плечо, чтобы встать и ненавязчиво выспросить номер телефона — а заодно и имя, возраст, адрес, группу крови — милашки-пожарного, как тонкий девичий голосок придавливает обратно.
— Нацу! Грей! Как удачно мы встретились! — в милой улыбке противотанковые ежи, за теплом взгляда острое жало, даже в платиновом каре трёхстволка креста. — Мы с Мирой такие чудные пирожные испекли! Попробуете?
— Грей, — Люси едва шевелит губами, но знает — экзорцист слышит, должен слышать, — она меня видит?
— Нет, — тот чертит пальцем ответ, оставляя мокрый след на предплечье, — Лис просто считает Нацу своим.
— Ой, а что это ты, Грей, со своей девушкой не знакомишь. Она такая красивая!
— Мы не встречаемся!
— Мы не встречаемся!
— Поразительная синхронность для тех, кто не встречается, — смеётся та самая Лис, и Люси чувствует, что краснеет.
Нацу хмыкает и протягивает руку, точит взгляд полноводный контур вен, пульс под пальцами прыгает. Люси и хотела бы, не отказалась.
Тем более, что не хочет.
Немного странно сидеть вот так, запросто, в кофейне среди белого дня и с людьми. Люси упрямо забывает, что Грей экзорцист, и этому вполне способствуют вкусные запахи живых тёплых тел, удачные ракурсы не скрытых одеждой шей и запястий, непринуждённость ничего незначащей беседы и горячность прямых взглядов. Не то, чтобы Люси не общалась с обычными людьми, но сидеть вот так: близко-близко, касаясь локтем или коленом, и без охотничьих мотивов — не случалось уже давно, а, может быть, даже никогда.
Люси, по крайней мере, не припомнит.
— Тебе стоит похудеть, — Грей выдёргивает едва ли не изо рта пирожное — чудного розового цвета, с вишенкой, — фыркает в ухо:
— Дура! Оно же освящённое.
Люси остаётся лишь криво рассмеяться, ловя недоумение в глазах пожарного, но Грей прав — плохо будет, очень плохо и не только ей самой. И она смеётся ещё громче, благо Нацу как раз удачно сострил по поводу девчачьей мании блюсти фигуру, и нечаянно роняет вилку и сталкивается — тоже совершенно случайно — пальцами с чужой рукой.
Дыхание перехватывает, и касание его руки впечатывается глубоко под кожу — тянет вдоль пустых сосудов ломким наслаждением. И пусть бы это длилось вечность, но шатается стол и пальцы ловят пустоту.
Люси поднимает взгляд и обмирает.
За стеклянными дверьми кафе стоит Эльза. Нехорошо стоит — смирно.
— Она же не зайдет сюда? — Люси пинает Грея в колено, тот давится кремом и некоторое время недовольно мычит.
Бледнеет, сравниваясь по тону со скатертью.
— Ты у меня это спрашиваешь?
— Грей, пусть она не заходит! — мечется сердце сжатым клубком.
— Как будто я против, — мелькают между пальцев жемчужины чёток, — тебя эта тварь всего лишь выпорет, а здесь всё с землёй сравняет.
Дребезжит тонко чайная пара, испуганно жмётся к сильному плечу дрожащая Лис, и пальцы, те самые, что ещё несколько минут назад гладили её, Люси, руку, сжимают теперь чужую. Сохнет горло, зато из глаз настойчиво катятся слёзы, это странно, с Люси такое впервые, обычно она просто боится.
А за дверью жизнь кипит: высокий мужчина в чёрной сутане разговаривает с Эльзой, улыбается и тянется к ручке. Тащит серой.
— Всё, — Грей откидывается на спинку стула с решимостью мученика, — каюк нам. Теперь зайдет.
— Как? — Люси не хочет верить в такой исход. — Это же святая земля!
— Так он её пригласил.
И чему только этих священников в семинарии учат? Двери перед девушками придерживать? У Люси не хватает фантазии, чтобы представить, что таится за обольстительной улыбкой приближающейся демоницы и она бросает последний взгляд на пожарного — хоть бы выжил.
— Руку давай! — Грей — и когда только успел? — стоит на подоконнике и, не смущаясь ошарашенного вида друзей, раскрывает окно настежь.
Бьёт в лицо ледяной крошкой, вздёргивает позвонки колкой болью — приземление жестковато, хоть Люси и оказалась сверху.
— Вставай, блондинка, — Грей пихается коленями, локтями, и Люси вскакивает, и бежит, подчиняясь инстинктам — быстрее, резче, поворот, через сквозной подъезд, направо, вниз, через ступеньки, стоп.
Гудит в голове, рядом шумно заглатывает воздух Грей.
— Ладно, — выдыхает тот через раз, — разбегаемся совсем.
— Думаешь, она нас не догонит?
— Она же одета как шлюха. Жерар теперь не отпустит, пока на путь истинный не наставит.
— Это который к костру? — язык заплетается, но Люси пока не хочет оставаться одна.
— Не придирайся к словам, блондинка, — кривится тонкий рот в подобии улыбки, смертоносные чётки ещё мелькают слепящей змейкой вдоль пальцев, но всё медленнее.
Но Люси судьба подруги больше не интересует, уж Эльзе-то точно смерть от сожжения не грозит, да и не видит тот красавчик в сутане истинного облика, а то вокруг инквизиторов уже понабежало.
— А Нацу имеет силу? — оно само выскальзывает, совсем тихо, но Грей отшатывается с гримасой недовольства.
— Избави Господи! От него и без силы спасу нет, — в глубине правильно круглых зрачков мечется то ли страх, то ли зависть, совсем крошечный мотылёк тьмы, но Люси чувствует такое физически.
Рука невольно тянется вперёд — широкая ладонь затянута изморозью, чуть надави и острые льдинки вспорют кожу до долгожданной кровавой капели.
Люси хотела бы вкусить его жизни.
Судорожный выдох над ухом звучит как согласие.
Трудно — хрустит смятой коркой под подушечками пальцев.
Трудно — сшибает запахом свежего мяса.
Трудно — язык трепещет, собирая тёплую жатву из трещинок ран.
Трудно — продирает острым наслаждением до пальцев ног.
Трудно оставаться человеком в столь полном соблазнов городе, когда так вкусно, особенно если помнишь так мало из той самой, человеческой, жизни.
Люси чётко помнит лишь смерть — свою, зато в полной раскадровке: пульс зябкого зимнего солнца в невыносимой выси, затхлый воздух каменного мешка, изгрызенный ржой длиннющий гвоздь, вколоченный в грудину по самую шляпку, тепло стекающей грязной струйкой крови.
Прочерк тонкой нити зрачка.
Страх — безумный, липкий страх. До скулежа.
Люси помнит так много, но забыть хочет совсем другое — она больше не человек и это никак не исправить.
— Так, блондинка, — Грей шипит сквозь рваные вдохи, прислонившись к стене, — ничего не было. Поняла?
Люси липнет на раскрытых губах, хотя ничего привлекательного в них нет — обветренные, явно шершавые, тонкие губы, лишь в углу проблеск слюны, словно недолизанная сосулька.
— Поняла?! — кулак крошит стену возле самого виска и Люси кивает, потому что если откроет рот, то тот чудный вкус, всё ещё терзающий язык, выветрится.
Грей тяжело отталкивается от опоры, стоит ещё несколько минут, словно собирается с силами или мыслями, но так ничего и не говорит, уходит, раздраженно склоняя всю известную нечисть в анатомически невозможных сочетаниях.
Люси остаётся лишь тихонько всхлипнуть, немного обидно, ведь она так старалась не утянуть лишнего и даже не кусалась! Вот так вот, вылижешь аккуратно, а жертва ещё и недовольна, что жива осталась.
Или Люси чего-то не понимает?