There in the dark, down in the valley Under the motel neon sign Room 105, at the back of the alley You’re wearing my coat while sleeping And it feels like I’ve come home - JETTA
- Зачем я-то, блять, вам нужен? – был первый вопрос, который выпорхнул, подобно пьяному из окна, из уст Майлза, когда Виктория Селфильд погасила перед его носом телевизор. - «Зачем мы нужны вам?» - та нарочито спокойно уселась подле его коленей на диванные подушки. - Куда более логичный вопрос, помимо присущей ему смелости заключающий в себе еще и рациональность. И ради бога, разуйтесь хотя бы. Она шлепнула его ладонью по голени. Майлз отстраненно вытянул ноги и тут же скатился со спинки дивана прямо по праву сторону от офицерши: - Вы Черчиллем себя возомнили? – декламировал он в воздух, досадуя на невозможность закурить. – У вас сигары в таком случае не найдется? - Вы, Майлз, - несмотря на снисходительность в голосе Виктория достала из кармана пачку обыкновенных «Мальборо». – Под нашим, говоря, раз уж вы так хотите, словами Черчилля - патронажем. Она дала ему прикурить от розовой зажигалки со слоником: - И вопрос: «Зачем вы нужны нам?», как я уже сказала, куда менее логичен. - Потому я и его задаю. Сколь, - передразнил Майлз, затянувшись, - решительно не понимаю, какой во мне может быть толк. Виктория усмехнулась. Она тоже закурила, выпуская дым в полумрак кабинета: - Вы знали, что это конфенц-зал? - Это же так важно сейчас, - Майлз, тихо негодуя, стряхнул пепел прямо на пол. Виктория и бровью не повела: - Как же? Очень важно. Здесь нельзя курить, - серьезно повернулась к нему она. - Тогда вы о-очень –плохая-девочка, - выделяя каждое слово проговорил Майлз, с издевкой уставившись ей в глаза. - Нет, Майлз… - Виктория вновь отвернулась, прикусывая губу и крутя меж пальцев сигарету. – Я хочу показать вам, что я друг. - Ну да. Майлз хмыкнул. Мысли о дружбе занимали в его голове сейчас меньше всего места. И о, как противоречиво: они занимали там места дохуя! Он думал об Алексе. И каждая мысль отдавалась желанием удариться лицом о подлокотник. Он мог бы просто послушать его и уехать сразу после Сан-Дагаля. А мог послушать его и уехать позавчера… Он вообще мог чаще его слушать. Однако желание удариться о подлокотник было связано скорее с другими мыслями. Мыслями о том, что Тернер сейчас лузгает и крушит отель, а может, плачет. Что было больнее: зависть, что он бухает без него или…? Опять кольнуло. Майлз не знал. Но все это вполне легко укладывалось в одно предложение – жизнь его лучшего друга сейчас сыпалась на части. И он – Майлз - был тому виной. Но больше всего он терзался думая о том, как Алекс может винить себя примерно по той же причине – не уговорил, не дожал… - Возвращаясь к вашему вопросу, Майлз, - Виктория разорвала повисшее молчание. – Вы-то нам, в общем-то, мало в чем нужны, а вот мы вам… Майлз пытливо взглянул на нее. Сколько еще витиеватых фраз ему придётся выслушать? - Вы хоть представляете, какую беду накликали на посольство? – Виктория выдохнула устало. Колечко дыма коснулось его лица. – Убийство звезды мирового масштаба… это ж надо подумать?! - Чего ж тогда взялись, раз ноете? - Фернандо наш главный осведомитель. При правильном подходе мы возьмем Перрье очень скоро. И к тому же, это не альтруистически вовсе было бы - бросить вас на произвол судьбы… - Ой, да ла-адно! - Майлз откинулся на спинку дивана, растягивая язвительно каждое слово. – Вы же сами сказали - скандал! Вы потом покажете меня живого и отмоете руки. Аля, такие: «Фокус-Покус!» Он хлопнул в ладоши. - Сами в этой яме. - Чего же тогда спрашиваете, раз знаете? – Виктория сымитировала его недавний тон. - Все равно не понимаю ибо. - Ну-ну… Что бы от вас была хоть какая-то польза, и как убедил нас Фернандо, вы будете расшифровывать его данные. Майлз подавился очередной затяжкой и закашлялся как ошалелый: -Та-ак, вот сейчас не понял! – прохрипел он, что разбуженный по зиме медведь. - Фернандо дает нам только координаты их особняков и схронов, иногда что-то еще встречи, притоны и тп. Всего по чуть-чуть. Но мы не знаем строительных планов самих объектов. Это сильно затрудняет операции. А вот тут-то, по словам Фернандо, ваша помощь будет очень кстати. Ибо он утверждает, что вы хорошо осведомлены. Майлз никак не отреагировал на ее слова. Он степенно затушил сигарету о подошву и кинул в мусорку у стола неподалеку. Благо, что попал. Он так хотел произвести впечатление. - Я блять был-то в каждом раза по два, и то не во всех, поди, - вымучил, наконец, возмущенно он. На деле ведь важности у его персоны никакой не было. - Я думаю, мы сможем активизировать вашу зрительную память, - Виктория докурила и решительно встала, бросая сигарету в то же ведро. - И это все? Вся моя задача? Виктория недоверчиво покосилась на него. - Ну, - она склонила голову набок. – Можете положить здесь новый паркет. Майлз пренебрежительно посмотрел на пепел на полу. - Насколько это затянется? – спросил он, отводя взгляд от неугодной серой кучки. - Вы имеете ввиду «поимка Карлоса»? - Я имею ввиду мое «освобождение» из ваших цепких лапок и возвращение к своим родным и любимым. - Что есть стороны одной медали. - Ну так? – Майлз клацнул зубами. - Может, неделя, а может, годы…. Расплывчато, однако. Но Кейн этого не озвучил. Он просто встал и пошел налить себе кофе. Чем впечатление отличается от впечатлительности? Впечатление – ни что иное, как образ, заседающий в нашей голове при первом контакте с объектом. Впечатлительность же – есть способность этот образ обыграть чувствами, ну или если точнее, чувства которые нахер никого не спросят, как им подобает взыграть. Так вот, Виктория Селфильд производила весьма двоякое впечатление. А Майлз, известный своей впечатлительностью, удивлялся - почему на оба варианта того ему насрать? Его впечатлительность слегка притупилась о камень тоскливой волокиты и вины, приложившейся многотонно на его плечи. Дни поплелись как жуки-навозники: каждый медленный и с кучей говна поутру, по дню и по вечеру. Ему запретили на неизвестный срок контакты с кем-либо, кто его знал. Все, что он мог это смотреть новости, читать ленты в соцсетях и выискивать хоть какие-то крупицы информации об Алексе. Через две недели он выпил коньяку за свои похороны, и особенно горевал о Ливерпуле. Боль на счет Алекса в тот день унялась немного. Виктория и Джонни поехали привлечь его несчастного бедакура к делу. Как только стало ясно, что Алекс был неустрашимо «против» смириться с отсутствием огласки, в УБН приняли решение с ним не бороться, а обратить на свою сторону в нужный момент. Майлз знал в душе, что должен бы противиться этому, и он противился. Мозг его, например, всеми клетками вопил, что драгоценная Тернеровская жопа должна остаться в Англии и держаться от всей этой вакханалии подальше. Майлз не мог допустить угрозы жизни друга. Уж теперь-то он как никто другой знал, что оная существовала. Да еще как. В этих-то степях. Однако его сердце.… Быть хоть каплю ближе к Алексу, надеяться нарушить правило и подать тому знак. Логика отключалась. Пожалуй, никогда в жизни, Майлз еще так не скучал по тернеровским бесящим привычкам. Никогда еще он так не хотел выслушивать часами его дурацкие капризы или заведомо нерешаемую вселенскую философию под виски с имбирем. Однако когда Алекса привезли в Колумбию, Майлз понял, что никогда в жизни так не ошибался. Стало еще тяжелее. Это было похоже на какой-то недоученный вальс алкоголика с пятидесятилетним бренди. Он танцевал, но прикоснуться не мог. Он был всегда рядом. Буквально: он сидел в соседнем кабинете большинство дней. Но ни слова, ни взгляда. Ничего. Ничего кроме слухов о том, как его Алекс страдает. Майлза раз десять по меньшей мере ловили на попытке связаться с тем: позвонить или сбежать…. Но круглосуточная охрана. Круглосуточная слежка. И наконец – круглосуточная совесть. Все это помешало, или, может быть, сберегло их от встречи друг с другом. Вспоминая здесь, очень кстати, о двоякости впечатления, производимого Викторией, стоило бы упомянуть ее бесконечную энергию и живость в ведении дела, острый ум и язык и, в тоже время, бесконечные холодность и безразличие к ситуации, в которой оказался Майлз. Однако тот ее не винил, и, пожалуй, можно было бы сказать, что он с ней сладил, как сладил и с молчаливым Джонни, который куда больше любил выпить и положить три весла на любые слова. Истинную же двоякость в личность Виктории вносило ее отношение к Алексу. Майлз знал, что они и дня прожить не могут, не перехлестнувшись языками. Он тщетно уговаривал Викторию быть с другом помягче, даже обижался на нее и сам становился порой злым. Но если сравнивать с Алексом, Майлз куда более тепло относился к рыжеволосой офицерше – все его мысли занимало именно чувство вины перед Алексом, и линии гнева, самобичевания и грусти сходились именно в этой точке. В правильной, как называл ее Кейн, печалясь о том, что его другу, увы, не дано сейчас узнать, что тот направляет чувства в неправильную плоскость. Ведь, по сути, Виктория никогда не была тут «причем». Однако это было не единственное, что тревожило его. Самобичевание и чувство вины – вот что было самым главным, пожалуй. Его слишком сильная сила воли. Сколько раз он мог собраться и черкнуть Алексу смс? Или записку? Или прийти в его отель под покровом ночи и зажать в полные горьких самоотвержения и любви тиски? Но он послушно внимал приказам Селфильд, оправдывая себя логикой и разумностью данного поведения. Первое – это было безопаснее для Алекса, второе – это было безопаснее для дела, третье – это было безопаснее для него. Первое было, пожалуй, единственно важным, и единственным что удерживало его от резких движений. Накосячил уже в свое время со своим своеволием и упрямством. Так что, помимо прочей нечувствительности и сниженного порога впечатлительности Майлз испытывал конкретно к Виктории только благодарность. Она стала, своего рода, небесной ниточкой – единственным, что связывало его теперь с Тернером. Буквально, в физическом смысле. Один раз она принесла ему потрогать забытую тем кепку. Майлз так растрогался, что даже нюхал последнюю минут десять, пока все ушли, и водил, как четырнадцатилетняя девчонка, той по суровой бородатой щеке. Вот, блять, докатились. У Тернера башка пахла лавандой, судя по всему, и перхотью…. Зря он сменил свой дорогущий шампунь. Майлз помнил, как они вместе шопились в Барселоне. Алекс всю кровь из него выпил, пока они слонялись по барбершопу у самого выхода. Молоденький паренек за стойкой с горящими осознанием, кто перед ним крутится, глазами не закрывал рта, впаривая им «вот эту ментоловую шампуньку от перхоти» и «вот это маслице от секущихся кончиков». Майлз даже почувствовал негодование тогда, когда паренек, смазливо улыбаясь, протянул Алексу пакет с покупками, а тот нежно пожал ему руку в ответ. - Серьезно? - фыркнул Майлз, когда они вышли на улицу. - Аргановое, блять, масло?! - Ревнуешь? – Тернер задиристо подтолкнул его в грудь. - Еще чего… - Майлз остановил того перед светофором, властно заглядывая в глаза. – Я могу делать это и без масла. Он пронаблюдал, как Тернер закривился в своей смущенной улыбке. Он всегда так делал, когда Майлз осуществлял свои поползновения на людях. - Что делать? – Алекс, оглянувшись по лисьи, лукаво прищурился ему в глаза. - Заставлять тебя вот так лыбиться, Тернер, - Майлз задумчиво завел пальцем его выбившуюся отросшую прядь за ухо. - Не обольщайся. Едва заметно вздрогнувший от прикосновения Алекс отстранился от наклонившегося к нему Кейна и умело принял мстительный вид. Он пристально посмотрел тому в глаза с не меньшим уже огоньком, чем последний надеялся, был в его собственных, и возвестил: - Тогда иди и купи мне еще тот ментоловый шампунь. Теперь Майлз с теплом и смехом вспоминал тот случай. Он бы, пожалуй, все отдал, чтобы купить Тернеру еще один такой шампунь сейчас. Лишь бы тот улыбнулся… но блять нет…. Не в шампуне ведь было дело. Майлзу стоило бы купить Алексу самого себя живого сейчас. Это был бы подарок. Майлз уныло повертел затекшими ступнями на диване. Конференц-зал стал его обителью и проклятьем. Он проводил здесь теперь больше времени, чем Папа Римский в церкви. Виктория сидела за столом переговоров неподалеку, что-то обсуждая вполголоса с Фернандо. Последний появлялся здесь теперь каждый день. И приносил, как и обещалось, крупицы информации. Однако не сложно догадаться, что, будучи сикарио, человек - Фернандо – был занятой, а потому бросал именно крупицы. Остальное было делом Майлза. С подачи и пары слов Фернандо он вспоминал с открытым ртом и потерянным взглядом о какой точке в этот раз шла речь. Осмысленно чесал щеку и чертил потом план своей корявой техникой Пикассо. Умные же агенты этот высер маэстро потом дорабатывали, переводили в вектор, печатали и передавали штурмовой группе. Сегодня Фернандо принес сюрприз. Сладенькое, как пошел тут же слушок. Особняк самого Карлоса. Последний особняк. В нем Перрье сейчас жил с женой и детьми. Майлз уже придумал кое-что на этот счет. - Я не буду рисовать, - обратился он напыщенно к Виктории, когда пожавший ему руку Фернандо вынырнул, натянув шляпу, за дверь. - Понял, наконец, что графика не твое? - Ага. Попробую себя в красках, - усмехнулся Майлз. Виктория деловито улыбнулась, складывая папки в стопку и вручая ему. - Я серьезно, - не принял ее увесистого подарка Майлз, складывая руки на груди. - Опа… - Виктория вскинула бровь. Она отошла от него и села на их любимый уже диван: – Что такое? - Как там Алекс? - Тернер внизу, - Виктория ухмыльнулась, как всегда она делала, стоило ручью разговора перетечь в русло Алекса. - Думаю, пытается исподтишка прикончить с Джонни фляжечку с виски. Между прочим, я сама ее Джонни подарила, вот скотина. - Радуйся, он носит твой подарок, буквально, у сердца, - Майлз присел рядом с ней, думая о расположении печени. Виктория вымученно вздохнула. Возможно, они мутили с Джонни. Майлз точно не знал. Не любил он свечи. - Так что там, на счет плана? – Селфильд вернулась к начатому. - Я не буду ничего рисовать, пока не увижу Тернера, - спокойно проговорил Майлз и показательно закинул ногу на ногу. - Майлз, мы сто раз говорили!... - Не начинай, - отмахнулся он. – Это последний особняк! Чего тут тянуть. Я должен встретиться с ним! Он же станет Хемингуэем! Ужимка Виктории выставила на обозрение ее три несуществующих подбородка: - Радуйся, тот отлично писал. - И бухал отлично, - бросил презрительно Майлз, нервно покачивая носком ботинка. Селфильд проследила этот жест. - Ну чего ты от меня хочешь? – обреченно повернулась она к нему. Смесь вины и заботы в широко распахнутых глазах. – Ты же знаешь, видеться вам ни в коем случае нельзя. Тернер должен быть убедителен в суде! Осталось дожать совсем чуть-чуть. Потерпи! Она с надеждой протянула ему пачку сигарет. Майлз промолчал, игнорируя жест. - Я обещаю, - протянула заискивающе Виктория. – После суда сразу выкатишься из-за угла и напугаешь его до усрачки! - Я должен увидеть его сегодня! – Майлз вдруг вскочил с дивана, заходясь кругами по залу, руки в боки. – Ты не понимаешь! - Я… - Виктория! Мать твою! – он нервно остановился, зачерпывая в ладони воздух и проводя ими по лицу. Он выдохся. Он был истощен. Наверное, Селфильд увидела это, потому что она молчала. Майлз не слышал от нее ни звука. - Майлз, - тихонько вдруг откуда-то с дивана … - Я, блять ни слова вам не скажу! Ни слова! – Майлз развернулся, красный, подозревая, как рак, таращась гневно на Викторию. – Хуй вам, а не мои каракули, Селфильд! Х-у-й! - Кейн! - Блять, хера ж ты такая бесчувственная, Селфильд?! Селфильд не ответила. Она встала с дивана и молча прошагала к выходу. Тишина. Скрип дверной ручки. - Будет тебе встреча Кейн, - мягко сказала Виктория в проходе каким-то не своим голосом. – Но на моих условиях! И не из-за блядкоского, мать его рисунка. Знай. И захлопнула дверь. Селфильд ругнулась. Вот это поворот! Но Майлза волновали сейчас не вихляния судьбы и даже не вихляния лингвистики. Его волновали три лишь слова: «Будет тебе встреча». Он осел в смятении на злосчастный диван. Как выяснилось позднее, условия Виктории были так себе фонтан. Но все лучше, чем ничего. Майлз должен был этим же вечером пойти вместе с Селфильд на встречу с информатором, точнее он должен был оказаться там первее Виктории, и в соседнем доме. Идея сделать это так скоро пришла к Виктории, как оказалось, внезапно, когда, по ее словам, Тернер налетел на нее у шкафчиков сразу после их с Майлзом разговора, и начал требовать дать ему работку посерьезнее. Селфильд долго и пристально смотрела на Кейна, когда рассказывала это, ибо не верила, что такая телепатия вообще существует. - Он же как почувствовал, что ты тут психовал, - распиналась она пораженная. – Я чуть в голос не засмеялась! Ну как так?... Ладно… Ладно хоть не знает, что ты жив. Но позыв! Позыв, согласись! Боже… Это прелестно… Майлз смеялся с ней конечно, но вовсе не был удивлен. Только огорчен, пожалуй, ибо боль и вина нахлынули с новой силой. И особенно вина за то, что он тот увидит Алекса по плану Виктории, а вот Алекс его - нет. Это не было тем, что Майлз хотел и планировал. Но под гнетом событий он принял таковую реальность как компромисс. Он не видел Алекса вживую уже сколько? Два месяца? Три? Даже краешек его пальца сгодился бы, кусочек задницы в «live» режиме…. А тут – Тернер целиком. И что, что по плану Виктории Майлз должен был наблюдать из окна третьего этажа на темной улице?… - Главное чтобы твой Алекс не зассал и не сбежал оттуда, - Виктория одевала кобуру. – Выдвигайся сейчас, агенты тебя проинструктируют. А пока ждешь нас, рисуй план. Майлз, воззрившийся в ночную мглу Медельина за окном, мрачно согласился. - И помни, - подошла к нему Виктория. – Он ни в коем случае не должен тебя видеть! Конечно, все пошло не так. Совсем не так. Все пошло слишком по блядски не так. Хотя начиналось все «очень даже». Вместе с агентами он приехал на точку. Его привели в какую-то небольшую квартирку на третьем этаже, на полу гостиной в которой лежал большущий красный ковер. Агенты чего-то посуетились и потом ушли, а с ним остался только один. Пожилой колумбиец, но тоже агент УБН, кажется, его звали Орландо, но Майлз запомнил только его кличку – Грек. Грек был ростом с Майлза и так же коротко стрижен. Очевидно, подстраховка. Понял Майлз, нервно сминая кожу куртки в пальцах. - Смотри сюда, - Грек оттопырил пять сморщенных загорелых перстов в сторону красного ковра на полу меблированной гостиной. – Это план «Б». - Там что? Запасной ход? – Майлз чувствовал себя героем бюджетной бондианы. - Да. Грек был не многословен. Они прождали около получаса. Майлз даже успел нарисовать под чутким контролем своего «напарника» план. А потом, наконец, настал момент «икс». На мобильный Грека позвонили. Он погасил свет в гостиной и оставил одну лампу на кухне. Дал Майлзу знак идти к окну. - Не подходи близко. Стой под углом, сбоку. За стеной, понял? Чтобы свет от фонаря на тебя не падал. Майлз кивнул затылком, если так можно было. Он на дрожащих ногах двинулся к окну. В проулке было почти темно. Только один фонарь. Мощеная булыжником узкая дорожка и две тени в свете фар из-за угла. Это были они. Еще меньше минуты, и Майлз задержал дыхание. Он увидел Алекса, шагающего в ногу с Селфильд. Как он оброс черт подери! Майлз прилип обеими своими ноздрями к стеклу, поскрипывая как поросенок. - Эй! – припечатал его в поясницу Грек. – А ну отошел, сказал! В тень, Кейн! Майлз послушно и онемело отодвинулся подальше от фонарного луча. Виктория внизу отошла к подъезду, там ее ждал информатор. Алекс остался стоять посреди дороги. Одинокая фигурка, ссутулившаяся. Вся его мышечная масса, что он так усердно набирал, казалось, сошла. Майлз не был уверен, исхудал ли его друг, но точно бы обозначил что тот, как бы это сказать… сморщился. И щетина… Серьезно? Щетина и Тернер? У Майлза заныло сердце. Сколько он пропустил? Или вернее - сколькому он стал причиной? Кейн слишком хорошо знал Тернера. Это не было новой причудой – это было плевком в сторону причуд, плевком в сторону повседневной адекватности. Алекс ковырял ботинком дорогу, а Майлз разглядывал его жадно и не заметил, как снова приблизился к зловещему лучу. И вот вдруг Алекс взметнул голову вверх. Сначала Майлз дернулся, пугаясь, что тот сейчас его заметит, а потом вспомнил о физике и успокоился. К тому же Тернер просто разглядывал крыши домов от скуки, судя по всему. Майлз не мог отойти. Он наслаждался мелким размытым пятном его лица в полумраке переулка. Тернер посмотрел прямо в его сторону чуть дольше секунды, и Майлз отшатнулся в испуге за стену. Кажется, его обросший несчастный охламон испугался не меньше. Он опустил резко голову и еще усерднее стал ковырять ботинком кладку. «Вообразил себе, что за ним следят», - мысленно хмыкнул Майлз. Хотя так и было. Плечи Алекса округлились в напряженную арку, и Кейн осмелился снова приблизиться к окну. Он не заметил, как все-таки вышел в проклятый луч, потому что, сука, все всегда случается тупо, быстро и, блять, незаметно. В этот самый момент Алекс, видимо, почувствовавший, что на него снова смотрят, взметнул резко голову вверх, и не прошло и доли секунды, как он дернулся с места и побежал, как угорелый, к подъезду дома, в котором находился Майлз. Кейн ошалел, быстро собирая кусочки мозаики. Спалился! Форточка была приоткрыта. - Там был Майлз! – донеся снизу родной хриплый возглас Тернера. – Я видел Майлза! На третьем этаже! За мной, Селфильд! Греку потребовалось куда меньше времени в сумме, чем всем остальным участникам этой сцены, чтобы среагировать. Он яростно схватил Майлза за шкибон, ногой уже откидывая красный ковер. Как котенка в мочу, он тыкнул его мордой в люк, находившийся в полу: - Открывай живо! Майлз послушно (скорее от божьего страха) рванул кольцо, опустил ноги, позволил затолкать грубо свою голову, и над ним захлопнулась мгла. Воняло помидорами. Что блять? Чулан. Прошло минут пять, не больше, зажегся свет. Майлз мог сказать это по непонятному свечению - видимо, сквозь ковер - над своей головой. Минут десять он не шевелился и боялся дышать. Только навострился, как мог. - Алекс! Прекрати! – говорила Селфильд. – Тут никого нет. Ответом ей было лишь сопение. Правда. Как Майлз ни старался вслушиваться, что бы ему перепало еще хоть пару слов Тернеровским голосом, тот так ни одного и не произнес. Если не считать мат. - Тут никого нет, - вдруг произнес едва слышно Алекс, прямо над его головой, и следом вдруг послышался гулкий стук, как от пинка. У Майлза замерло сердце. Кажется, Алекс сейчас стоял прямо над ним, и со зла пнул злосчастный ковер. - Извините, - послышался откуда-то издалека приглушенный голос Виктории. И еще что-то… Для Майлза секунды растянулись в часы. Что ему сейчас стоит, попробовать толкнуть люк? Что ему сейчас стоит, крикнуть? Сердце заухало. Он так больше не мог! - А… - его сипение заглушил скрип справа. - Мы пойдем. Извините за беспокойство, – Виктория шла к выходу. - Стой! Майлз замер повторно за одну десятую доли секунды, если такое возможно в принципе. Это был голос Алекса. - Смотри сюда! – Алекс топтался совсем рядом с люком, и ковер шуршал легонько по деревянным доскам. Майлз онемел не в силах сказать ни слова или тем более уж прокричать. Алекс все-таки его услышал! Сейчас он заставит Селфильд отодвинуть ковер. Скрип половиц. Тыр-Тыр. Ближе. Ближе. Топтание на месте. Молчание. Тыр-Тыр. Шаги… удалялись? Молчание. Скрип в дальнем углу. Там кровать, понял Майлз. Там тумбочка. А на тумбочке… Тыр-Тыр обратно. Топтание прямо над его головой. Сердце Майлза упало раздосадовано. - Что ж, - это была Виктория, бодрящаяся неестественно от напряжения. – Поздравляю мистер Тернер. Кажется, вы нашли ключевую улику. Майлз оставил на тумбе план. Он еле удержался, чтобы не вздохнуть и не матюгнуться. Видимо, не судьба. Он усидел и не подал ни знака, что был четвертым участником этой сцены те пять минут, что его родной, несчастный, любимый, бедный Тернер и Виктория Селфильд еще были в комнате. - Ну… - лицо Грека снисходительно чернело в ореоле яркого света, когда тот открыл люк после их ухода. – Должен признать, высидели вы мужественно. Он подал Майлзу руку, вытаскивая на поверхность. - Я был уверен, что вы себя сдадите, Кейн. Майлз отряхнулся, заглядывая с саднящей в груди леской непрошеных чувств в место своего укрытия. На полу по углам валялись морщинистые томаты. Везение, что он не встал ни в один из них ногой. - Но честно признаться, - продолжал Грек. – Друг ваш – Алекс – хлеще вас будет раз в десять. Я слышал, конечно…. Но…. В общем… Жалко парня… - Вы не помогаете, - глухо бросил Майлз, отворачиваясь к окну. Он не хотел, чтобы Грек читал его боль. От этой «встречи» стало только хуже. Виктория в каком-то смысле была права. Вальс алкоголика превращался в стремительную чачу. - Ничего, - похлопал его, неожиданно размягчаясь в голосе, по плечу Грек. – После суда вы воссоединитесь. И неловко замолчал: - Да… - Когда это? - Суд? Спроси лучше у Селфильд. Я бы дал максимум две недели. Майлз отрешенно покачал головой. Прошло и вправду две недели. Виктория разумно не вспоминала произошедшее в переулке. Она считала это своим чувством такта. И к тому же, она просто немела, знал Майлз, морально немела от того, чему стала свидетельницей. То есть, конечно, будучи агентом, она уже встречалась со скорбью родных и со всем таким, но тут она была, по сути, кукловодом. Она врала одному и поддерживала другого. И делила с тем другим ложь. Причиняла скорбь, была отчасти виновата в этой самой скорби и вот увидела последствия. Но если последствия она видела и прежде, то тут ей довелось засвидетельствовать всю реальную боль, и она почувствовала вину, почти насильственно, уводя тогда Алекса из квартиры. И вообще. Майлз знал, она не винит его за ту просьбу провернуть встречу, но совершенно точно считает себя только более от того правой. Мол, плохая это была идея. С самого начала она была «против». Тут Майлз спорить бы не стал. Он это признал, в конце концов. Лучше никому не стало, он боялся даже, что Алексу - только хуже. Светом в конце туннеля была лишь назначенная на третий день после взятия особняка Перрье дата слушанья. И, как и прогнозировал тогда Грек, то должно было состояться через десять дней – или – две недели с вечера в переулке. Накануне того самого долгожданного дня в суде Майлз нервно заламывал пальцы и не мог уснуть. Он пытал Викторию все эти дни. Но она не давала точного ответа, когда они с Алексом смогут, наконец, увидеться, и это дико бесило его. Но вот, она объявилась у него на пороге поздно ночью, тыкая в лицо одной из пяти его отправленных с небезызвестным вопросом смс. - Хорошо, - закатила глаза она, облаченная в свое бежевое пальто - Ты пойдешь завтра к нему на слушанье. Я разрешаю. Только замаскируешься. А потом, Гарри и Салли встретятся. Майлз довольно кивнул. Он закрыл за Викторией дверь и в предвкушении пошел выбирать, что надеть. Он уже столько месяцев не выбирал, что надеть. Его мандражило. Никогда в жизни его так не мандражило. Даже в четырнадцать, на первом концерте. Никогда. На часах было два ночи, но спать расхотелось совсем.Гарри, Салли, Черчилль или «повесть о помидорах».
11 декабря 2016 г. в 03:46