Без тебя ненавижу

— Ты же в порядке? У Джорджа пальцы подрагивают, и он все сильнее сжимает палочку, щурясь от далеких магических залпов, что пытаются выжечь сетчатку, заставляя слезиться глаза, что высвечивают чернильный небосвод мощными вспышками — белыми-белыми, как мертвый потусторонний свет, как туманная мгла из мира уже ушедших. Фредди молчит и только кусает белые — ни кровиночки — губы. А потом опускает ресницы, вслушиваясь в далекий-далекий грохот. Магический щит, установленный профессорами над Хогвартсом, еще держится. У них есть еще пара минут для того, чтобы просто слушать дыхание друг друга, чувствовать тепло чужого (такого родного) плеча, а потом протянуть руку, накрывая ладонь, сплетая пальцы с пальцами в крепкий замок. "В последний раз, братишка". Ему не страшно. Вот только что-то скребет в груди, ноет и стонет. Что-то липкое, нехорошее, темное. Что-то, чему он не может (Мерлин, не хочет!) подобрать названия. Не предчувствие. Неизбежность. "Мы будем жить. Ты будешь жить еще долго-долго, братишка". — Зрелище покруче прощального фейерверка, что мы тогда устроили Амбридж, — хмыкает брат и осторожно гладит запястье подушечкой пальца. Нащупывает пульсирующую венку. "Твой пульс. Твоя кровь. Твоя жизнь". — Ты же знаешь, что я отдам за тебя все в этом мире? — Просто останься в живых, дубина. "Больше ни о чем не прошу. Просто живи, хорошо? Живи для меня". — Не дождутся, — красивый, чувственный рот кривится веселой насмешкой, вот только голос в конце прерывается всхлипом, и пальцы свободной руки вцепляются в парапет, ногти скребут по тысячелетнему камню. "Дыши, Мерлин, просто дыши. Сделай так, чтобы он не понял. Только не он, не сейчас". — Ты в порядке? — Конечно, братишка. Неужто решил, что испугаюсь каких-то там ПСов? Или даже акромантулов? Ха, да наша матушка, когда Ронни опять тягает варенье из кладовой, в разы грозней и страшнее будет. Так себе юмор, конечно. Но Джордж ожидаемо улыбается и, наконец, выдыхает. Краем глаза Фред видит, что брата совсем не отпустило, но получилось отвлечь. Совсем немного, но все же. Как же иначе, если с самого детства все — на двоих. И сладости, и игрушки, и проказы, и... предчувствия. Грызет, жжет, проедает. И мыслей в голове — не больше, чем у садового гнома, потому что хотел бы успеть столько сделать, успеть столько сказать, что проще даже не начинать. Потому что время уходит. Сочится кровью из закушенной до боли губы, дрожит на ресницах прозрачными каплями, колотится пульсом в артериях: "Я не хочу. Я не хочу оставлять тебя, Джорджи". Я не хочу умирать. "Помнишь, мы мечтали о собственном доме, о путешествиях до самого края мира? Помнишь, ты шептал, задыхаясь, что всегда будем вместе? Помнишь, как клялись на крови, еще детьми? Помнишь, как хотели поколотить Ли за тех девчонок, которых подсунул нам к Святочному балу? Ты помнишь?.." Мы столько еще не успели. — Фред, ты дрожишь. — Так люблю тебя, Джорджи. Может быть, все еще обойдется. "Мы справимся, слышишь? Только держи мою руку".