Без тебя ненавижу

Если у Скорпа и получалось дышать нормально, не пялиться, не палиться, все рухнуло к Мордреду, когда зеленоглазый придурок остановился напротив и чуть склонил лохматую, как у папаши, башку. Вздернул свои невозможные брови, явно веселясь. И захотелось вмазать так, чтобы до крови, и одновременно на серебристо-изумрудном галстуке удавиться в одном из тайных проходов замка. Или в заброшенном девчачьем туалете под беспрерывные причитания невыносимо плаксивого призрака и едкие комментарии полтергейста. Прекрасная компания напоследок, Малфой. — Т-ты что-то хотел, Поттер? Так по-идиотски запнуться, наверняка покраснеть, как сопливый мальчишка, выскрести ненавистно-необходимую фамилию из глотки, тогда как хочется шептать нежно, с придыханием, в самые губы. Не Поттер. Альбус. Совсем коротко, выдохом, забывая себя: Ал... — Вообще-то хотел как раз ты, Малфой. От меня. Я весь во внимании. Тишина за столом Слизерина, да что там, во всем Большом зале, повисает такая, что ее можно пощупать, как струну, что натягивается и чуть звенит, режет в кровь пальцы, как только коснешься. Вся его репутация сейчас рухнет куда-нибудь боггарту под хвост, как только этот мелкий прыщ откроет свой рот. Свой охуенно мягкий, такой притягательный рот, которым он выделывает невероятные штуки в мокрых, запретных снах Скорпиуса Малфоя. Снах, от которых наутро нестерпимо стыдно и так тягуче-сладко одновременно... — Ты что-то не понял? Думал, что изъяснился в письме максимально четко. Кончики пальцев чешутся от желания схватить палочку и наложить на всех находящихся в зале Обливиэйт. Вот только треклятая гордость Малфоев, та самая, из-за которой отец все еще ходит кругами вокруг Поттера-старшего и никак не решится признаться, заставляет расправить плечи и ответить взглядом на взгляд, схлестывая плавящееся серебро с майской зеленью. "Тебя утопить должны были, как магловского книзленыша, сразу после рождения. Или запретить, как одно из Непростительных. Потому что ты ведь, Поттер, страшней, чем все три одновременно. Вынудишь с Башни вниз сигануть без всякого Империуса, кости выломаешь и заставишь корчиться под ногами похлеще какого-то Круциатуса, мгновенную смерть подаришь — быстрее Авады". — Пойти с тобой в Хогсмид? Ты что ли серьезно? В "Сладкое королевство" потащишь? Или сливочным пивом в "Трех метлах" будешь поить? Думал, чего оригинальней придумаешь. Ты же Малфой. И... Скорпи... пригласить на свидание совой? Это как-то... не знаю... Трусливо? Недовольная возня за столом гриффов за спиной. И Малфой точно знает, что это сквозь зубы шипит девчонка Лонгботтом, отчего-то решившая, что получила сына национальной легенды в единоличное бессрочное пользование. — Трусливо? — кривая фирменная усмешка Малфоев, вот только сжимающие вилку пальцы напрягаются до боли. Мерлин, дай сил, просто дай сил. Не воткнуть себе в руку. Или в его... или в эту мерзко хихикающую троллиху позади. — Трусливо написать о своем желании? Или так и не ответить на прямой вопрос? Отчего же, Альбус? Хваленой храбрости Поттеров не достает, чтобы сказать, чего же ты хочешь? Признаться хотя бы себе. Потому что, если бы это вот сейчас было четкое "нет", ты не стоял бы передо мной, старательно изображая недоумение. Не верю, знаешь ли, Потти, плохо готовился. Это даже не "тролль". Это меньше, чем ничего. Аккуратно промокнуть губы салфеткой. Подняться медленно, с достоинством (аристократ ты или кто?) и проследовать к выходу в абсолютной, немыслимой для Хогвартса тишине. Улыбка на губах как приклеенная, и губы точно чужие: холодные-холодные, неживые. И в груди звенят провода, обрываясь, нитка за ниткой. Те самые, что тянутся к сердцу, позволяя ему гнать кровь по венам. И отчего-то вспоминается, как давно, на первом курсе, Альбус, мелкий и тощий, наслушался идиотов с львиного факультета и на полном серьезе утверждал, что она у него голубая: "Ты же Малфой". Пришлось полоснуть заклинанием по ладони (отец увидел бы — выпорол непременно), а потом спешно накладывать заживляющее, чтоб успокоить рыдающего зеленоглазого придурка. Прижать к груди, гладить по голове, перебирая спутанные до невозможности пряди, и поклясться себе: "Не отдам. Никому, никогда. Хоть пытайте". Они дружили тогда и были ближе, чем братья. Джеймс даже приревновал как-то, скандал мелкому закатил и целый месяц не пускал смотреть квиддичные тренировки, а потом как-то привык и смирился с тем, что к младшему Альбусу всегда теперь прилагался Малфой. Белобрысый, ехидный и наглый. Когда же все грохнулось в задницу к гиппогрифу? Просто однажды Поттер вернулся в Хогвартс каким-то другим. Будто чужой человек под обороткой. Еще в экспрессе занял купе совсем в другой части состава. А в замке сторонился все больше и уже не шарахался от Алисы Лонгботтом, как от дементора в юбке. — Зачем? Мерлин, Альбус, просто зачем? Кулаком — о твердые каменные плиты. Снова и снова. Совсем не ожидая ответа, кусая губы и ненавидя себя же за вязкую, липкую горечь в груди, под ребрами, там, где давно все застыло. Без него, такого яркого, нужного. Ненавистного... Ему рассказывали, что давно, на войне, самым страшным наказанием для преступников была не Авада. Кровожадные твари, забравшие столько жизней, рыдали, как дети, слыша в приговоре: "Поцелуй дементора". Они просто никогда не встречали Альбуса Поттера... — Ал, почему? — Ты все равно не поймешь, — еле слышно из-за спины. Тем самым голосом — Альбуса, его Ала, из прошлого. Из тех дней, когда метлы рядом стояли, когда летали каждую субботу наперегонки, лишь вдвоем, когда сбегали с Зельеварения погреться в последних лучах уже осеннего, но еще теплого солнца и швыряли по очереди в озеро камни, надеясь попасть в гигантского, скрывающегося в черных глубинах кальмара, когда ночью забирались на самый верх Астрономической башни и вглядывались в блестящие пригоршни звезд до тех пор, пока не начинали болеть глаза, а потом возвращались в спальню. Всегда рука в руке. Всегда вместе. Так правильно. Так нужно. — Не говори ничего, Скорп. Не сейчас. Два громких шага, и обжигающее шею дыхание. Рука на запястье, и выдернуть сил просто не будет, и даже губы не смогут шепнуть: "Ступефай", — потому что заняты вовсе не тем. Язык у Поттера юркий, умелый. И пальцы так привычно зарываются в волосы, поглаживают затылок. И будто лишает костей, превращая в желе. Полностью, без остатка. — Я без тебя не смогу, — иди она к Мордреду, гордость Малфоев. — Не смогу больше, Ал. Виноватый выдох вместо ответа, и новый поцелуй, как со спины хвостороги — вниз головой. Как перед смертью. Как будто прощаясь.