Без тебя ненавижу

"Ты знаешь, что жизнь — это цикл? Долгий бег планеты по кругу. От точки до точки. И в один, совсем ничего не значащий для Вселенной миг эта точка становится последней. Точка отсчета и точка, в которой сошлись все пути..." Перед глазами плывет, и коленям, наверное, больно на твердом полу. Не понимаю, не чувствую, не ощущаю. Совсем ничего. Получается только снова и снова гладить залитое кровью лицо, целовать самые кончики золотистых ресниц, что не дрогнут, не шелохнутся. Не смей, Джорджи. Не смей. "Ты знаешь, что каждому отмерян свой путь? И ни Мерлин, ни Мордред не смогут, не в силах, не в праве..." — Мама? Отец? Почему вы не делаете ничего? Надо же восстанавливающее зелье, и заживляющее, а лучше колдомедика или в Мунго... Билли, ну, хоть ты им скажи... Лишь взгляды отводят, и только Флёр, чуть картавя и запинаясь, бормочет что-то о чарах, маскирующих заклятиях и толпах ПСов, снующих в округе. Магии нет, а аппарация просто убьет его, расщепит. И получается, мы ничего не можем сделать. Совсем. — Мы наложили повязки, и кровь почти удалось остановить. Хорошо, был запас магловских препаратов. Мы вполне можем надеяться, что Джордж выкарабкается. Мы можем... должны... Голос матери неестественно-звонкий, звенящий. Она тут же, рядом. Перебирает его волосы и все время порывается целовать холодные пальцы. Оттеснить в сторону. Прочь все, уйдите, не лезьте. Имею право. Больше, чем кто-то из вас. Потому что он всегда был моим, еще до рождения. — ... надежда... Это слово гремит, перекатывается в голове издевательством и насмешкой. Надеяться на чудо, когда жизнь из него вытекает по капле, когда времени и того не осталось, когда губы потихоньку синеют, и жилка под пальцами на его запястье почти уж не бьется. "Ты знаешь, что у всего есть цена, и даже у жизни? Ты знаешь, что ты мог бы... ты сможешь, если он так нужен тебе...", — этот голос не в комнате, не снаружи, он шепчет вкрадчиво где-то внутри, заставляя руки покрываться пупырышками и волоски на шее подниматься дыбом. Я догадываюсь... узнаю этот голос. Насмешливый, едкий шепот того, кто никогда не станет погибелью магического мира. "Ты знаешь, что жизнь — это круг, и если рвется один, его можно заменить на другой. И ты можешь сделать это для брата. Только ты на самом деле и можешь. Что скажешь, Фред?" Это как продать свою душу? Добровольно обречь себя на вечную тьму? Шагнуть за грань задолго до срока? Зачем ты спрашиваешь, если знаешь и без того, что готов на это и все остальное. За Джорджа, за него одного. Зачем ты спрашиваешь, кто бы ты ни был? "Просто еще один шанс для него. Ты готов? Знаешь, у вас даже будет немного времени вместе, ведь ты так много ему не сказал", — едкий смешок остро колет под ребра, и глаза щиплет, как будто от пепла и дыма. Нет, это не слезы, ведь все хорошо, ведь заляпанные засохшей кровью ресницы дрогнут, приоткрываясь, и ты улыбнешься той самой, но такой сейчас слабой улыбкой. Той самой, что всегда была для меня. — Ты... Как ты себя чувствуешь, Джорджи? Наплевать на мать и отца, на братьев, на Тонкс и на Флёр, на Гарри, что не то рехнулся от горя, не то забыл обо всем, иначе почему сжимает так крепко руку Малфоя, никого не стыдясь? Наплевать... наплевать... — Как слизняк... слизняк без раковины... Но ты не обольщайся, братишка. Я все равно выгляжу лучше, чем ты... У тебя еще такие холодные пальцы, дышу на них и целую, пытаясь согреть. Не выходит. Вижу только, как распахнешь изумленно глаза перед тем, как прижмусь к тебе поцелуем. Губы чуть теплее, с привкусом крови и соли. Самые вкусные губы на свете. — Фредди... сдурел? Мама смотрит. Пусть... теперь все равно. Теперь, когда еще осталось немного для того, чтобы показать тебе, Джорджи, как я умею любить. Целых девять месяцев и еще несколько дней. Целая жизнь, если подумать, в эти дни, когда за окнами грохочет война. — Пусть, Джорджи... Плевать. Я так люблю тебя, очень сильно. Я и не думал, что так умею. — Ну, успокойся, я ведь живой. Больше никогда тебя не оставлю. Хочешь, я поклянусь? Не надо. Не надо, братишка. Ты просто позволь мне любить, позволь мне сделать тебя самым счастливым. На эти девять месяцев, что нам остались. Откуда-то я знаю это, не спрашивай, Джорджи. Девять месяцев — до второго мая тысяча девятьсот девяносто восьмого. До дня, когда придется платить по счетам. До дня, когда нам придется... ...но может... Всегда остается надежда, ведь правда? Надежда, что круг не прервется, что еще не сегодня.