Без тебя ненавижу

У нее кончики ресниц побелели от холода, а губы синие-синие, как и щеки. Джордж опускается перед ней на колени и берет маленькие ладошки в свои руки, дышит на них, согревая. Она всхлипывает и прячет лицо где-то у него на груди. У Фреда перед глазами двоится, а еще ему будто бладжер в живот угодил со всей дури, и каких же усилий стоит ему не согнуться, да еще сохранить на лице подобие беззаботной улыбки... — Давайте, уходим. Еще не хватало, чтобы оба превратились в сосульки. С меня мать дома потом три шкуры спустит. Джордж молча кивает и поднимается, подхватывая девчушку на руки. Она легкая, наверное, как пушинка, и не весит совсем ничего. Фред старается не смотреть, как удобно ее голова покоится на плече его брата. Его брата. Его Джорджа. Мерлин, только его. — Ну же, малышка, все хорошо, успокойся. Джорджи в обиду не даст. Вот увидишь, я ему хвост прикручу с утра прямо, — бормочет, осторожно ступая по хрустящему снегу, гладит ладонью лохматую гриву цвета каштанов, и снежинки на ней от его дыхания немедленно тают. Он же горячий и яркий — его Джорджи, как солнышко. — Н-не надо хвост. Н-ничего не н-надо... пожалуйста, — она все еще всхлипывает, но уже реже и тише. Обвивает руками за шею и позволяет прижаться сухими губами ко лбу. — Он н-не виноват, что не любит, не смотрит. Это м-мои проблемы, ну, правда. Я просто... такая глупая, что надеялась. А он всегда видел во мне только друга. — Настоящий дурак. И зачем ему очки, правда, Фредди? Хэй, Фредди, ты чего там замер вдали? А Фредди бы вот прямо сейчас пошел в Азкабан — добровольно. К дементорам в пасть, и пусть пьют, пусть целуют, тогда ведь будет не больно? Тогда ведь будет просто никак. Или просто не будет. — Фред, ты чего? — Все в норме, братец, не отвлекайся. Давай, проводи Гермиону, я не денусь же никуда. Улыбка такая тесная и фальшивая, что самому скулы сводит на раз. Джордж глядит очень странно, он почти разжимает руки, но Гермиона шмыгает носом, он растерянно смотрит на брата, а тот все еще улыбается так, что еще немного, и морда треснет аккурат по линии челюсти. — Не заставляй даму ждать, безобразник. Подмигнуть озорно очень быстро, не обращая внимания, как щиплет глаза. А потом припустить по этому снегу, на который смотреть невозможно — ослепнешь ж, — дальше и дальше, туда где тихо дремлет Дракучая Ива, но стоит крикнуть погромче, зашевелится, потянется ветками, чтобы выбить глаза, расцарапать лицо, а то и вовсе проткнуть насквозь, как бабочку для коллекции. Ярко-рыжую бабочку на белом-белом снегу. * * * На самом деле, озябнет, не пройдет и четверти часа. Рук-ног не чувствует вовсе, а уши отчего-то пылают. Не спасает ни легендарный шарф цветов Гриффиндора, ни шапочка, не перчатки. А палочка, кажется, осталась в замке или где по пути обронил. — Ты такой остолоп, братец кролик. Джордж выныривает откуда-то из вьюги, он размахивает руками, как мельница, и так сверкает глазами. Он какой-то слишком уж грозный, думает Фред как-то вяло, а глаза все слипаются, прилечь б и уснуть, прямо тут, на снегу. — Я тебе морду набью для начала, а потом выдеру так, что на задницу сесть неделю не сможешь. И к Помфри за заживляющим не пущу, так и знай. Фред правда не понимает, из-за чего весь сыр-бор, но так сложно держать глаза открытыми. Откуда-то еще голоса наплывают. — Ха, а ты, оказывается, тот еще садист, Уизел, — наверное, Фред уже спит, потому что откуда тут голос Малфоя, а еще Гарри Поттер, что тихо и зло просит заткнуться, а потом чьи-то руки берут, растирают, и укутывает волнами тепла. Наверное, согревающие чары. Вот только спать хочется все сильнее. Стоп, он же уже спит, это сон. — Давай, поднимай. Джордж, я держу. — Он чего в такую вьюгу уперся? Еще почти без одежды, без палочки. — Он в замок пошел, это я виноват. Гермиона... — Что с ней? — Ничего... А Фреду смешно и в горле щекотно, и если бы только было чуть-чуть сил, он бы им рассказал величайшую шутку столетия о маленькой девочке, что влюбилась в лучшего друга и том самом друге, что предпочел ей заклятого врага, скользкого, белобрысого слизеринца. Фред рассказал бы, но кто-то поднимает на руки, прижимая к себе, хотя другие твердят что-то про магию, палочку. Так тепло... пахнет одуванчиками и липовым медом, немножко какао. — Джорджи... — Я здесь, идиот. Он хочет сказать, как его любит, как хочет видеть, чтобы он улыбался, чтобы всегда был беззаботным и самым-самым счастливым. И он отдаст его, наверное, любой, и Гермионе, и Анджеле, даже Луне... Если только он хочет этого, Фред потерпит, Фред сможет жить с этой дырой в груди, что останется, когда брат покинет его. Фред сможет. Фред сможет. * * * — Скажи мне, братец, тебя квоффлом нехило так приложило? Вот незадача, а я и не видел. Джордж кажется невыспавшимся, он взъерошенный и злой, как стая обезумевших пикси. Сидит на краю кровати и глаз с брата не сводит. Глаз, под которыми за прошедшую ночь залегли такие неслабые тени. — Объяснишь? — Я должен тебе объяснять? Очумел? Ты бы еще к Гигантскому Кальмару в гости наведался, умник. Во имя самопожертвования, так сказать, освобождая дорогу. Ты что успел себе напридумать, несчастный? Весь этот бред. Гермиона!? Серьезно? А если я Снейпу с котлами пойду помогать, ты с ним заочно меня обвенчаешь? У него на самом деле руки трясутся так сильно и всего целиком колотит, как будто в ознобе. Фред приподнимется с постели, чувствуя еще остаточную слабость. Обовьет худыми руками, притягивая так близко, как можно. — Я очень боюсь тебя потерять. Каждый день. — И не думаешь, что я боюсь того же. Придурок. Какой ты, Фредди, придурок. Как будто могла бы существовать эта дикость, чтобы я сам — своими руками от тебя отказался. И насмерть чуть не замерз. — Я увидел тебя с ней и подумал... — Не надо больше, ладно? Хотя б без меня, у самого тебя получается плохо. Притащит ему позже большую чашку какао, а потом — цветастые шерстяные носки, что Молли вязала для них долгими вечерами. Он будет опять рассказывать небылицы и сетовать, что столько проебано шуток. Он будет все таким же веселым, смешливым, но все чаще будет наклоняться, чтобы просто сплести их пальцы или губ коснуться губами, прижать ладонь точно над сердцем и вслушаться: все правильно. стучит. для него. для него одного.