Без тебя ненавижу

Здесь сквозняки, и даже призраки в этот час сюда носа не кажут. Здесь ветер завывает могильно и ужасом веет, как в Запретном лесу. Как будто дементор парит над тобою незримо и высасывает душу по капле, оставляя внутри пустоту. Здесь пупырышки — врассыпную по коже, и волоски на шее поднимаются дыбом от беспредельного ужаса, что вливается, распространяясь по венам с каждой секундой, с каждым глотком ночного воздуха, что изнутри царапает горло когтями. Ноги шаркают по вытертым каменным плитам, как будто он не юноша, а дряхлый старик, как будто к ступням привязали огромные гири. Как будто каждый шаг приближает туда, откуда никогда не будет возврата. Как будто он под Империо, но все понимает при этом. Как будто он должен приходить сюда опять и опять. Прокручивать в памяти каждый миг, умирая и оставаясь живым вопреки. Помнить, что долги отдавать не придется. До самой смерти знать, что некому больше платить. Помнить, что _о н_ ушел и никогда не вернется. _Е г о_ больше нет, _о н_ сам раздал все долги волшебному миру и просто исчез. * — Ты все же пришел, — шагнет к нему из темноты через полоску лунного света. Протянет руки и шумно вздохнет, к себе привлекая. Губами мазнет по щеке, прижимаясь к колотящейся венке на шее. Ладони уже — под рубашкой, скользят по спине, царапая кожу ногтями. Горячий, как будто они все еще там, на метле, спасаются от огненных псов преисподней. И мантии тлеют, и пот ручьями бежит по спине, по лицу. И жарко. И в ладонь колотится, рвется бесстрашное сердце героя. — Ты все-таки здесь... Конечно, это лишь сон или бред. Все знают и сто тысяч раз написали в "Пророке", что легендарный мальчик-спаситель исчерпал запас магии, просто выбрал до капли. Так, что не хватило даже просто на то, чтобы остаться в живых. Он тихо умер, угас на твердой, белой кровати в Больничном крыле, где остро пахло зельями, спиртом. Он умер, а тело увезли куда-то друзья, чтобы проститься по-семейному тихо, без помпы и шума. "Гарри... он же это все не любил и ужасно стеснялся, что все его знают, считают героем. Оставьте его в покое хотя бы сейчас... есть у вас хоть что-то святое?" — Драко... как я соскучился, Мерлин... Он опускается перед ним на колени, и губы жмутся уже к животу, выцеловывает узоры на бедренных косточках, скользит языком, как рисует картину. И брюки расстегнет так легко, как будто делал это всю свою жизнь. — Красивый... чувственный... мой... совершенный... Жаркий, влажный рот и юркий язык, и пальцы сами собою вплетаются в черные фантомные пряди. И Драко плевать уже, где явь, а где сон, где плод его больного рассудка, если здесь и сейчас не легендарный мальчик, не герой — перед ним. Просто Гарри. Если здесь и сейчас он, может быть... любит? — Скажи это, Гарри... скажи только раз. Скажи, и я даже поверю. ...я и так _у ж е_ живу для тебя. Встречами, которые мне, безусловно, лишь снятся. — Думаешь, это только игра? Все эти месяцы, Драко. Я прихожу, потому что не смог без тебя. Я здесь каждую ночь, потому что не в силах вдали и отдельно. Наверное, я эгоист. Но ты — та ниточка, что все еще держит меня в мире живых. Ты снова не веришь? Думаешь, призрак? — Думаю, мое место в Мунго, в палате, где, знаешь, мягкие стены и совсем нет углов... — Ты не сходишь с ума. — Не схожу. Потому что давно и бесповоротно рехнулся. ... той ночью, когда услышал, что тебя больше нет. Той ночью, что запомнилась вязкой и черной. И в горло будто напихали мокрой травы со стеклом. И будто иглы под ногти вгоняли. Той ночью, после которой не осталось ни криков, ни слез. Той ночью, после которой _п р и д у м а л_ все эти встречи, чтобы как-то себя удержать на краю. А, может быть, проще было бы — следом, в безмолвие, бездну. — Поверь, ты в себе. Поверь, что я — это я. Здесь — для тебя. — Почему? — Потому что люблю тебя, Драко. Он заткнет болтливый рот своими губами, потянет его к себе, на себя. Он сегодня будет... первый раз отдаваться, и кусаться до крови и слез, и жмурить глаза до вспышек и пятен. Он останется с ним до тех пор, пока на востоке не забрезжит рассвет. Повернется, на прощанье целуя и чувствуя горечь, оседающую на корне языка, на губах. — Драко, осталось немного. Закончится год, и мы вместе уедем далеко-далеко. Туда, где никто нас не знает. Там крошечный домик в горах и целое поле цветов. Там озеро есть и пасутся олени. На днях я видел пуму или, может быть, рысь... Ты ведь уйдешь со мной, Драко? — Я ушел бы прямо сейчас. ... если бы ты хоть на миг был реальным. — Знаю. Два месяца — это не срок. Ты придешь сюда завтра? — Приду. ...куда же я денусь? Лишусь этих придуманных встреч, и, может быть... просто однажды не открою глаза. Или на Астрономической башне шагну выше на пару ступенек. И ветер подхватит меня, подтолкнет... Может быть, однажды именно это и станет итогом? А Поттер улыбнется открыто и ярко — и Драко вдруг поймет, что он опять без очков. Драко смотрит на него и насмотреться не может. Поттер... Гарри... он шагнет на перила, махнет неловко рукой и... исчезнет в едва различимом в утренней серости хлопке аппарации. Вот только в Хогвартсе невозможно. Еще одно доказательство — в копилку безумия. * Вдоль коридоров — по спящему замку под шиканье недовольных портретов, которые посмел разбудить своими шагами или, может быть, слишком громкими, унылыми мыслями. — Драко! Ты где шатался всю ночь? Блейз проснулся, а ты еще не ложился. Мы, конечно, никому не сказали, но Драко, наше положение в школе... В любую минуту... — Плевать... Он слишком устал и слишком измотан, чтобы обращать внимание на истерики Пэнс. Что же... он просто бродил после отбоя по школе. Какая разница после того, что они все за войну натворили? Просто ходил... не проклял никого, не убил, не сбросил с моста на острые камни... Пэнси смотрит на него снизу вверх. Пэнси зла и почему-то безумно боится. У нее губы — как полоска-струна. У нее глаза, что острые иглы, которыми лупит и бьет, и укоризненно хлещет. — Ох, Драко. Сейчас, когда мы на самом краю... Ты все еще себя тешишь надеждой? Не видишь, как мы несемся на дно, вот-вот и расшибемся о те самые скалы? Так, что не останется ни костей, ни мозгов. Может быть, боли тоже не будет... Глупая, глупая Пэнс... даже жалко девчонку, что все еще верит, будто счастье придет. Что еще ждет невъебенного чуда. — Ох... Драко... ты что же? С кем же ты был? — она хрипит ошарашенно, шепчет, и пальцем, подушечкой робко надавит на горло. То самое место, что метили фантомные губы мальчишки-которого-больше-не-будет. То самое место, что все еще сладко саднит почти, как внутри... Ноет и тянет, вот только Драко-то помнит, что все это он просто придумал. — Драко? Кто она? Или он?.. Что бы... Мерлин... ты понимала? Та, которую однажды записали в невесты. Та, что стискивала зубы и улыбалась от боли, когда Темный лорд метил ее, как в стаде овцу. Та, что ни разу плеч не согнула. Та, что всегда оставалась опорой. — Пэнс, я просто гулял. Не спалось. — А засосов на шее тебе Пивз или Кровавый барон ради шутки наделал? — потрясенно хихикнет, толкнет в плечо кулаком. Драко чувствует, как ужас ее отпускает, сочится черными струями вниз по ладоням и тут же исчезает в трещинах, которыми усеян каменный пол. Драко чувствует, как сам куда-то летит, как потолок наклоняется ниже, и сдвигаются стены. Отметки от губ остались на шее? ... голос в голове обжигает: "люблю". "Ты ведь уйдешь со мной, Драко?" "Уйду" Хоть к дементору в пасть, если ты... если ты... если ты.