Без тебя ненавижу

– Я не знаю. Не знаю, что будет теперь, – шепчет Малфой, и взгляд его стекленеет. Взгляд его – это воды Черного озера, что накрепко замерзают зимой. Холодные, твердые камни в фамильном ожерелье Нарциссы Малфой. Самоцветы с острейшими гранями. Гарри ясно видит, как в них отражается огонь из камина. – А кто должен знать? Может, я? Скажи мне, Малфой, почему я всем всегда должен? Он устал. Он так безмерно устал. Опускается в кресло, что у самой каминной решетки. Обнимает колени. Он бы в них уткнулся лицом, но тогда хорек непременно сбежит, увильнув от ответа. А позже сделает вид, что этого странного поцелуя вообще не случилось. Хорек. У него нереальная белая кожа. У него волосы – шелк. У него острейшие скулы и ухмылка превосходства на чуть поджатых губах. У него столько самомнения в одном лишь вздернутом подбородке. Но не сегодня. Не сейчас, когда они только вдвоем в жарко натопленной, душной гостиной, где от красно-золотых гобеленов буквально режет глаза. Где все входы и выходы опечатаны заклинанием, наложенным небрежным движением руки мальчика-который-разумеется-выжил. – Что ты хочешь? Поттер, просто скажи. За каким дементором запер нас здесь, а сокурсников выставил вон? Почему не дал мне просто уйти? Если вдруг это ошибка... Какой-то потерянный, усталый Малфой. Выцветший и опускающий руки. Неподвижный, как кусок монолитной скалы. Без единой зазубринки, трещинки, скола. Неживой. Вынесший себе приговор. – Ошибка? Хм... Но сейчас вопрос не о том. Чего хочешь ты? Я все еще не понимаю. Гарри трет свои зацелованные воспаленные губы и пальцы запускает в торчащие во все стороны волосы. Не то, что у Малфоя – до сих пор волосок к волоску. Вполне возможно, это эффект какого-то заклинания. А впрочем... – А ты не знаешь, герой? Всегда одного. Малфой ухмыляется криво одним лишь краешком рта и опускает ресницы. Серебристые, в цвет огромной луны, что качается на облаках за окном – пушистых, воздушных перинах. – И это?.. – Ты, Гарри... всегда это был только ты. Каждый день. Каждый вздох... Чуть опускает голову. Так, что подбородок ложится на грудь. Он готов к приговору. Он вверяет себя в руки врага. Отдает целиком. – Что же ты, Мерлин, такой непроходимый придурок? – Поттер шепчет чуть слышно и идет к нему босиком. Ступни тонут в густом ворсе ковра, что щекочет подошвы. Притягивает к себе Драко рывком, безбожно портит прическу. Он гладит острые плечи, и те под его ладонями мелко дрожат. Он заставляет поднять к нему бледное, почти восковое лицо. Он слепо тычется в губы губами, чтоб повторить поцелуй. Тот самый, что сегодня у них случился впервые. Так странно. Правильно. Не-об-хо-ди-мо. Так странно, что вместо привычных ударов он чувствует дрожь. И бабочки где-то в животе и меж ребер. И трепет на кончиках пальцев. Покалывание на губах. И вуаль, что оплетает двоих, будто призрачный кокон. – Как будто ты когда-то был хоть немного умнее, – с достоинством тихо и вредно отвечает Малфой. И тут же перехватывает инициативу. Целует. Целует, будто кончился целый мир, и они – единственное, что осталось за гранью. За последнее мгновение до смерти. Целует. Все остальное будет когда-то потом. Включая взбешенных донельзя гриффиндорцев, запертых уже около часа у портрета Полной дамы, а еще – на лестнице в башне и в спальнях. Не имеющих возможности вернуться к себе или куда-то уйти. Вообще понять, что, Мерлин, в их гостиной творится такое.