Ночь перед боем

Маленький Джек сидел, прижавшись носом к окну двуколки, нанятой отцом для быстрого и незаметного передвижения по городу. Глаза мальчишки были широко распахнуты от удивления. Никогда прежде ребенок не видел города и такого количества людей. Экипаж проезжал улицу за улицей, а серые и темно-коричневые дома все не кончались и не кончались. Поначалу маленький индеец пытался считать повороты и запоминать хоть какие-нибудь ориентиры, но совсем скоро понял, что окончательно запутался и уже ни за что не сможет отыскать в этих каменных дебрях дорогу в порт. Тиг сидел молча и только хмурил брови, наблюдая за внимательным и удивленным взглядом своего сына. Совсем скоро наблюдательный Джек заметил, что экипаж перестал утопать в грязи и уже едет по мощеной булыжником улице, а дома вокруг уже не выглядят такими невзрачными и пугающими, да и люди за окном совсем не похожи на тех нищих, просящих милостыню, оборванцев из портового района. Шинай чуть подался вперед, намереваясь чуть ли не по пояс высунуться из окна экипажа, чтобы разглядеть здание, которому маленький индеец даже название придумать не мог. Высоченная серая башня, казалось, касалась своим золотистым в свете утреннего солнца куполом с крестом наверху такого непривычного для лондонцев голубого неба. - Сядь! - Тиг резко одернул сына, пригвождая мальчишку своей тяжелой рукой к сидению двуколки. - Это собор Святого Павла*. Незачем ради него вываливаться на мостовую под копыта лошадям! Сколько себя помнил Эдвард, собор этот всегда был в строительных лесах и строиться начал, когда сам Тиг еще только учился ходить. Но сейчас, по всей видимости, отделочные работы все же подходили уже к концу. Маленькому Джеку на месте ну никак не сиделось, и он снова выглянул в окно, стараясь на этот раз не высовываться слишком сильно. - Нравится замок, да? - Тиг хмыкнул, видя завороженный, восторженный и в тоже время немного испуганный взгляд сына, когда они проезжали в двуколке мимо мощной и старинной крепости, обнесённой высокими каменными стенами. - Ему почти семьсот лет. Это Лондонский Тауэр*. Слыхал о таком? - в голосе Эдварда звучала нескрываемая насмешка. Джек отвернулся от окна и, робко взглянув на отца и покачав головой, как-то удрученно уставился на сложенные на коленях грязные руки. Мальчишке почему-то вдруг сделалось очень стыдно от того, что он не знает ничего ни о Лондоне, ни об этом Тауэре, да и вообще мало, что знает, и только удивляется всему, что видит. - Впрочем, откуда тебе знать-то, до шести лет дожил, а кроме леса да индейцев ничего не видел, - Эдвард, взглянув на тощего чумазого мальчишку, горько усмехнулся. - Н-да, не особо похож ты на человека, которого в принципе можно научить читать и писать. Джек тихонько вздохнул и, не поднимая головы и продолжая смотреть вниз, шмыгнул носом, чувствуя себя от ядовитых слов отца совсем никчемным и глупым. Маленький мальчик за последние часы стерпел столько насмешек, издевательств и обид от своего родного и такого любимого человека, что больше был не в силах сдерживать слезы. Крупные соленые капли сорвались с черных как смоль, пушистых ресниц и покатились по щёчкам, падая на грязные сложенные на коленках руки и оставляя за собой разводы. Тиг заметил, что его сынишка с трудом держится, чтобы совсем не расплакаться от обиды и изо всех сил пытается скрыть эти предательские слезы. Вместо того, чтобы разозлиться на сына за его слабость, Эдвард неожиданно для себя почувствовал, что ему вдруг по необъяснимой причине стало жаль этого маленького худенького мальчишку, ведь обидел он его совершенно незаслуженно. Неведомое до этого момента чувство жалости кольнуло сурового пиратского капитана в самое сердце, и он вдруг совсем не больно, а скорее даже ласково и с затаенной нежностью сжал плечо своего сынишки. - Знаешь, в Тауре раньше даже жили короли, - тихо начал Тиг. - А потом многие годы там была самая настоящая тюрьма, - Эдвард выпустил плечо сына, вытершего слезинки и, похоже, заинтересовавшегося рассказом, и указал рукой на окно, обращая внимание ребенка на укрепления древнего форта. - Стены этого замка помнят немало казней и убийств. Здесь казнили короля Генриха VI и двух его сыновей. Младший принц был такой же как ты, лет шесть. Ему голову отрубили, - Тиг провел ребром ладони по горлу и сделал страшное лицо. Джек вздрогнул, взглянув на отца, глаза мальчонки расширились от ужаса, а слезы мгновенно высохли сами собой. - Это было давно. Почти триста лет назад. А еще, по приказу другого короля, Генриха VIII, в Тауэре была обезглавлена его вторая жена, Анна Болейн, а потом и пятая жена, Кэтрин Говард. А всего у него было аж шесть жен. Впрочем, в самом замке казни проводились очень редко. Большинство казней происходили и сейчас еще происходят на холме за крепостью. Если нас с тобой поймают, то мы тоже там окажемся. - И мне отрубят голову? - маленький Шинай снова вздрогнул, хватаясь обеими ручонками за шею и проверяя, на месте ли еще его голова. - Нет, головы рубят только знатным людям. Пиратов вешают! - Тиг изобразил рукой в воздухе воображаемую петлю и накинул ее себе на шею. - Но нас не поймают и не повесят, - с уверенностью сказал Тиг. - Бояться нечего. - Я и не боюсь, - соврал Джек, зная, что отец не терпит страха и может влепить за испуг хороший подзатыльник. Мальчишка, пытаясь напустить на себя смелый вид, снова отвернулся к окну, глядя как экипаж въезжает на мост через широкую мутную реку. - Это река Темза, - продолжил Тиг, внезапно почувствовав, что ему нравится самому рассказывать сынишке о городе, в котором он долгое время жил и в котором так долго не был. - Кстати, мост, через который мы едем, единственный в Лондоне. Других нет. Он так и называется - Лондонский мост*. Смотри, за мостом сразу начинается Мэйфер*. Это место, где живут знатные и богатые горожане. Именно туда мы и направляемся, - Джек съежился и грустно вздохнул, догадавшись, что путешествие через Лондон и захватывающий рассказ отца про город вот-вот закончатся. - Слева королевский Гайд парк, - не замечая грустных глаз сына, продолжил Тиг. - А с другой стороны Вестминстерское аббатство*. Его отсюда не видно. В аббатстве проходят коронации монархов Великобритании. Там же королей и хоронят, когда те умирают. Экипаж въехал на мощеную булыжником улицу и, грохоча, пронесся мимо шикарных особняков. Джек на мгновение даже забыл, что сейчас ему предстоит знакомиться с чужими людьми, которых он наперед уже очень боялся. Никогда прежде мальчишка не видел домов, каждый из которых в его представлении казался самым настоящим королевским дворцом. Вопросы в голове Джека рождались один за одним, но спросить хоть что-то у отца, который вмиг вдруг сделался вновь суровым и отчужденным, маленький Шинай не посмел. - Слушай меня внимательно! - тяжелая длань Тига легла на плечо Джека, отворачивая мальчонку от окна. - Ты должен молчать, и отвечать будешь только, если тебя о чем-то спросят. И чтобы никаких истерик, слез и соплей. Если ты попробуешь только зареветь, или ляпнуть что-то невпопад, или, если мои родители вдруг откажутся забрать тебя, я излуплю тебя до полусмерти, понял? - Да, - глаза ребенка от страха вдруг снова сами собой заблестели от слез. Джек почему-то был уверен, что что-то обязательно пойдет не так, а он сам в итоге окажется снова виноватым в том, что по сути от него-то и не зависит. Мальчонке оставалось надеяться только на то, чтобы бабка с дедом не откажутся от него, и пусть они могут быть злые и будут ненавидеть его и обижать, лишь бы только отец не исполнил свое обещание и не забил его розгой до полусмерти. Экипаж проехал еще одну улицу и остановился у четырехэтажного особняка, облицованного камнем, выглядевшим розоватым в свете яркого весеннего солнца. - Выходи! - голос Тига был холоден и суров, но кроха Шинай заметил, что отец очень напряжен. Пожалуй, таким напряженным мальчишка своего родителя не видел никогда прежде. Если бы у Джека была бы возможность узнать Эдварда получше, он понял бы, что тот на самом деле очень взволнован. Шинай выбрался из экипажа и, задрав голову, робко и с восхищением взглянул на особняк, в котором ему предстояло жить. Джек и представить себе не мог, что его, маленького грязного оборванца, подпустят хотя бы близко к такому шикарному дворцу, а уж чтобы внутрь зайти, о таком Джек и помыслить не мог. Мальчишке вдруг очень захотелось вернуться в свою индейскую деревню, в маленькую теплую хижину и не знать ничего ни о Лондоне, ни о Тауэре и Темзе, ни о королях, ни о существовании этих домов, похожих на дворцы из сказок. Тиг сжал предплечье сына и, не дав ему возможности прийти в себя после потрясения от созерцания такой роскоши, потащил к двустворчатым дверям парадного входа. На требовательный стук дверь открыл седовласый мужчина в серой ливрее и белых перчатках. На лице лакея застыло удивленное и испуганное выражение. Его рот слегка приоткрылся, а челюсть едва заметно задрожала, но произнести хоть слово он так и не успел. - Я тоже рад встрече, Альберт, - Тиг похлопал испуганного мужчину по плечу и вошел, вталкивая маленького Джека впереди себя. - Докладывать не надо. Не трудитесь. Я сам. - Эдвард повернулся к сыну. - А ты замри на месте и стой здесь! И не смей ничего трогать! Тиг, гордо выпрямившись, быстрым шагом направился вверх по лестнице, оставив своего маленького сынишку стоять в просторном холле. Джек всего секунду стоял, хлопая глазами и глядя в отделанный блестящим белоснежным мрамором пол, а потом вдруг нагнулся и потрогал белые гладкие плиты грязной ладошкой. Такого ровного и гладкого камня мальчишка в своей жизни никогда не видел и не трогал. - А ты кто такой? - мужчина в ливрее кашлянул, напоминая ребенку о себе. Джек вздрогнул и испуганно прижался спиной к дверям. - Джекки... - пролепетал маленький индеец, стараясь не смотреть незнакомцу в глаза. - Джек Тиг... - Сын господина? - мужчина удивленно приподнял косматые брови и совсем незлобно улыбнулся мальчишке. - Капитана Эдварда Тига... - Шинай робко кивнул и, поняв, что чужак не собирается на него злиться и кричать, немного расслабился и принялся разглядывать стены и высокий потолок со сверкающей громадой непонятных хрустальных стекляшек в самом центре. Никогда прежде Джек не видел, чтобы такие блестящие хрусталики вешали на светильники - в доме Джеммы они выглядели совсем иначе. - Э... это люстра, - поучительным тоном начал мужчина, - она нужна, чтобы... - Чтобы свечи зажигать вечером, когда темно, - продолжил Джек, - я знаю. Маленький Шинай чуть наклонил голову, разглядывая тяжелые портьеры с золотистой бахромой на высоченных окнах холла. Мальчишке очень хотелось потрогать мягкий бархат рукой, и он уже было протянул свою маленькую ладошку, как шаги, раздавшиеся на лестнице, заставили его вздрогнуть и сжаться, отдернув руку. По мраморным ступеням спускался отец в сопровождении седовласой статной женщины и высокого худого мужчины. Почему-то Джек сразу понял, что это и есть его бабка с дедом, хотя в своем воображении он представлял их себе совсем иными. Джеку думалось, что они должны быть совсем старенькими. - Значит, этот грязный оборванец и есть твой сын? - худой мужчина быстрым четким шагом подошел к попятившему было к дверям мальчишке и набалдашником своей трости, дабы не касаться ребенка рукой, поднял его подбородок и вгляделся в чумазое личико Джека. - Мой сын и ваш внук! - губы Эдварда вытянулись в тонкую линию, Тиг видел с каким презрением его отец смотрит на испуганного и такого беззащитного ребенка. - Н-да, действительно, это твой сын. Как две капли воды похож! - старший Тиг с ледяной ненавистью холодных синих глаз смотрел на мальчонку, - Эдвард, скажи мне, как тебе в голову пришло, что я могу принять вот это грязное лохматое чучело в свой дом? Джек изо всех сил старался не отводить глаза в сторону и смотреть в лицо своему деду, который по-прежнему удерживал его подбородок холодным медным набалдашником своей трости, с силой вдавливая его в шею ребенка. Тиг словно впервые увидел своего сынишку со стороны. Впервые суровый пиратский капитан поставил себя на место этого маленького, затравленного и измученного мальчика. Эдвард видел во взгляде Джека смирение, отчаяние и дикий страх, его сын стоял, не смея шелохнуться или хотя бы зажмуриться. Пират понял, что, уйди он сейчас и оставь мальчишку тут, Джек так и остался бы стоять босыми ногами на мраморном полу, дрожа от страха и молча, покорно ожидая очередного удара жестокой судьбы. Сейчас, оказавшись в доме, в котором он родился, и в котором прошло его детство, Эдвард вдруг и сам отчетливо вспомнил себя ребенком, вспомнил свои чувства в те далекие годы. Вспомнил, каково это быть беспомощным и беззащитным маленьким мальчиком и бояться собственного отца до дрожи, до слез и до ночных кошмаров. Тиг на мгновение закрыл глаза, вспоминая, как жестокий родитель наказывал его за малейшую провинность, а частенько и совсем без вины. Словно наяву пиратский капитан увидел себя испуганным мальчишкой, прижатым тяжелой отцовской рукой животом к подлокотнику кресла, услышал свой отчаянный визг и почувствовал ту боль, когда тонкая розга или та самая трость с медным набалдашником впивается в тело, оставляя за собой кровоточащий синяк. Тиг вспомнил то дикое чувство отчаяния, которое затапливало его душу в такие моменты. То чувство беспомощности, когда ты не можешь ни убежать, ни спрятаться, а должен терпеть, зная, что никто не придет на помощь. Эдвард вдруг понял, что он сам совершенно точно так же, как и его жестокий отец, которого он безумно боялся, а впоследствии просто ненавидел, относится сейчас к своему ребенку, к своему единственному сыну, сыну от женщины, которую он любит даже после ее смерти. - Скажи мне, Эдвард, от какой цыганской шлюхи ты поимел этого грязного ублюдка? - старший Тиг брезгливо поморщился, рассматривая бусины в спутанных волосах внука. - Моя мама не такая! - сжимая кулачки и сопя носом, маленький Шинай, понимая, что его отец излупит за такую дерзость до смерти, оттолкнул от себя трость деда и попятился к двери, задевая спиной стоящую у окна огромную, в рост его самого, китайскую вазу, расписанную диковинными синими драконами в переплетениях веток сакуры. Долю секунды ваза качалась, звякая по полу ребрами днища, но все же не удержалась и грохнулась об белый мрамор, разлетаясь на сотню синих осколков. Джек замер, ему даже на мгновение показалось, что его сердце перестало биться. Мальчишка видел перед собой только битый фарфор и трость деда, которой тот собирался ударить ребенка с размаху по спине. Шинай остолбенел, глядя на разъяренного мужчину. Воспоминания из далекого и забытого детства вспыхнули перед глазами пиратского капитана. Он вспомнил, как однажды этой самой тростью отец едва не переломал ему - десятилетнему мальчишке - ребра. Это, пожалуй, был единственный случай, когда его ледяная мать вступилась за своего сына и то лишь тогда, когда тот начал закатывать глаза и перестал кричать. - Не смей поднимать руку на моего сына! Наказать его могу только я! Не трогай его! - Эдвард оказался рядом с Джеком так быстро, что ребенок даже не успел осознать, что отец перехватил трость, подставив свою руку под удар. Именно в эту секунду Эдвард Тиг окончательно понял, что ни за что не оставит своего маленького сынишку с этими людьми. - Господи, Алан, в нашем доме вшивый оборванец, не трогай его, а то сам подхватишь что-нибудь! Это не наш внук! И никогда такое существо не будет здесь жить! Этому ублюдку место в собачьей конуре! И сына у нас нет! Для нас наш сын умер пятнадцать лет назад, - женщина, стоящая на нижней ступеньке мраморной лестницы поджала тонкие губы, глядя на Эдварда и Джека с таким ледяным презрением, что пиратского капитана всего передернуло. - Моя жена никакая не шлюха! И у моего сына нету вшей! - рявкнул Тиг, присаживаясь вдруг перед дрожащим от ужаса ребенком на корточки и говоря уже совсем другим почти что тихим голосом. - Джекки, сынок, выйди на улицу, с другой стороны дома есть небольшой парк, ты погуляй там, далеко не уходи, я скоро приду за тобой, слышишь? Мне надо уладить тут кое-какие дела и забрать кое-что. Ну же... иди... Эдвард подтолкнул сынишку к выходу и закрыл за ним дверь.