Ночь перед боем

Джек был не в состоянии шевелиться. Сознание вращалось по спирали, но никак не могло преодолеть границу между явью и темным забвением. В лихорадочном видении Джеку являлась мать; он почти совсем забыл, как выглядит ее лицо, а потому видел вместо него лишь размытое пятно. Джеку очень хотелось сказать ей, как сильно он ее любит и скучает, но губы слипались, а слова любви гасли, едва успев зародиться в его воспаленном сознании. Капитан Воробей не знал, сколько минуло времени с того момента, как он оказался в подвале военного форта на острове Сен-Мартен. Не знал, что случилось с его обожаемой "Распутницей", выжившими членами команды и телом Эсмиральды. Приходя в себя на краткие мгновения, он видел перед собой едва прикрытый гнилой соломой щербатый каменный пол и склизкие, покрытые мхом и плесенью стены. Помутненное сознание раз за разом возвращало его на несколько часов, а может быть, и на несколько дней назад, когда трое вооруженных солдат доставили его в форт в обитом железом фургоне. В залитом полуденным солнцем пыльном дворе форта Джека заставили встать на колени и ждать на жаре, пока местные надзиратели решат, что делать с пиратским капитаном, обыщут его, да и просто всласть потешатся над обливающимся потом молодым парнишкой. Эта процедура длилась около четырех часов, и все это время Джек ерзал коленками по мощенному булыжником двору. Один из надзирателей, решив проверить, так ли хорошо индейский дикарь, судя по виду, знает язык цивилизованных людей, обратился к Джеку, приказав ему встать. Джек встал, с трудом держась на онемевших ногах, и надзиратель тут же велел снова сесть. Но стоило Джеку снова опуститься, как тут же снова последовала команда встать. Это могло бы продолжаться бесконечно, на радость собравшимся вокруг зрителям, но Джек отказался подыгрывать. Охранник орал свои команды, а Джек не выполнял их. Надзиратель замолчал. Повисла тишина, какая бывает лишь в тюрьме и на поле боя. Ее можно ощутить кожей, понюхать, попробовать на вкус и даже услышать где-то в темном уголке у себя за ухом. Издевательская улыбка надзирателя медленно преобразовалась в оскал ненависти, которая породила и эту улыбку. Он плюнул на землю у Джека под ногами. - Французы построили эту тюрьму во время своего господства, - прошипел он. - Здесь они твоих собратьев индейцев заковывали в цепи, хлестали кнутом, подвешивали, пока те не умирали. Теперь здесь командуем мы, а ты, индейский полукровка, сдохнешь тут. - Я англичанин. Очень английский такой англичанин. Я даже чай люблю больше рома, - с издевкой в голосе и улыбкой на губах бросил Джек. - Ты полукровка! Выродок! Ублюдок! - завопил он, обрызгав лицо Джека слюной. - Вставай и иди туда! Надзиратель указал на арочный вход в здание форта. Под аркой надо было круто повернуть направо, и Джек чувствовал, как чувствуют это животные, что за поворотом таится опасность. Солдаты, шедшие сзади, подгоняли его прикладами мушкетов, чтобы пират не задерживался. Джек зашел под арку и повернул направо. Там его ждали человек пятнадцать, вооруженные бамбуковыми дубинками. Джек не знал, что значит, когда тебя прогоняют сквозь строй, но видел подобное наказание у отца на корабле в далеком детстве, и тогда это оставило неизгладимое впечатление в его детском сознании. Теперь он сам стоял в ярком солнечном свете в коридоре форта, и ситуация была до смешного похожей. «Эй, парни! - хотелось крикнуть ему. - Неужели вы не в состоянии придумать что-нибудь поновее?» Но он не мог ничего произнести. От страха рот у человека пересыхает, а ненависть не дает возможности дышать. Джеку отчего-то совершенно не к месту вдруг пришло на ум, что среди прочтенных им книг нет ни одной порожденной ненавистью и страхом: ведь подлинный страх и подлинная ненависть не могут выразить себя словами. Джек медленно двинулся вперед. На лицах выстроившихся в две шеренги солдат читалось опасение, что пиратский парнишка стремглав проскочет мимо них, лишив их возможности отвести душу. Джек не кинулся мимо них стремглав. Воробью хотелось бы думать, что в нем взыграли благородное негодование и глупая, по его мнению, отвага, но он и сам не был уверен в этом. Впоследствии Джек часто вспоминал этот момент, и всякий раз все меньше и меньше понимал, почему так поступил. «За каждым благородным поступком всегда кроется темный секрет», - сказал однажды оранский корсар Анвар своему другу Эдварду Тигу, а малыш Джек, подслушивавший этот разговор, почему-то запомнил эти слова, хотя тогда и не понял их смысла. Приближаясь к солдатам, Воробей вдруг вспомнил тонкую песчаную полоску берега вдоль полноводной после весенних дождей реки возле индейского поселения и лунную дорожку в окружении мириад звезд. Возможно, именно воспоминание об этой красоте спасло его тогда. Джек попал в одно из худших мест на всех Карибах, но какой-то инстинкт вызвал у него в воображении эту прекрасную картину - неспокойные воды бурлящей реки, тянущейся через равнину к далекому морю. Бамбуковые дубинки трещали и щелкали, хлеща руки, ноги, спину. Голове, шее и лицу тоже доставалось. Бравые солдаты старались изо всех сил, и удары, сыпавшиеся на незащищенную кожу, ощущались прикосновением раскаленного металла. Лицо и другие открытые участки тела были залиты кровью, но Джек старался шагать так твердо и медленно, как только мог. Он вздрагивал, когда дубинки били его по лицу или по голове, но ни разу не съежился и не поднял руки, чтобы защититься. Он вцепился руками в пустую перевязь для шпаги, чтобы не поднять их инстинктивно. И удары, поначалу наносившиеся с жестоким остервенением, стали ослабевать по мере того, как он продвигался вперед, а в конце строя прекратились совсем. Видя, как солдаты опускают дубинки и глаза, Джек почувствовал себя победителем. Солдаты провели Джека в сгущавшихся сумерках к одному из корпусов для арестантов. Комната с высокими потолками была большой, шагов двадцать в длину и столько же в ширину; зарешеченные окна выходили во двор; в обоих концах помещения имелось по входу, закрытому стальной решеткой. Прямо в центре, как верно догадался Джек, комнаты для допросов и, если необходимо, пыток, стоял, совершенно не вписываясь в окружающую действительность, резной стол тикового дерева, сервированный фарфором и хрусталем. Джек прищурился и, стерев кровь с разбитых губ, кивнул, расплываясь в улыбке, сидевшему в нелепом, слишком массивном бархатном кресле невысокому мужчине. - М... мистер Бэккет... Какая встреча. Вот уж не думал... - Да, похоже, что не думал, - оборвал сочиняемую на ходу Воробьем речь тот, кого Джек назвал Бэккетом. В дальнем углу камеры стояла жаровня с раскаленными докрасна углями. Джек перевел взгляд на металлические пруты в жаровне и инстинктивно съежился, сглотнув цепочку комков, подступивших к горлу. - Допроса не будет, мистер Воробей, - проследив за взглядом Джека, со скучающим выражением лица произнес Бэккет и лениво помешал чай в расписаной голубыми китайскими драконами чашечке. Воробей вдруг совершенно некстати вспомнил, как разбил вазу в доме своего деда в Лондоне, расписанную точь-в-точь такими же драконами. - Что, простите? - Джек вернул своему лицу заинтересованность в происходящем и даже улыбнулся собеседнику, продолжая смотреть на китайских дракончиков. - Допроса не будет, - повторил Бэккет, элегантно пригубив горячий чай, чем напомнил Джеку жеманную девицу. - Вас уже осудили, мистер Тиг... если мои источники не врут, именно эту фамилию вы носите? - Катлер Бэккет выдержал паузу, внимательно рассматривая пирата, который едва сдерживался от смеха. - Так вот, - не дождавшись ответа относительно фамилии, продолжил будущий лорд. - Вас заклеймят и отправят варить сахар с так обожаемыми вами рабами. - Оу... - Джек наконец перестал представлять себе жеманную девицу в парике на месте Бэккета и заинтересованно посмотрел на собеседника. - Позвольте узнать, что же случилось с моим кораблем. - Ах да, - Бэккет поднял вверх указательный палец, вспоминая о "Распутнице". - Учитывая, что Джек Воробей и его посудина - это, как водится, две части одной и той же проблемы, корабль будет предан огню и впоследствии затоплен. Впервые за время столь радушного приема в камере для допросов Джек явно занервничал и даже натянул цепи, сковывающие его запястья, что не укрылось от Бэккета. - Не стоит так переживать. Я удостою вас чести, бывший капитан Воробей, присутствовать на этом мироприятии, после чего вас отправят варить сахар и собирать тростник. Ничего личного. Это деловой подход. - Бэккет аккуратно поставил чашку на блюдечко и встал, давая понять, что аудиенция окончена, и кивнул своему подручному. Джек дернулся, увидев в руках Яна Мерсера щипцы с раскаленным до бела клеймом в виде латинской буквы "Р". - Зараза... - Джек состроил скорбное выражение на лице и до крови закусил губу. Повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь шипением углей в жаровне. "Если не смотреть на свой страх, то он уменьшится" - в голове Джека пронеслись слова, сказанные когда-то очень давно его матерью, и он зажмурился точь-в-точь как в детстве, когда отец сек его розгами за дело и без. Джек зажмурил глаза и даже попытался мысленно представить, как страх уменьшается и съеживается, но лицо его осталось напряжено, а на скулах заиграли желваки. Через миг раздалось громкое шипение и сдавленное, почти нечеловеческое рычание. Под потолок, закручиваясь в спираль, взвилась струйка жирного дыма. К запаху пота и страха примешался запах паленой кожи. Участок кожи, к котором прикоснулось раскаленное клеймо, мгновенно испарился под действием температуры, оставив после себя пузырящийся, пока еще бесформенный, уродливый, пурпурно-красный шрам. Джек рефлекторно дотронулся рукой до места ожога и, не сдержавшись, вскрикнул, чувствуя сильное головокружение от резкой боли. Постояв еще мгновение с закрытыми глазами, он сплюнул на пол что-то твердое. От нервного напряжения он так свел челюсти, что от переднего зуба откололась половина. - Зараза... - еще раз жалко повторил Джек, раздосадованный не то потерей зуба, не то оставшимся на всю жизнь позорным шрамом, толкнул Мерсера скованными кандалами руками в лицо. Воробей не ожидал, что тот повалится навзничь в жаровню с углями. Солдаты, сдерживавшие Воробья во время процедуры клеймения, не успели среагировать на столь стремительный выпад со стороны хлипкого на вид пирата: один отлетел в сторону, ударившись головой о металлические прутья решетки, второй же получил удар цепью в лицо и теперь отплевывался от крови и выбитых зубов, согнувшись пополам и схватившись руками за окровавленный рот. В коридоре, соединяющем двор с камерой для допроса, уже слышались торопливые шаги приближающейся подмоги; подкованные железом сапоги рождали гулкое эхо. - Тебе не выбраться отсюда. - Катлер обменялся взглядом с Джеком, прочитав по глазам пирата, как далеко он сможет зайти. В глазах Бэккета мелькнул сигнал поражения, надменность исчезла с его лица. Он испугался пирата и сам понял это. - Я знаю, дружище, - Джек улыбнулся и лениво подобрал с пола щипцы с клеймом. - Ничего личного, мистер Бэккет, услуга за услугу. Катлер дернулся в сторону. Теперь он уже не прилагал усилий, чтобы скрыть страх - будущий лорд боялся загнанного в угол и отчаявшегося пирата. Происходящее, казалось, растянулось во времени, хотя в действительности прошли считанные секунды. - Оба будем носить отпечаток на память о нашей встрече, - Джек не испытывал садистского наслаждения от сдавленного крика Бэккета, когда все еще неостывший, раскаленный металл коснулся руки Катлера, прожигая белоснежный, кружевной манжет рубашки и оставляя уродливую отметину на всю жизнь на бледной коже. - Теперь мы в расчете. Ведь мы оба так или иначе пираты. Только я более честный. - Джек шутливо поклонился и, отбросив в сторону щипцы с клеймом, взял со стола фарфоровую чашечку с синим драконом и махом выпил из нее холодный чай. - Ну и гадость... Джек хотел добавить что-то еще к рассуждению о напитках, но пришедший в себя Мерсер ударил пирата в спину, заставив повалиться на стол прямо на фарфоровый сервиз, разбив его вдребезги. Подоспевшие солдаты бросились на Джека и потащили к стальной решетке, запиравшей камеру. Повалив его на спину, они прижали голову Джека к прутьям, приковав руки кандалами к решетке и связав ноги веревкой из кокосового волокна. Мерсер приблизил свое лицо к лицу Джека. Рот подручного был разбит, а нос распух. Воробей знал, что от ударов кандалами в лицо голова у Мерсера будет болеть несколько дней. Мерсер улыбнулся, и Джек вдруг подумал, что по улыбке человека точно можно определить, сколько в нем грязи; если бы у маленьких расшалившихся детишек были бы крылья, такому как Мерсер доставило бы наслаждение их оторвать. Джек был абсолютно беспомощен, но не мог сдержать смех, пока солдаты ломали о его спину бамбуковые палки. Спустя больше получаса экзекуции последним усилием воли Джек повернул голову и посмотрел потухающими глазами в лицо стоящему у дальней стены улыбающемуся Бэккету. Улыбка на лице почти лорда была фальшивой и выдавала его слабость, и Джек чувствовал это, но сейчас ему было все равно. Воробей закрыл глаза, запер на замок свое сердце и наконец потерял сознание.